«Человек воистину царь зверей, ведь он жестоко истребляет их.

Мы живем, умерщвляя других. Мы ходячие кладбища!

Ещё в раннем возрасте я отказался от мяса».

• Леонардо да Винчи

 

Говорят, если ребёнок в раннем детстве постоянно болеет, значит, он отрабатывает карму своих предыдущих воплощений. Не знаю, чем нагрешила я в прошлой жизни, но все свои дошкольные годы я провела в постели.

В памяти остались тумбочка с микстурами у кровати, печальные глаза мамы, мокрое, ледяное полотенце, которым она накрывала мой пылающий лоб, пижама в полоску, как у заключенного, и большой плюшевый мишка, сочувствовавший всем моим детским невзгодам.

- Лежишь? – старший братик высыпает на постель оловянных солдатиков, - может, в войну поиграем? Ты кем будешь - белым или красным?

Зная, что он хочет быть красным ( ведь, в кино всегда «красные» побеждают), шепчу :

- Белым! Только белым!

Белым - не потому, что у меня в четырехлетнем возрасте были какие-то политические предпочтения, просто с «красным» были связаны – больное горло, « пожар» в голове от высокой температуры, и постоянный кровавый цвет в глазах, даже когда прикрываешь их веками…

Как же мечтала я вырваться из «тюремной» пижамы, взмыть к потолку, полететь на простор, в голубое небо, окунуться в холодный, белый снег…

И умывшись им, словно живою водой, превратиться в сказочного Белого Лебедя, чтобы лететь «через моря, океаны» - спасать зверей, о которых мне бабушка рассказывала: зайчиков, белочек, козлят, поросят, чьих мамочек съели волки.

Собрать сиротинушек под одной крышей, в крепком, кирпичном доме, как у Наф-Нафа, чтобы ни один» серый волк-зубами щелк» не мог его сдуть!

Но не получалось мне стать Белым Лебедем - болезни, казалось, плавно переходили одна в другую : ангина, корь, скарлатина, ангина, коклюш, свинка, опять ангина, ревматизм, осложнение на сердце, обмороки…

и вот я уже не в состоянии не то что ходить, но даже стоять …

- Мамаша, у вас девочка зелёного цвета, ей необходимо усиленное питание, – куриный бульон, паровые котлеты, мясо… иначе она физически не сможет пойти в первый класс! - доктор говорит слова, от которых бросает в дрожь, словно зачитывает мне смертный приговор!

Я ненавижу мясо! Я люблю картошку, соленые огурцы, и… конфеты в виде разноцветных сахарных подушечек с повидлом внутри! Ведь в те, послевоенные, пятидесятые, других конфет , кроме леденцов и подушечек, мы не знали, с продовольствием на Крайнем Севере было очень плохо: молочных продуктов не видели вообще, крайне редко - мясо и яйца. Продавали их - «по десятку в одни руки!». Выстраивались огромные очереди из семей в полном составе: бабушки, дедушки, дети, внуки, ( приносили даже младенцев!), на запястьях химическим карандашом писали порядковые номера, так напоминавшие многозначные цифры на руках узников фашистских концлагерей из популярного в то время фильма «Судьба человека». От голода нас спасала рыба, картошка, овощные соленья и макароны - очень толстые, какого-то фантастического, синеватого оттенка.

В то время я не знала, что причиной нехватки продуктов были непродуманные, губительные для сельского хозяйства, реформы, проводимые « нашим дорогим Никитой Сергеевичем». В результате его «нововведений», к началу 60-х белый хлеб стали продавать по карточкам, а с 1963-, Россия – бывшая житница Европы - была вынуждена закупать зерно за границей.

Чтобы накормить детей деликатесами, рекомендованными доктором, родителям надо было совершить подвиг – «найти блат», зайти с черного хода, и « дать на лапу» директору магазина или местного Дома Культуры под гордым названием «40 ЛЕТ ОКТЯБРЯ», чтобы тот позволил буфетчице продать курицу или котлеты, предназначенные местному заводскому начальству и партийному руководству.

А дома их ждал неблагодарный ребёнок…

Когда отчаянные попытки впихнуть в меня кусочек котлеты » за маму, за папу» - не помогали, рядом, с грозным видом, устраивается отец:

- Возьми ложку, открой рот, глотай!

Сижу молча, стиснув зубы, словно партизан на допросе в гестапо. От одного запаха фаршированных луком, яйцом котлет, под названием «зразы», тошнит. Проглотить хотя бы кусочек этих «зараз» равносильно смерти. Ищу сочувствия у мамы, бабушки, брата. Но все они хором кричат – ешь!

Размазываю «заразу» по тарелке, беру в рот, делаю вид, что жую и глотаю, а на самом деле, просто отправляю куски котлет за щеки, как хомяк.

И некому пожалеть меня, несчастную, кроме толстого пушистого серого кота Васи. Вот он - сидит под столом, хищно сверкает огромными изумрудными глазищами , предвкушая чудный момент, когда упадет ему под нос вожделенная котлета, стоит хоть на секунду моему стражу отвернуться ! Молниеносно исчезает из-под стола кот с добычей в зубах, а мне остается лишь облизываться, делая вид, что все было проглочено мной с огромным удовольствием. Толст, и пушист был мой хвостатый друг - Вася…

Однако, обеденные мучения не всегда заканчивались счастливо - приходилось глотать эти «заразы», давясь, и обливаясь слезами…

Конечно, ни о каком нравственном выборе - есть или не есть мясную пищу, по принципу «не убий», в столь раннем возрасте речь тогда не шла, и откуда берётся мясо - я не задумывалась,(возможно, и на деревьях растет). Просто мой детский организм интуитивно протестовал против неудобоваримой, неприятно пахнущей пищи.

 

Не шли мне на пользу мясо и бульоны из синих, страшных кур: плохое самочувствие только усугублялось, и, наверное, я действительно не смогла бы ходить в школу, если бы мне не удалили гланды. Болеть после операции стала меньше, но последствия осложнений на ноги и сердце сказывались на протяжении всей учебы в младших классах. Я не могла заниматься физкультурой, и все уроки просиживала на скамейке в спортзале.

Однажды, когда мои одноклассники дружно бегали за баскетбольным мячом, острое желание двигаться, резвиться, появилось и у меня.

Но не выдержало больное сердце даже малой физической нагрузки - скорая помощь едва успела откачать незадачливую »физкультурницу».

- В следующий раз, когда решишь умереть, изволь бегать у себя дома или во дворе – я не хочу сидеть в тюрьме! – прошипела классная руководительница, когда я вновь появилась в школе.

Ещё страшнее были прививки. Каждый раз, после укола под лопатку, не менее недели, с высокой температурой я проводила в постели - иммунитетом организм мой, практически, не обладал.

С раннего детства, из-за постоянных болезней изолированная от своих сверстников, в школе я испытывала трудности с общением. В шумных играх на переменах участия не принимала, ни с кем не дружила, и, пребывая в одиночестве, чувствовала себя хрупким птенцом, случайно выпавшим из теплого, уютного гнезда, где меня постоянно окружала трепетная родительская забота, в мир, где правит жестокость, ненависть, зависть, цинизм. Тощая, бледная, с сильнейшей близорукостью - «глиста в очках», « кобра очкастая» - эти прозвища получила я от издевавшихся надо мной одноклассников. Они устроили мне настоящую травлю: придумывали обидные шутки, дразнилки, обливали тетради и школьную форму чернилами, приклеивали на спину бумажки с оскорблениями, а после уроков, по пути домой , старались толкнуть в глубокий сугроб, или пробежаться рядом, по лужам, дабы обрызгать грязью мою одежду.

 

Неправда, что все дети безгрешны: звериным нюхом чуя всех, кто на них не похож, они изгоняют чужака из стаи.

Учительница же не только не наказывала моих мучителей, но и сама смеялась вместе с ними, негласно разрешая унижать любого, кто от них отличался. Я же была «белой вороной» , по её понятиям, практически, «врагом народа» - ребёнком из интеллигентной семьи, «с чуждым для социалистического трудового общества» менталитетом, мировоззрением, и воспитанием. В этом она была непоколебимо уверена, поскольку ещё «великий пролетарский» вождь когда-то, на заре советской власти, заявлял – «интеллигенция это не мозг нации, а г..но».

И для «широких народных масс» интеллигенция на долгие годы осталась »гнилой», «вшивой» ; над «классово чуждым» интеллигентом в шляпе, который « ещё и очки нацепил», и «рук замарать боится» всегда возвышался мускулистый революционный гегемон - «хозяин страны» в кепке набекрень, с «мозолистыми» ладонями , папироской в зубах, гордо и презрительно сплёвывающий сквозь зубы - «мы академий ваших не кончали»!

Дети же »гегемона» - малолетние «шариковы» не знали другого способа возвыситься, как издеваться над теми, кто слабее, по принципу "уж мы душили их, душили! "

Узнав однажды, что после уроков, вместо сбора металлолома, я собираюсь на занятия в музыкальную школу, учительница, поставила меня лицом перед классом, и отчитала:

- Дети! Смотрите! Она не хочет приносить пользу обществу, не хочет собирать металлолом, необходимый нашей стране для победы над американским империализмом! Она на скрипке пиликает! Интеллихэнтка… Ручки замарать боится! А ну- ка! Расскажи, чему тебя в музыкалке той учат - ножки задирать?

Сколько же, мягко говоря, « навоза» было в голове у этой женщины, способной тоннами вываливать его на голову восьмилетнего ребёнка!

Выражение «пиликать в музыкалке, ножки задирать» стало своеобразным, школьным, как сейчас говорят, «мемом». Теперь, завидев меня, мучители всем стадом орали – « кыш отседа - пиликать, ножки задирать»!

На переменах я старалась спрятаться в какой-нибудь угол, надеясь, что никто меня там не увидят, или отсидеться на другом этаже, в гардеробе…

Не было надежды и на то, что я буду в безопасности хотя бы во время урока. Ибо каждый урок превращался в Ад.

Из-за врожденной стеснительности, даже зная правильные ответы, на вопросы учителя не отвечала, понимая: стоит рот открыть, как все обязательно будут надо мной смеяться. Чтобы я ни делала, всё вызывало злобный смех. Однажды я спросила мальчиков, почему они не оставят меня в покое?

Ответ сопровождался долгим, циничным ржанием: - Ты же из «недобитых» - «барон фон дер Пшик отведал русский шпик»! Мы будем счастливы, когда ты, наконец, сдохнешь!

Чем больше меня дразнили, тем больше я замыкалась в себе, но никому никогда не жаловалась. Если меня спрашивали, как дела в школе - просто пересказывала истории из жизни одноклассников, как будто участвовала в этих событиях. Врать было противно, унизительно, но как поступить, чтобы не расстраивать родителей, я не знала. Ведь лучше примириться с тяготами собственной жизни, чем быть причиной страдания других людей.

 

- Очень странный ребёнок, не от мира сего! - говорила на родительских собраниях классная руководительница, - Похоже, дефективный! Она не играет с другими, ведет себя не как все! Смотрит на вас, и не видит! Все время в себе! Когда другие дети смеются - она плачет!

И действительно, мне самой казалось, что этот жестокий, злобный мир, окружающий меня в школе – не мой, чужой, я не принадлежу ему.

В те годы у детей была, своего рода, мода на жестокость. Мальчишки мучили животных, особенно доставалось кошкам , мучили нещадно, всем двором. Несчастные создания подвергались «гестаповским» пыткам, затем торжественно казнились. Так, малолетние садисты проверяли себя на «мужественность» - смогу или нет...

А после жестоких истязаний, с руками, выпачканными кровью, совершенно не чувствовали за собой никакой вины, словно все человеческие чувства - сострадание, милосердие, любовь - были у них от рождения заморожены.

Впрочем, и воспитывались они, как правило, в семьях бывших уголовников, где были стерты все морально-нравственные барьеры. Семей таких было множество: ведь в 1953- м по амнистии на свободу вышли миллион двести тысяч бандитов-рецидивистов, отсидевшихся во время войны в лагерях!

Стремительно разваливался ГУЛАГ, и бывшие осужденные, надзиратели, »вертухаи » оказались «не у дел» - без работы, жилья, семей. В это же самое время множество женщин, оставшихся одинокими после войны, страстно мечтали стать матерями, создать свои семьи! Долго выбирать женихов не приходилось…

В итоге, с середины 50-х рождаемость резко возросла. В начальных классах 1959/1960 насчитывалось по 40-45 человек! Учились в две, а иногда и три смены! Учителей не хватало, и в нашем маленьком, северном городке, построенном зэками ИТЛ (исправительно-трудового лагеря), бывшие надзиратели, коей была когда-то и наша классная руководительница, нередко становились школьными преподавателями!

«Блатные» внесли в общество особые «лагерные» отношения – молодежь, под контролем опытных уголовников, сбивалась в криминально организованные банды. Не обошлась без лагерного влияния и школа, превратившись к концу 50-х в подобие тюремной зоны, жившей не по правилам любви и добра, а «по понятиям».

И популярный в те годы стишок:

«Трудно жить на свете октябренку Пете - бьет его по роже пионер Сережа…»,

как нельзя лучше отражал школьную атмосферу тех лет. Прошло совсем немного времени, отпрыски уголовников достигли призывного возраста, и в советской армии в 70-е годы пышно расцвела «дедовщина».

 

Мой сосед по парте - рыжий, толстый, красномордый Пашка , сын отпетого рецидивиста, «избранный» классом (на самом деле назначенный классным руководителем) старостой, на общешкольном построении бил кулаком в под дых тем , кто стоял «не так», и учительница своего «помощника» не останавливала- он был ее опорой. Пашка собрал вокруг себя настоящую банду малолетних живодеров.

Я действительно не находила ничего смешного в популярной у них забаве, безумно веселившей все это глупое стадо недорослей : к хвосту пойманной, несчастной, испуганной кошки привязывались десяток консервных банок, от грохота которых бегущее животное сходило с ума, бросалось под машины, могло умереть от разрыва сердца… Я же ничем не могла помочь этому несчастному созданию, и слезы бессилия текли по моему лицу так обильно, что парта становилась мокрой.

- Фу, какая дура! - издевался Пашка, - реви-реви! Я тебе много ещё чего сейчас расскажу. Слушай сюда! Не дергайся. Сиди! - пресекал он мои попытки сбежать, чтобы не слышать его рассказов, - Я с тобой говорить буду!

Уставившись на меня стеклянным взглядом маньяка - садиста, с кривой, саркастической улыбочкой, он быстро, торопясь и захлебываясь слюной, шептал мне всевозможные гадости, стараясь как можно больше доставить мне душевной боли…

- Ну, мухам и стрекозам крылья отрывать, чтобы сделать их пешеходными, это ерунда. Можно ещё, например, залить кипятком муравейник! Ошпаренные муравьи так смешно бегать начинают! Выбегут наружу, а мы их ногами, ногами! Гусеницу в лужицу ногой растереть тоже приятно!

Или вот - надуть лягушку через соломинку, а потом двумя ногами на неё… ка-а-а-к прыгнуть! Хлоп! Ха! Кишки брызгами разлетаются!

А в деревне, с отцом, сусликов убивали! У них две норы: в одну - входят, в другую - выходят. В одну льем воду, у другой – с проволочной удавкой стоим. Суслик выскакивает .. и тут - батяня ка – а- к дернет за проволоку! Хряк! шейные позвонки ломаются, глаза вываливаются! Так и висят на ниточках! Обхохочешься!

От этих рассказов мне становилось плохо – кружилась голова, болело сердце, а Пашка каждый день вспоминал все новые и новые подробности пыток , которым он подвергал добрых, ласковых, преданных человеку , существ, повинных лишь в том, что довелось им родиться на столь ужасной планете! Это был бесконечный, мучительный триллер…

Есть у людей странная склонность к разрушению.

Радуется жизни Божье создание: плавает , летает, ползает, добывает пищу, рожает потомство, наслаждается солнцем, небом, водным простором…

И вдруг, мимо идущий человек, цинично, подло, жестоко уничтожает эту жизнь! И теперь, вместо Божьего создания – лишь его мертвая, раздавленная, растерзанная оболочка! А человек рад! Смеется, ржет, гогочет… Разве можно его назвать человеком? Быть может, он есть порождение сатаны?

Быть может, чувства человеческие у этих замороженных можно разбудить, лишь поместив их на место жертвы? Как же хотелось мне увидеть однажды Пашку униженным, плачущим от боли, ползающим по земле, раздавленным, как та гусеница…

 

Но я боялась его, как боялась его отца – матерого уголовника, с длительным тюремным «стажем». Пашка же гордился « крутым батей», способным своими пудовыми кулаками с одного удара «завалить» любого - быка, лошадь, человека! Хвастался, что и дед его был «героем» - скольких буржуев в гражданскую удавил он собственными руками !

Пашка мечтал стать таким же, как они, а может, ещё «круче»! Он и стал им - главнюком над братками в 90-е, и скульптура его в полный рост уже как лет двадцать на аллее престижного кладбища. Застрелили его в одной из бандитских разборок.

Паша Меченый – эту кличку носил он всю жизнь, с тех самых пор, когда получил её ещё октябренком…

«Октябрята — дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут!» Реальность же была совсем иной: бесконечные построения, равнение в затылок, хождение строем, коллективные выкрикивания глупых лозунгов - воспитание, направленное на полное обезличивание человека.

Настоящая жизнь, казалось мне, должна была быть иной, не такой, какой мы её привыкли считать .

И эта жизнь была у меня дома, где, после уроков, меня ждали верные друзья!

 

Мои замечательные, чуткие родители, заметившие интерес детей к живности, устроили в нашей квартире небольшой зоопарк!

Понимая, что у дочери легкая степень аутизма, при котором возникают сложности с общением, они интуитивно чувствовали: контактирование с животными, снимут у ребёнка депрессию, избавят от чувства одиночества, и, возможно, помогут в установлении социальных связей.

Кошки, собаки, черепахи, кролики, канарейки, попугаи, щеглы, аквариумные рыбки…

Все это пело, свистело, тявкало, мяукало - требовало заботы, внимания, любви! Обязанности по уходу за ними были возложены на нас с братом! Они нисколько не отягощали, наоборот, воспитывали самостоятельность, ответственность, дисциплинировали, а самое главное, снимали психоэмоциональное напряжение после дневного пребывания в ненавистной школе. Сколько бурной радости, ликования вызывало у хвостиков наше возвращение домой! Как приятно было обнять , прижать к себе эти живые, теплые, шерстяные комочки, страстно вылизывающие наши лица своими шершавыми язычками!

Каждый раз, глядя на их неподдельный восторг, удивлялась - насколько разительно отличается отношение домашних питомцев к людям, от отношений людей друг к другу!

Животные – души чистые:

им чужды обман, обиды, сплетни, предательство, оскорбления, соперничество, свойственные моим сверстникам уже в раннем возрасте.

Им было все равно, как я выглядела, какие оценки получала, что обо мне думали в школе…

Только любовь, преданность, и незыблемая вера в то, что хозяин их – средоточие Вселенной!

Наверное, осознание своей значимости в глазах домашних питомцев, повышало и мою самооценку.

 

Дом наш был полон не только милых, забавных хвостатых друзей, но и редких для Крайнего Севера («где десять месяцев в году зима, а остальное – лето») комнатных растений. Похоже, мама стремилась воссоздать в нашем жилище кусочек Эдема, где обитатели бы жили в полной гармонии друг с другом! Удивительно, но в условиях длительной, полярной зимы, когда природа отпускает северянам совсем немного солнечных лучей, на подоконниках у нас цвели чайные розы, гортензии, фиалки самых разнообразных оттенков.

В самом начале 60-х на Кольском полуострове появилось телевидение – всего одна программа, и то не каждый день …

Однажды, из телепередачи узнала : на рост, здоровье растений и животных весьма благотворно влияет музыка!

Вот как? Значит, мне надо срочно записаться в музыкальную школу! И вскоре я уже училась играть на скрипке! Выбор инструмента был неслучаен – скрипка стала моим голосом, моей речью, с её помощью я могла рассказать о том, как страшно жить на свете!

Питомцы с самого начала музыкальных занятий, заинтересовано наблюдали за всеми моими действиями. Уморительно было видеть, как щенок, при первых же звуках разучиваемой пьесы, вертит головой с боку на бок, в особо чувствительных музыкальных моментах начинает «подпевать - подвывать», а кот , словно дирижер палочкой, в такт размахивает хвостом! Попугаи повторяют отрывки мелодий, канарейки со щеглами соревнуются в импровизациях, и, кажется, даже розы с фиалками, аплодируя листьями( браво! ), смеются от счастья!

А ещё, я любила рассказывать моим друзьям сказки, читать вслух рассказы и даже повести.

Книги были моим страстным увлечением. Они помогали окунуться в иную действительность – мир невероятных приключений, путешествий, интриг и происшествий; где героями были люди сильные, храбрые, справедливые; где добро всегда побеждало зло!

Мне казалось, животные понимают, о чем я им рассказываю – ведь они выполняют команды - значит, знают слова! Они меня понимали так, как не понимали сверстники!

«Рассудок у зверей не погружен во тьму, Есть у цветов душа, готовая раскрыться, в металле тайна спит, и хочет пробудиться. Все в мире чувствует….»

И я стремилась создать для них мир, в котором бы царствовали нежность, взаимопонимание, ЛЮБОВЬ!

 

Однажды, изучая содержимое родительской библиотеки, нашла томик Толстого - «Путь к жизни». Конечно, в десятилетнем возрасте постичь всю глубину объемного философско - религиозного произведения мне было сложно, но несколько мыслей, изложенных в нем, поразили в самое сердце.

«Десять лет кормила корова тебя и твоих детей, одевала и грела тебя овца своей шерстью. Какая же им за это награда? Перерезать горло и съесть?»

Именно тогда пришло осознание страшной несправедливости – чистые, наивные и невинные души «братьев наших меньших» жестоко уничтожаются человеком ради насыщения желудка! И убийства эти объясняются необходимостью потребления человеком животного белка, «законами» пищевой цепочки!

«Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать…»!

Нет, не принимала моя душа происходящего ужаса. Чего только не придумают люди ради оправдания своих преступлений! Ведь не мог же Бог, «который и есть любовь», придумать столь жестокий мир! Разве для того он создал животных, чтобы их убивали, чтобы они мучились, страдали от боли?

Как же заповедь «не убий»? Ведь убийство – грех! А может, причиной жестокости является не Создатель мира сего, а человек, наделённый им свободой выбора, нарушивший его заповеди? Значит, источник зла есть человек?

На собственном опыте я могла убедиться: животные гораздо порядочней и благородней людей в своих привязанностях, самопожертвовании, альтруизме, сострадании…

Животные – это не только двери в иные миры, но и путь к себе, неиспорченному ложными ценностями.

Но большинство людей, совершенно не зная их, и не желая знать, считает, что человеческие чувства им неведомы!

А , может быть, человечество в большинстве своем ещё недостаточно разумно, чтобы их понимать? Ведь понимание – означает сопереживание, попытку хотя бы мысленно побывать в шкуре жертвы. Но многие люди вообще неспособны чувствовать чужую боль. Как будто и не люди они, а биороботы. Все, что им не нравится – уничтожить! Остальному дозволено существовать только ради потребностей человека, ибо »человек превыше всего»!

Разве приходит людям на ум, что у существа, плоть которого они едят , была своя жизнь, любовь, заботы о потомстве? Жизнь, в которую внезапно ворвались насильники, подло, и самым жестоким образом, перевели её на навоз…

Разве можно , убив безвинное существо, радоваться жизни? Разве убийца может быть счастлив ? На чем основано убеждение в превосходстве человека над остальными обитателями планеты? Не есть ли это убеждение - признак зоофашизма? А если человек – зоофашист, не представляет ли он главную опасность для планеты? Иль миром правит сатана? Ведь Толстой упоминает высказывание Ибрагима Кордовского: «Истинная вера одна - любовь ко всему живому!» Любовь никак не может сочетаться с убийством! «Добродетель не совместима с бифштексом»! Нет, что-то в этом мире не так…

Эти размышления привели меня к окончательному отказу от мясной пищи. Удивительно, но вопреки прогнозам, я не «позеленела» вновь, не потеряла способность ходить и стоять - напротив, по мере очищения организма от токсинов и шлаков, здоровье начало укрепляться, болезни отступили.

 

Однажды, возвращаясь из школы, я увидела на земле беспомощного вороненка. Вид у птенца был жалким - мокрый, нахохлившийся, он с трудом держался на лапках, а когда пытался шевелиться, его бросало из стороны в сторону. Вероятнее всего, вывалившись из гнезда, вороненок ударился о землю. Взрослых птиц, способных защитить малыша, рядом не было, и, понимая, насколько опасно оставлять птенца на улице, я принесла его домой.

Он был совсем ещё крошкой (чуть больше двух недель) - мутные голубые глазки, розовый клювик; мягкий, нежный, похожий на шерстку котенка, детский пух на голове и хрупкой шейке.

Летать не умел, на лапках держался с трудом: передвигался неуклюже, пытался скакать, но лапы разъезжались, и он заваливался то вперед, то назад ….

Не мог самостоятельно есть - две недели понемногу и часто (даже в ночные часы) мы с мамой кормили его из пипетки разнообразной жидкой пищей, благо, вороны всеядны.

Соорудили небольшое гнездо из травки, мха, тряпок; и заперли его в большой клетке для попугаев, опасаясь, как бы коту Ваське не вздумалось полакомиться нашей новой птичкой.

Вороненок был очень слаб - большую часть времени спал. Из гнезда вылезал только для того, чтобы оправиться. Малыш оказался, на удивление, аккуратным: делал все в одном, определенном месте, дабы не загрязнять жизненное пространство своего «гнезда».

Уже потом, беседуя с орнитологами, узнала: мой вороненок не был уникальным! Вороны – единственные птицы, которые не пачкают свои жилища - опорожняя кишечник при подлете или вылете к нему , оставляют большую часть помета под гнездами! А это значит, что ручную домашнюю ворону можно приучить пользоваться туалетом!

Спустя трое суток, вороненок , наконец, стал приходить в себя: двигался увереннее, просыпался сам, через каждые два часа, с напоминанием, что пора бы его накормить: смешно мяукал, крякал, тряс крыльями и широко открывал клювик, словно ждал, когда ему туда положат червячка. При виде домочадцев, вел себя как щенок или котенок (все малыши любят ласку!): подставлял головку, ожидая, когда погладят его от клюва к затылку, или нежно почешут подбородок;

Во время еды пытался разговаривать – выражая восторг, издавал звуки, похожие на «и-и-и», и «ням-ням». За что и получил необычную кличку Няма, Нямушка.

Вскоре Няма начал узнавать всех домочадцев,взлетал,садился на плечо, нежно прижимался головой к щеке, терся, и что-то бормотал,словно нашептывал слова любви.

Первое время, Васька представлял главную опасность для нашего нового питомца: он усаживался неподалеку, буквально, гипнотизируя птичку. Затем подпрыгивал, пытаясь вцепиться лапами в клетку, однако, та была предусмотрительно подвешена на достаточно большом расстоянии от пола.

Удивительно, но как только вороненок подрос, Васька потерял к нему всякий интерес, ибо понял, в противном случае, ему придется несладко. Взрослая ворона вполне может и заклевать кота. Однако, Няма и к Василию испытывал добрые и даже нежные чувства, считая его, как и всех проживающих в доме, одним из своих «родителей»: при виде кота, собаки, издавал радостный вопль, скакал навстречу , и, широко раскрывая клюв, предлагал покормить «голодную» птичку.

Долгое время он не мог самостоятельно есть - привык, что его кормят, а когда научился, стал кормить нас. Во время обеда садился на спинку стула и внимательно наблюдал за моими действиями. Иногда, по его разумению, что-то шло не так. И тогда он брал еду с тарелки, настойчиво совал мне в рот, строго смотрел в глаза, пытался что-то говорить, как когда-то моя бабушка – «за маму, за папу».

Подросший вороненок свободно гулял по квартире,( его клетка всегда была открыта, он только спал в ней) с любопытством изучал предметы, собирал соринки, и все, что "плохо" лежало, тащил в «схрон», устроенный им в старинном кресле. Особым «спросом» пользовались у него цветные карандаши и мелкие радиодетали (мой брат увлекался радиолюбительством). Он любил играть в игрушки, совсем, как маленький ребёнок,– звонил в колокольчик, бил в бубен, и даже превратил маленькую машинку брата в импровизированный самокат: отталкиваясь одной лапкой от пола, он резво носился из комнаты в комнату на своем «личном транспорте».

Постепенно его детский пух сменился блестящими взрослыми перьями, розовый клювик почернел , и только глаза оставались нежно голубыми.

Он не только менялся внешне, но и развивался интеллектуально. Так, поначалу, изучая в зеркале собственное отражение, Няма пытался драться с «соперником», прятавшимся за шкафом! Понимал хвост, издавал победный клич, и…нападал! Однако, по мере взросления, пришло понимание: в зеркале - ни кто иной, как сам – Няма! И этот Няма ему явно нравился! Вороненок внимательно, с удовольствием себя разглядывал, изучал, и даже снимал соринки с перьев! Он был очень аккуратен - любил купаться в тазике с водой, чистить пёрышки, любил перебирать лапками шерсть у собаки в поисках блох.

Понимал ли он человеческую речь? Несомненно! И не только речь! Каким - то непостижимым образом, он умудрялся предвидеть мои действия, словно мысли считывал! Стоило лишь подумать о еде, как Няма летел на кухню, садился на спинку стула, каркал, - что? что сегодня у нас на обед?

Стоило вспомнить о скрипке, как Няма приземлялся на скрипичный футляр;

вспоминала о школе, и Няма тут же прижимался головой к моей щеке, что-то нежно ворковал, словно пытался меня утешить.

Люди часто восторженно восклицают: умное животное – слова понимает! Но при этом сами даже не делают попыток узнать язык «братьев наших меньших», что говорит не в пользу »человека разумного», ведь собаки, обезьяны, вороны, попугаи прекрасно разбирают человеческую речь, знают сотни слов, их значение , и даже узнают по речи человека!

У ворон - есть настоящий язык, включающий несколько сотен слов, разнообразные тембры, тональности: для друзей преобладает высокий тембр, для недругов - низкий, грубый, дабы создать у врага иллюзию, что ему отвечает крупная особь.

Ворона – замечательный имитатор, пародист: может подражать голосу и манере поведения человека.

У них прекрасная память - помнят всех, кто принёс им зло, и мстят , часто жестоко, но и благодарность их тем, кто помог в беде, безмерна.

Возможно, птицы, как и собаки, видят человеческую ауру, а это значит, могут безошибочно определить моральную сущность незнакомца, отличить доброго человека от злого. И, в этом плане, подобно ясновидящим, они способны считывать информацию биополя. Связь ворон с Тонким Миром была замечена давно, неслучайно сохранившиеся народные поговорки, гласят:

«На кого вороны грают – того боги покарают», «Под вороний грай не пускают в рай», «Кто ворон не любит, у того совесть нечиста», «Ворону обидеть – счастья не видеть»,

«Кто ворону убьет, сам скоро умрет».

Первый год своей жизни Няма провел с нами - желание покинуть теплый, уютный дом у него не появлялось, хотя он интересовался окном, выходил на балкон, и даже ненадолго перелетал на дерево, стоявшее под ним, но каждый раз возвращался. Понимая, что однажды наш питомец захочет улететь, одели ему на лапку алюминиевое кольцо.

Наступала осень, день становился короче - приближалась долгая полярная ночь. Зимы у нас суровые – метели, вьюги , трещат деревья при сорокаградусном морозе, и воробьишки на лету замерзают .

Как-то раз вороненка на балконе заметила стая ворон - поднялся невообразимый гвалт. Птицы кружили над нами, каркали, а когда мы с Нямой поспешили спрятаться в комнате, высадился на балкон птичий десант, застучал клювами в стекло, словно вызывал своего родича на «разборку».

Из книг, я тогда уже знала : если гвалт подняла стая ворон, на следующий день обязательно пойдут дожди, ударят заморозки.

И действительно, птицы, дежурившие несколько часов у нашего окна, вдруг, словно по команде, взметнулись в небо, разом почерневшее от сотен крыльев , отправились в дальние края - ведь вороны на Крайнем Севере не зимуют.

Вернутся они лишь в апреле, чтобы криком своим пробудить природу . «День прилета серой вороны» - праздник весны у народов Севера . Быть может,стая звала Няму с собой?

Прошел год, прежде чем он к ним присоединился, и следующей осенью покинул нас. Пусто, грустно, и даже, казалось, холодно стало в квартире без нашего забавного, нежного вороненка.

Но удержать его уже было невозможно. Говорят, что в крыльях птицы живет Свобода, и, если человек сам извечно стремится в ней, он не в праве становиться тюремщиком животных и птиц.

По ночам часто долго не могла уснуть - все думы были о Няме. Что с ним? Где он ? Примут ли его птицы? Не станет ли он добычей уличных котов, которых привык считать друзьями? Увижу ли его когда-нибудь…

Могла ли я тогда предполагать, что возвращение вороненка приведет к совершенно невероятным событиям?

 

(продолжение следует)