Весеннее солнце слепит так, что даже мутное автомобильное стекло не может сдержать яростный его напор – веки слипаются сами собой.

Мы едем в храм…

Набухшие влагой снеговые глыбы вдоль обочины оплакивают свою незавидную участь, оставляя на асфальте бегущие ручейки.

Каждая идущая на обгон машина оставляет после себя шлейф летящих брызг, и он грязными потёками стекает по стеклу, заставляя «дворники» работают почти без остановки.

Грачи, испуганно срываясь с придорожных столбов, лоснятся на солнце оперением так, будто их жирно смазали растительным маслом.

Хочется ехать вот так бесконечно, окидывая взглядом белые поля с вкраплениями сухостоя, с темнеющими проплешинами земли… И глядя в бездонное синее небо, с белыми акварельными разводами облаков, предаваться размышлениям о том, что всё в мире переменчиво, и ничего постоянного нет.

 

Белокаменный храм, открывшийся нашему взору, востро сверкнул золотом маковок на ярком солнце. Сбавив ход, наш внедорожник, плавно повернул в его сторону... Оказалось, дорога к нему расчищена от снега основательно, и этот факт отозвался в сердце благодарностью.

На перекрёстке, у автобусной остановки, маялся молодой человек. Его нескладная долговязая фигура тёмной тенью маячила на фоне серо-белых сугробов. Не предпринимая абсолютно никаких попыток, чтобы остановить одну из проносящихся машин, он лишь в каком-то отчаянии, подавшись корпусом вперёд, с надеждой вглядывался в лица водителей. Но ни «Москвич», ни идущий на большой скорости «Фольксваген», ни на секунду не сбавили скорость.

Когда наша машина на перекрёстке повернула вправо, молодой человек отвернул лицо, будто испытывая большую неловкость от того, что я бесцеремонно пытаюсь его рассмотреть.

Мне почему-то стало грустно и даже обидно за незнакомого молодого человека. Я загадала: дай Бог, чтобы над юношей сжалились обстоятельства и он, наконец, смог остановить попутку. А ещё промелькнула мысль: если на обратном пути он окажется на прежнем месте, то моё заветное желание обязательно сбудется. Да, странными и нелепыми иногда бывают наши желания, граничащие с суеверием и предрассудком…

 

У ворот храма, в длиннополой чёрной рясе, стоял батюшка. Дерзкий весенний ветер играл с тонкой хлопчатобумажной тканью его одеяния, поэтому батюшка очень напоминал большую чёрную птицу, готовую вот-вот сорваться с места и взлететь туда, где колокольный звон, слившись с лазурью небес, замирает на высоких тонах.

Улыбаясь широко и даже восторженно, он о чём-то тихо беседовал с приезжими. В том, что двое его собеседников приехали издалека, сомнений не оставалось. Это было ясно и по тому, какой дорогой автомобиль стоял рядом, и по тому, как они одеты. Мужчина – в несуразной вязаной шапке, с длинными, как у зайца, ушами и в новомодной куртке с накладными карманами. Женщина – в стильном красном пальто, в сапогах на высоких каблуках. Контраст бросался в глаза и заключался не только во внешнем облике собеседников, но и в выражениях лиц – батюшка улыбался, а лица мужчины и женщины казались печальными и одновременно растерянными.

 

Осенив себя крестным знамением и поздоровавшись с батюшкой, я ступила на шаткий мосток, ведущий от храма к святому источнику.

Каждый год на Крещение здесь случается настоящее паломничество! За святой водой люди едут не только из близлежащих деревень, но и из областного центра.

Когда-то храм, возведённый в 1861 году честь Александра Свирского, решили снести, да не тут-то было! Кладку строители делали на совесть, помолясь, испрося благословения. Советская власть, руками атеистов, смогла снести всего несколько рядов кирпичной кладки, на том дело и закончилось. Не поддался храм полному уничтожению, выстоял, заплатив за это слишком дорогой ценой! Намоленные иконы канули в неизвестность, полы и алтарь разобрали, растащили по дощечкам. Долгие годы стоял храм под открытым небом, являя взгляду жалкое зрелище – купола снесли, сторожку при нём разорили, окна выбили. Но на этом надругательства не закончились. Храм превратили в хранилище, но не духовных ценностей и святых реликвий, а в хранилище удобрений и семян для колхозных нужд…

 

Однажды, в тёплый майский день (запамятовала, какого года) учительница привела своих учеников к святому источнику на экскурсию. Детям экскурсия понравилась: подкрепившись бутербродами и вкусив чистой родниковой воды, непоседливые пятиклашки захотели посмотреть храм изнутри. Учительница вздохнула, и со словами « там ничего интересного нет», всё-таки шагнула вместе с детьми через порог. На них вдруг повеяло запахом сгнивших досок, птичьим помётом, сырой земли. И вдруг…

И вдруг! На красной кирпичной стене, на глазах изумлённой детворы появился нерукотворный образ Богородицы!

- Боже мой! – прошептала учительница и дрожащей рукой наложила на чело крест.

С этого дня судьба храма была решена, его снова отремонтировали, и с тех пор здесь исправно идёт служба.

К сожалению, часовенка, возведённая над купелью, давно покосилась и потемнела от времени. Мосток с перилами, переброшенный через речушку скрипит не первый год, словно старик, которого одолел радикулит. И только купола по-прежнему сверкают на солнце позолотой…

 

Я набрала в кружку, заранее приготовленную чьей-то доброй рукой, святой воды. Пригубила, ощутив и холод, и свежесть, и сладость, и святость… Загадала желание: всем моим близким – здоровья на долгие лета!

Огляделась по сторонам: в двух шагах журчит небольшая речушка, в раскидистой иве, склонившейся к воде, щебечет невидимая глазу птаха, где-то вдалеке кричит петух…

И – тишина, и – благолепие!

Единение и слияние с Природой и с Богом, с вечным и прекрасным… Не это ли потерял, разменял на мелочь современный человек? Не это ли ищет он и не находит? Мается, страдает, замещая настоящее суррогатными ценностями...

 

Нам пора возвращаться.

На первый взгляд, кажется, ничего в мире не изменилось: вот трасса, с несущимися по ней автомобилями… Вот – автобусная остановка…

На остановке, окончательно замёрзший, тот же самый молодой человек (сбудется ли загаданное?) Он прячет руки в карманы и топчется на месте, пытаясь хоть как-то согреться. Распахнув дверцу автомобиля, предлагаем подвезти. Я пытаюсь с заднего сидения автомобиля хорошенько рассмотреть юношу, но вижу лишь в профиль.

- Долго стоял, замёрз уже. Слава Богу, вы остановились. Никто не остановился… Почему люди проезжают мимо?

Он повернулся, наконец, вполоборота – мягкая курчавая бородка, длинные, как у девушки, ресницы. Запомнился взгляд – мягкий, с поволокой, беззащитный, как у ребёнка. Или как у убого. Убогий – который у Бога…

- Почему никто не остановился? Жалко, что ли? Пустые машины едут, а они не сажают.

- Ты при храме служишь?

- Служу.

- А в райцентр тебе зачем?

- Надо помочь, снег знакомым почистить.

- Назад как будешь добираться?

- С Божьей помощью, на попутках.

- Нравится тебе в деревне?

- Там хорошо, спокойно. Только маленько скучно.

 

Мы высадили молодого человека (на вид – лет 18-20) там, где он попросил.

В прощальном приветствии он поднял руку и нескладной походкой, перешагивая лужи, направился в сторону небольшого пятистенного дома.

Странное чувство осталось у меня после того, как он ушёл – ощущение присутствия. Вроде бы ушёл человек, но что-то после себя оставил. И человек-то незнакомый, а ощущение такое, будто знаю его давно, целую вечность.

Мне снова вспомнилось его детское недоумение и замешательство:

- Почему никто не остановился?

Бедный мальчик! Человек не от мира сего…

Стоп, а почему бедный! Это мы – бедные и несчастные, несущиеся на всех скоростях. Это мы – нищие духом, которым ни до чего нет дела, ни до соседа по подъезду, ни до прохожего, ни до случайного попутчика. Это мы, не замечающие ничего вокруг, выхолощенные и пустые, словно детские погремушки, словно пустополые барабаны, от которых шуму много, а толку - мало. Это мы, в душах которых гуляют сквозняки, растут сорняки и хранятся невсхожие семена для невспаханного поля.

Но может быть, я сгущаю краски и всё не так уж страшно, и шанс у нас всё-таки есть?

Если это так, остановите, пожалуйста, машину! Если, конечно, встретите того мальчика, который не от мира сего.