НЕ ВИНОВАТЫЙ ОН, БАБУЛЬ! Лицо её я помню плохо. Кричит бывало: - Не балуй! Опять заноза?.. Вот дурёха! А виноват соседский Лёха. - Не виноватый он, бабуль! - А кто ж тебя, такую кроху, Сманил намедни со двора? Гляжу, а энтот обормот Уже маячит у ворот, Тебя тягает на берёзу, А ты споймала там занозу, Упала оземь, точно куль… - Не виноватый он, бабуль! Лица не помню… Фартук. Юбка. Шагов неторопливых звуки, А взгляд – что в поле незабудки, Но помню слишком хорошо Я эти бабушкины руки. - Вы днесь с Лексеем, до обеду, Ныряли снова на чердак? Чаво искали, оглоеды? На лбу, гляжу, опять шишак… И дался вам мой ридикюль? Поймаю Лёху – выбью дурь! - Не виноватый он, бабуль! Лица почти не помню… Жаль! Фуфайка. Клетчатая шаль. Кричит, бывало, мне в окошко: - Иди, поешь со мной малёха! Какаву будешь? А окрошку? Опять твой охламон – Алёха! Когда ж закончится июль? - Не виноватый он, бабуль! Лицо её я помню плохо - Седые волосы, очки. Зато прекрасно помню Лёху – Кровоподтёки, синяки… Одно-единственное фото, У времени на память – квота! А в сердце раны – как от пуль… - Не виновата я, бабуль! СИНЕГЛАЗКА Ночь догорает, будто спичка, Горячий шёпот, чей-то бред. Гангрена. Кровь. - Воды, сестричка! – Скрипя зубами, просит дед. Война. Разруха. Лазарет. Восток по небу – сукровицей, Заря глядит в пустой зрачок (Знать, всё же помер старичок) Июль. Зловонная жара. И кто-то с самого утра: - Помилуй, мя! Сестра! Сестра! Кровавой ватой облака Плывут по небу вдаль куда-то… - Сестра, я жив? - Живой пока. И на холодный лоб солдата Ложится тёплая рука. Невыносимо. Дико. Жутко! И боль лишает нас рассудка, По капле утекает жизнь… - Держись, родименький, держись! Карболка, йод, новокаин. Свинцовый град. Осколки мин… Увы, помочь сестра не в силах, Когда течёт отрава в жилах, И смерть, от имени Христа, Целует раненых в уста… Ей, вместо платья выпускного – Пропахший порохом халат. - Ну, что ж, гражданка Иванова, - Майор взглянул почти сурово, - Вас направляем в Медсанбат. Она мечтает отоспаться, Но снова раненых везут: Зёленка, морфий, шина, жгут, Бинтов нестиранных гора, И тут, и там кричат: - Сестра! Как величать-то, Синеглазка?... Крик боли, морфий, перевязка, А в небе, полном тишины – Таблетка горькая луны. Её мы кликали «сестричкой», И оглянувшись вдруг назад, Я вспоминаю медсанбат, Военных будней перекличку И тех, не выживших солдат, И ангела в халате белом… Внутри её плескался свет! И пусть поблекнут жизни краски, Улыбку нашей Синеглазки Я вспомню через тыщу лет… Ведь подвигу забвенья – нет. ШЁЛ СЕДЬМОЙ ДЕНЬ ЛИСТОПАДА Шёл седьмой день Листопада, Тихо-тихо, осторожно… Шёл навстречу снегопадам И затейливым порошам. Шёл задумчивым прохожим, Намотав кашне на шею, В золотистом макинтоше, По бульварам, по аллеям. Я ему сказала: - Здрасьте, Вы устали, видно, очень! Столько дней шагать по трассе, Мимо лета, прямо – в осень… Он ответил обречённо, Он ответил, что не ропщет, Ведь невестой наречённой Осень ждёт у дальней рощи... Вдруг над нами закружилось, Зазвенело сотней звонниц, И с берёз, и с клёнов взвилась Уйма «бабочек-лимонниц»!.. Листопад прошёл и канул, Будто морок. Наважденье… Он ушёл. Так было надо! В неизвестном направленье. День восьмой… Гляжу спросонок, Отогнав дурные мысли: Ветер, словно бы котёнок, По двору гоняет листья. |