Когда двигатель старенького автобуса закипел в четвёртый раз и водитель, тихонько матерясь, свернул на обочину, Михаил вспомнил указания врачей: «Вам для нормализации сердечного ритма необходимо больше ходить»

До хутора оставалось километров семь. Это если по дороге, а напрямую, через лес и того короче. Михаил попросил водителя открыть дверь, вышел, удобнее поправил лямки рюкзака, и зашагал к хутору напрямую, через лес. Время перевалило за полдень. В лесу стоял густой запах лесных трав, нагретого дерева, сосновой смолы и ещё чего-то, что можно ощутить только в летнем лесу.

Михаил с удовольствием вдыхал полной грудью эти ароматы, от чего-то остро напоминавшие детство… Он шёл, по военной привычке, стараясь не наступать на упавшие ветки. От этого все лесные звуки слышались отчётливее и пение птиц, даже пулемётная дробь дятла, приятно грели душу. Через час приятной прогулки уже показались крыши домов родного хутора…

 

Не прошло и десяти минут, как Михаил, пройдя по кочкам почти высохшего болота, оказался на задах родной улицы. Дойдя до бани деда Матвея, он вдруг с удивлением услышал за изгородью звуки классической музыки. Когда-то Михаил сподобился окончить музыкальную школу, а потому без особого труда узнал музыку Рахманинова из симфонической фантазии «Утёс». Услышать симфонию во дворе деда Матвея – это, как увидеть бойцов спецназа в полном вооружении, исполняющих «Танец маленьких лебедей».

Михаил прошёл ещё немного, и за углом старой баньки ему предстала картина достойная не только музыки Сергея Рахманинова, но и кисти Ивана Шишкина… На толстом чурбаке, томно закрыв глаза, сидел сам дед Матвей и дирижировал. При этом в одной его руке была зажата огромадная краюха домашнего хлеба, покрытая толстым слоем розоватого сала, щедро посыпанного красным жгучим перцем. Другая рука несла двойную нагрузку – большой пучок зелёного лука и глиняную кружку с янтарной жидкостью. Дед самозабвенно размахивал всем этим натюрмортом в такт музыке. При этом с такой ловкостью, что ни расплескал, ни одной капли напитка.

Рядом с ним была пятилитровая старинная стеклянная бутыль, по всей видимости, с этим же напитком, а перед ним стояла коза с грустными глазами, безучастно жующая клочок бумаги. Между козой и дедом на табурете возвышался портативный проигрыватель, на котором крутилась виниловая пластинка. Иногда музыку перекрывало негромкое бормотание деда:

- Дура, ты Зинка, дура… Я на тебе, можно сказать, научный опыт становлю, прославить тебя желаю, а ты ни бе, ни ме.

Коза перестала жевать, грустно взглянула на деда и вдруг протяжно выдала: «Ме-е-е!!!».

- Ну, я ж говорю, дура и есть дура, - продолжал дед,- за ким лядом, мене твоё ме. Ты мне продукту давай натуральную…

Дабы не выглядеть специально подслушивающим, Михаил негромко кашлянул. Дед Матвей вздрогнул, но натюрморт свой не выронил.

- Ядрит, тудыт!!! Минька, никак ты?! Опять ты меня спужал. Вот ведь сызмальства, ты такой, скочишь чёрти откудава и степенных людей в конфузу вводишь… Давно приехал? Только что, а я и не видал. Давай командируйся ко мне. Твоих всё одно дома нету. В Язовку к кумовьям поехали. А моя-то в район рванула, так я решил отдых душе исделать. Без отдыху, Минька, душе ну ни как нельзя… Давай перелазь, вместях отдохнём.

С этими словами дед, с ловкостью фокусника, ногой выдвинул из за дверей бани табурет и, не выпуская из руки краюху, откуда-то сверху извлёк кружку. Михаилу с детства нравилось беседовать с весёлым, почти никогда не унывающим соседом. Поэтому он с лёгкостью перепрыгнул через жерди и не успел даже опомниться, как в его руке оказалась кружка с янтарным напитком.

- Никак, Мишка, думку имеешь, что умишком дед Матвей тронулся на старости лет?

- Ну, честно говоря, была у меня такая мысль.

- Вот и Агата моя, также думат, а того вы не разумеете, что хочу я с моёй козой Зинкой мериканцам нос утереть. Оставил тутока у меня студентик один журнал дюже умный – «Наука и жисть» называтся. Прописано тамока, что в одном мериканском штате коровам музыку, классическу всяку там играют. Они у них, вишь, от энтого дела враз молоко тоннами давать зачинают.

Вот и думаю я тогда, а чем моя коза хужей тёлки какой-то там мериканской? Стал я Зинку музыкой снабжать ежедневно. Почитай все пластинки с классикой у завклуба выпросил. Только Зинка наша энто вам ни какая-то там мериканская Мурдлен, она вишь-ли, характер показывает. Вот чё я только ей не играл, а она, как давала чуток не полну банку трёхлитровку, так и даёт. Упрямая зараза, как хозяйка её. Агата-то моя, тоже с измальства характер показывала.

Агата, когда её крестили чего учудила. Поп из купели стал Агатку подымать… И тут, толи вода Агатке не по нраву пришлась, толи просто настроения плохая была, а токмо врезала она батюшке ножкой своей по причинному месту так, что он и молитву забыл напрочь. И вот всю жизню свою она характер свой не меняет… Это вот как тебе? Ась?

Вот в этом же журнальчике, какой-то там доктор психических наук, аж на четырёх листах распинается, что характер у человека, мол, воспитывается и что судьбой своёй управлять можно… А вот хренушки вам с маслицем дорогой товарищ. Читывал я как-то тоже, что в каждом человеке с зачатия, всякие там гены и хримасомы заложены. Вот в тебя, Мишка, как была батькой твоим военная гена-хримосома заложена, так ты всю жизню свою в погонах и щеголяшь.

Скажешь не так? Тоды ты поясни мне. Вот и кантузило тебя дважды и ногу ты чуток не потерял, товарищи твои из отряда в бизнес вдарились, а ты всё не бросаешь свои командировки. Это как так? А всё она – хримосома виновная. Это она тебе покою не даёт. Как иголка в заднице зудит. Вот помню я, в детстве ты, Минька дюже высоты пужался. Сколько раз мы тебя с деревьев с Семёном сымали, и не перечесть. Боялся, а всё одно лез. Я так кумекаю это всё она, хримасома тебя заставляла…

Тапереча за судьбу. Коммунисты вот, сколько лет твердили нам, что можно, мол, управлять своей судьбинушкой, повернуть её так или эдак. Враки всё это. Не могёт человек изменить то, что свыше ему дадено. Хоть на изнанку вывернись, а судьбу свою на хромой кобыле не объедешь…

 

Заболтал ты меня однако, а у меня ведь ещё один научный опыт не исделан. Завтра в баню к вам приду за судьбу договорим. А сёдни мне надо успеть, пока Агата не возвернулась… Хочу ещё вот энтой музыкой на кур воздействовать. Може они тогда яйцами, как из пулемёту строчить зачнут…

С этими словами дед Матвей, взял под мышку проигрыватель, пожал Михаилу руку и направился на другой конец своего двора, в курятник. Вскоре из курятника до Михаила донеслись звуки музыки. Курицы в этот вечер удостоились чести прослушать «Танец с саблями» Арама Хачатуряна.

 

А высоты Михаил действительно боялся. За плечами около трёх десятков прыжков с парашютом, даже ночные есть. А всё одно перед каждым прыжком холодная испарина и дрожь донимают…