Часть 6. Стервы и сволочи от первого лица

 

Да простят меня остальные герои моих заметок, да и вы, читатели уважаемые, извиняйте меня, но этим - указанным в названии главы - первым лицом буду я. Перечитало это первое лицо тут все предыдущие главы, заметило, что очень часто встречается имя Иван, а иногда еще и с фамилией Выходцев, и решило, что употребление самого короткого местоимения «Я» вместо имени этого (и фамилии) позволит ему сократить время написания, а вам время прочтения. Хоть и есть такое мнение, что о себе легче говорить в третьем лице, мол, можно более откровенным быть, будто не о себе, может быть, не спорю, но решил проверить сиё утверждение на собственном опыте.

Попробуем.

Избежали мы тогда с Димкой Сазоновым по разным, конечно, причинам неудачного завершения нашей компанией лета семьдесят шестого. Меня, как не странно, спасло чудо техники, как теперь выяснилось, вовремя отказавшееся служить человеку. Правда, годами позже оно отыграло это спасение назад. Почти такой же мотоцикл и случайный самосвал приостановили мои хождения по жизни непутевой, видимо, решив, что не воспользовался я добрым отношением к себе того, Федькиного, мотоцикла, вернее воспользовался да не так, как им хотелось. И оставили меня только наблюдателем за чужими хождениями и максимум ездоком в кресле на колесах со спицами. Но это будущая история, до нее тогда было еще жить и жить.

Димку спасли отношения ни с техникой, а с человеком. Не кончились они, конечно, ничем. Да и как что-то могло быть: он только осенью дорос до паспортного возраста, а ей, года на четыре старше, уже пора было о замужестве задумываться. Кроме того, начался учебный год, попал Димка под неусыпный родительский надзор в городе, какие уж тут побегушки и гулянки. Не реализовались отношения, поэтому, наверное, и помнятся ему так долго. Да и еще, насколько я знаю, была у него какая-то там школьная любовь долгая, по-моему, он на ней и женился потом.

Знакомы-то мы с Димкой лет с девяти-десяти, когда привел его к нам во двор Валерка Астахов. Сдружились мы как-то быстро и надолго, несмотря на то, что уж больно разными были мы и семьи наши. Мою семью вы чуть-чуть знаете, по коротким заметкам моим. Димка у меня в гостях и был-то всего раз, еще давно. Сидели мы на веранде, уж не помню, чем занимались, вдруг, дверь распахивается, и батя мой влетает уже датый, но еще бодрый, ходячий. И по шкафам шарить начинает, потом к серванту, что-то откинул, а вазочку мамину любимую схватил и ушел. Все дверцы распахнуты, все перерыто, а нас даже и не заметил в ажиотаже своем, побежал вазочку пропивать, видать, денег-то совсем не было в доме. После этого я уж никогда Димку не пригашал, да он и не напрашивался.

Я же у него бывал несколько раз. Он обычно летом жил в Зеленогорске с бабушкой и дедом, снимали в разных местах. Ух, любил я к ним попадать. Во-первых, всегда вкусно накормят, а, во-вторых, обязательно что-нибудь интересное расскажут. Да и вообще, чувствовал там себя человеком, относились ко мне, как к взрослому, как к равному, даже на «вы» называли, когда мы уже подросли. Я, конечно, знаю, как пользоваться вилкой и ножом, но иногда заслушаюсь рассказом Димкиной бабушки, наткну котлету на вилку, откусываю, а Димка меня под столом коленом пихнет. Но вот его бабушка с дедом делают вид, что не замечают. Хоть и был я гопник гопником и по происхождению, и по воспитанию, но они своим поведением никогда не показывали, что таковым меня считают. Интеллигенция, одним словом.

Вот мы с Димкой, как противоположенные заряды и притягивались.

Опять меня понесло куда-то в прошлое давнее.

Так вот возвращаясь в семьдесят шестой, если вам интересно (я-то если читаю чего, то всегда охота узнать, а что с героями этого чтения потом-то было), Федьку откачали, хоть и тяжко его ранило, он получил условно, по-моему, год, не помню, это ему за угон впаяли, Плейшнер и Карлик отделались несколькими допросами и свидетельствами на суде, но страху натерпелись выше крыши.

Тот велосипедист не выжил, оказался он нашим соседом, Станиславом Федотовым, из Федотовых, что над Егором и Клавкой жили. Короче, реальный срок получил только Серж, хоть и долго пытался его папаша отмазать сынка, но не вышло.

А вот не опоздай я в тот вечер, мог бы сам за рулем той машины оказаться, уж что-что, а водить я умел, Беловские друзья, что на нашей автобазе работали, научили еще давно, определили мою будущую специальность, так сказать.

Кончился август, разъехались дачники, перебрались хозяева из сараев в дома, начался учебный год, и пошел я в десятый. Должен-то я был закончить школу еще год назад, да в третьем классе перенес тяжелейшее воспаление легких с какими-то осложнениями, пришлось третий класс по второму разу осиливать, вот и отстал, поэтому мы с Димкой в один год школу и заканчивали. После восьмого подумывал я в путягу уйти, да чего-то лениво стало ездить в город, у нас-то не было ничего интересного, вот и пошел в девятый, учился-то я не так чтобы хорошо, но для перехода в девятый достаточно.

А в середине сентября пришла в наш класс новенькая – Татьяна Мешкова. Отец у нее из офицеров был, и, наконец, добился перевода из гарнизонов далеких в Ленинград, а тогда квартиры, если и давали, то нескоро и неохотно, вот они и сняли жилье в новой девятиэтажке около вокзала. У нас-то было дешевле снимать, чем в городе, а ездить не очень далеко. Ну, а мамаша ее устроилась к нам в школу учителем истории.

Так вот, Татьяна – девица была видная. Высокая, ноги длинные стройные, волосы светлые, лицом красива, ну, может, излишне плосковата была, зато одевалась – закачаешься. В дальних гарнизонах папаша, небось, хорошо зашибал, нашим девчонкам такие наряды и не снились.

Вот тут-то ваш покорный слуга и потерял покой.

 

Впервые я ее увидел при подходе к школе, еще не знал, кто она и что она будет в нашем классе учиться. Мы перед началом уроков, как обычно, стрясали мелочь с малышей, все конечно не отнимали, иначе бы могли нарваться, уж на булочку в виде сердечка за двенадцать копеек и пакет молока в виде красно-белой пирамидки за восемь, всегда оставляли. И сортировали, чтобы одних и тех же ежедневно не обирать, во всем нужна мера. Добычей после уроков уже делились с Беловым.

Ну, сейчас не об этом.

Вижу, идет девчонка, как плывет. На ней даже форменное платье было нестандартное, а сшитое в ателье, индивидуальное, коротенькое, да еще с разрезом сбоку, на груди какое-то жабо замысловатое, ворот нараспашку белым оторочен, поясок кожаный, босоножки белые на каблучке, только цокали по асфальту, волосы подвиты крупными такими локонами, портфельчиком покачивает, ни на кого не смотрит. Класс! Вообще офигеть!

Как увидел, так уж глаз и не отвел, пока она в школу не зашла.

Прихожу в класс, а она уже там, присматривает свободное место, села где-то в середине с Людкой Васильевой, мне с моей последней парты только профиль ее и был виден.

На первом уроке учительница сказала:

- Знакомьтесь, ребята, это ваша новая одноклассница – Татьяна, фамилия – Мешкова.

Она встала. Кто-то присвистнул.

Целый день я на нее поглядывал, а ночью никак уснуть не мог, ворочался, ее вспоминал. Первый раз со мной такое случилось.

Думаю, надо как-то подойти к ней, а сам робею. Всегда же просто получалось, со многими понравившимися знакомился не то что в классе, а просто так на улице, на танцах, где угодно. Никогда с этим проблем не было, а тут, вроде бы все просто - одноклассники, а как подойти не знаю.

Ходил так дурак дураком несколько дней, а потом придумал, надо ее удивить как-нибудь, ну и повод появится. Как удивить? Придумал, ума-то палата была! Зашел в мужской туалет на втором этаже, окно открыл и жду, когда девчонки на задний двор на большой перемене пойдут. У нас всегда так было, если дни теплые, то на перемене все высыпали на задний двор, он же и стадион школьный, там можно было побеситься, покурить, обсудить чего-нибудь, подраться, то есть каждый занимался тем, что надо или нравится. Вот идет, да еще и одна, я на подоконник и вниз, бух у нее перед носом и так, как ни в чем небывало, говорю:

- Здорово!

Она вздрогнула, на меня так оторопело поглядела:

- Совсем чокнутый?

Передернула этак плечиками и мимо меня дальше пошла, как будто и не видит. Стою, как идиот, что делать, не знаю.

Но все же заметила мое внимание, как-то пару раз на уроках я увидел, как она, делая вид, что волосы поправляет, скосила на меня глаза незаметненько, на мгновенице лишь.

А через пару дней после уроков подошла ко мне на улице, сунула мне в руки свой портфельчик:

- Проводишь?

Я только кивнул, она повернулась и пошла, пришлось догонять, от волнения на полусогнутых ногах.

Наверняка, вы много раз видели, как у какого-нибудь магазина сердобольная бабулька подкармливает бездомного пса. Вот она стоит, разворачивает бумагу, чтобы достать кусочек, а пес, полуприсев, прижав уши, виляет хвостом в ожидании с такой силой, что вся задница ходуном ходит, глаз от свертка вкусного не отрывает. Вот так, наверное, и я со стороны выглядел. Стыдуха! А ничего не поделаешь.

 

Уже несколько дней я ее провожал после школы, однажды, возвращаясь домой от вокзала на автобусе, увидел на школьной остановке Тоньку Шумилову, она стояла и смотрела в окна автобуса, а потом быстро забежала в салон, встала рядом со мной:

- Привет, Ваня.

- Здорово, а ты чего так поздно тут?

- В библиотеке была.

- А-а-а.

- Домой едешь?

- Да, вроде.

Я давно замечал, еще с девятого класса, что косит она на меня глаз, да как-то было не до нее. Не то чтобы она какая-нибудь страшная была, ничего девчонка, как многие. Не волновала она меня. Да она и не навязывалась, так поглядывала только.

Вышли вместе, она жила на Овражной, но потащилась рядом со мной к моему дому, хотя по Бассейной ей было ближе. Около моего двора попрощались, и она ушла через питомник.

Мои потуги по завоеванию сердца Татьяны шли ни шатко – ни валко. Провожал, она не возражала, идя рядом, я в основном молчал, было страшно сморозить какую-нибудь глупость. Она-то была вон как начитана, на уроках литры, так и сыпала цитатами, да всякими умностями, все понимала, во всем разбиралась, а я больше книги знал по учебнику, прочитаешь параграф, и вроде все понятно, что там, в «Войне и мир», происходило, а как на саму книгу взглянешь, тошно становится, понимаешь, возьмешься за чтение такого талмуда, точно под ним и погибнешь. То ли дело кино посмотреть хоть и длинное, но красиво, битвы классно сняты, и вообще прикольно смотреть на Штирлица в эполетах и на этого, который в немецком концлагере после первой не закусывает, в очочках и панталонах беленьких.

Татьяна на меня почти и не глядела, когда шли, иногда что-нибудь рассказывала, а потом как-то незаметно начала у меня выспрашивать про городок наш, про ребят, вообще про все здешнее. Ну, уж тут-то я плечи расправил, это я хорошо знаю, только сдерживал себя, чтобы ничего лишнего не ляпнуть, учитывая ее воспитание и домашнее окружение.

После провожаний я иногда в центре оставался с приятелями, если же ни с кем не встречался, то садился на автобус и домой. И вот опять на остановке у школы Тонька поджидает:

- Чего опять в библиотеку ходила?

- Нет, тут дела были.

Так я тебе и поверил, ясное дело меня поджидала, вон, как в окна автобуса глазела.

Видать, как только она усекла, что я за Татьяной начал бегать, решила и свои интересы отвоевывать, будто до этого она думала, что мне на девчонок плевать, не подходила, а тут как будто ей глаза мое поведение открыло, решимости прибавило. Только я делал вид, что ничего не понимаю, мол, случайные встречи двух одноклассников, которые уже сто лет друг друга знают.

Как-то уже в октябре я осмелел:

- Тань, может, погуляем вечером?

- А сейчас мы что делаем?

- Домой идем.

- Вот тебе и прогулка.

- Может, тогда в кино?

- С тобой? Еще чего!? Задано много.

- А, ну, ладно.

- Все пришли, давай портфель.

Дня через три она, подойдя ко меня в коридоре перед уроками:

- Завтра в «Победе» начинают показывать «Зорро» с Аленом Делоном. Возьми билеты на субботу на пять или шесть, когда там будет сеанс. Там две серии.

Это еще хорошо, что не лето, дачников нет, и то очередь была длиннющая, пришлось лезть, втираться, и только это позволило отхватить два почти последних билета.

В зале, когда уселись, я положил руку на спинку ее сиденья. Она сразу же вскочила и, наступив мне со всей силы на ногу, прошептала, но громко:

- Я тебе не из твоих! Руки держи при себе, иначе уйду!

- Ты чего? Я же ничего.

- Вот и сиди смирно. Фильм смотри.

Я уставился в экран. Не мог никак понять, что мне делать, как с ней себя вести? Вроде не гонит, таскаюсь за ней уже сколько времени, а результата ноль, даже под ручку не ходили, я уж не говорю про что-нибудь большее. Чего ей надо? Ни хрена не понятно!

Подкатили ноябрьские праздники и каникулы, а к ним прилип, как обычно, школьный вечер с поздравлениями всяких там победителей и отличников, но главное с танцами после торжественной части, которые обычно, если вечер был общешкольным, проводили в спортзале. Естественно пришли, те, кто покинул школу после восьмого и даже недавние выпускники, зазвенели бутылочки в мужском туалете, потек оттуда табачный дымок. В общем, все, как обычно. Бедные уборщицы после таких мероприятий отмывали заплеванные и заблеванные туалеты, выметали оттуда осколки, окурки, корки всякие.

Татьяна на танцах пользовалась, естественно, сумасшедшим успехом, я еле успевал ее приглашать перед носом какого-нибудь очередного претендента.

Все способы известные испытывал, чтобы в танце поближе быть к ней, ну, вы же помните все эти ухищрения, якобы оступиться и продвинуть руку дальше за спину партнерши, или изобразить, что вас толкнула другая пара и опять же придвинуться. Но с Татьяной эти штуки не проходили. Она не клала ладони мне на плечи, а упиралась ими и, таким образом, лишала меня всякой свободы действий.

Когда я после очередного танца остался стоять рядом с ней, она, не скрывая неудовольствия, посмотрела на меня.

- Ты что меня тут охраняешь? – возмущенно спросила она. - Я тебя не нанимала. Отстань, не могу же я только с тобой танцевать, - и отошла в сторону.

Тут, как на грех, объявили «белый» танец. Я стою, головой кручу, пытаюсь ее углядеть, а меня кто-то за руку берет. Оборачиваюсь, это Тонька:

- Я тебя приглашаю.

Я вздохнул, пошел за ней. Танцуем, а краем глаза вижу, что Татьяна пригласила Пашку Стеблова, из параллельного класса, два у нас десятых было.

- Да не нужен ты ей! - вдруг, слышу Тонин шепот на ухо.

- А ты почем знаешь?

- Вижу. Не ее ты поля ягодка.

- Какой есть! Тебе-то что?

- Ничего, - она глаза опустила.

Танец кончился, я освободился, бросил Тоньку прямо посреди зала и к Татьяне пошел, а она уже в окружении Пашкиных дружков стоит. Музыка заиграла, я протолкался к ней:

- Потанцуем?

- Нет. Я уже приглашена, - ответила она и на Пашку посмотрела, он так уверено ее за локоток подхватил и увел к танцующим.

Остался я, как идиот, слышу, подсмеиваются те, что рядом стояли.

Взяло меня зло и обида, пошел покурить.

В туалете дым коромыслом, не протолкнуться, мат-перемат стоит.

Плейшнер подходит, стакан протягивает:

- Будешь?

- Давай, - хватанул я портвейна, но не полегчало, внутри сидело какое-то незнакомое до этого чувство, вроде обиды незаслуженной замешанной на злости и желании на ком-нибудь отыграться, сдобренное необходимостью, чтобы кто-нибудь пожалел и посочувствовал.

Вернулся в зал, не стал к Татьяне подходить, сам наслаждаюсь своей брошенностью и забытостью, думаю, пусть мне будет хуже, пусть помру тут, вот она потом спохватится, пожалеет, да поздно будет. Так себя жалко стало, хоть вой!

Дождался конца вечера, смотрю, ее Пашка намылился провожать, я за ними.

Когда она ушла домой, а провожатый домой пошел, тут уж я оттянулся. Слабее он был и мельче, никаких неожиданностей, отделал его по полной программе, даже чуть полегчало.

Но всего же не учтешь в пылу ревности, забыл я совсем, что он, как и Тонька, с Овражной, а там год назад вернулся из армии Мишка Алексеев и взял под свое крыло всех пацанов со своей улицы. Они с Беловым были двумя, тогда еще враждующими, центрами покровительства.

Следствием забывчивости моей стали разбитые нос и губа да сломанный зуб. Мишка был парень резкий, сильный и безбашенный, а, кроме того, еще и не мог терпеть, когда кого-нибудь из его команды обижают.

Так что пришел я домой в первый день каникул, хорошо матери не было, весь в кровище, в разодранной одежде. Встретила меня Иришка, сеструха младшая, всплеснула руками:

- Вот горе-то! Что ж ты лезешь во всякие неприятности!

- Отстань, - огрызнулся я.

Недолюбливал я ее с малолетства, когда меня парня лет шести мать заставляла с коляской по улице гулять, чтобы не плакала и не мешала хозяйству эта мелочь. Гуляю, а самому-то охота сбежать к ребятам, а тут еще начали насмехаться: «Нянька!». Вот тогда я и испробовал верный способ разрешения вопросов с обидчиками – кулак. Потом уже это в привычку вошло, а тогда в новинку было, и здорово так помогало, благо крупнее я сверстников был. Да и потом мать, вечно, сходи, приведи сестру из садика, проводи ее туда или сюда, посиди с ней вечером, чтобы не боялась. Вот я тогда отыгрывался – рассказывал ей на ночь какие-нибудь страсти, а потом слушал, как она во сне вскрикивает.

Бросилась она меня отмывать, заклеивать, а потом еще и куртку зашивать, пока мать не пришла, чтобы не расстраивать ее, куртка-то была почти новая, год назад купленная.

Фингалы к концу каникул еще не прошли. И в первый же учебный день подходит ко мне Татьяна:

- Больше за мной не ходи. Если по-человечески не можешь с людьми обходиться, то и не приближайся ко мне.

 

Видимо, потому что часто сам кулаками решал свои проблемы, я и не сопротивлялся, когда меня Мишка Алексеев отделывал, хотя силы у нас с ним примерно равные были. Но понимал я, что начни я сопротивляться, получу гораздо круче, не дразни быка, называется, отсутствие сопротивления рассматривалось как дань уважения более старшему товарищу. Но оставить так тоже не хотелось, и пошел я на разговор к Белову, мол, так и так прошу защиты и мести.

Белов выслушал и головой мотает, не дури, оказывается, они с Алексеевым в этот период как раз пытались объединиться, чтобы силы на деление вотчин не тратить и охватить весь город. Раньше Белов контролировал в основном центр, а Алексеев нашу окраину. Так и остался я неотомщенный.

Вот он печальный итог: избит и отвергнут!

А тут еще через неделю уехала Мешкова. Кто-то там, на югах, помер то-ли бабка, то-ли дед, и они всей семьей укатили. Дней через десять мамаша ее вернулась, а Татьяна нет, пошел слух, что чем-то она там заболела, и ее оставили у родственников.

Вернулась уже после Нового Года, после каникул. Еще больше похудела, бледная, молчаливая – не подступишься, в мою сторону даже не глядела. Начала ходить после уроков пару раз в неделю на биологический кружок, который вел наш биолог. Не поверите – у нас в школе биологию мужик вел – Егоров Сергей Владимирович.

На кружке этом сдружилась Татьяна с сыном Егорова – Витькой – очкариком-отличничком, который учился на класс младше нас, стали вместе домой ходить, скрипя по снежку и вдумчиво так на умные темы беседовать. Пару раз подстроил так, что им навстречу попался, так она своего ухажерчика нового под ручку брала и вокруг меня обводила. Ух, кипел я весь внутри себя.

Тут как-то в понедельник, только пришли в школу, подкатывает ко мне Тонька и так незаметно что-то в руку сует:

- С праздником тебя. Это «валентинка» тебе.

И отошла.

Я посмотрел – в ладони лежит брелок в виде этой известной башни из железа, которую вечно во французских фильмах показывают, да и в наших «неуловимых» там драку снимали, помните. Покрутил подарок в руках, ни фига не понял, а на первой перемене в коридоре с сеструхой столкнулся:

- Эй, слушай, а что за праздник такой сегодня?

- День Святого Валентина.

- Чего?

- День всех влюбленных. А ты откуда знаешь?

- Да так. А что за «валентинка» такая?

- Полагается тем, кто тебе нравится всякие мелочи дарить.

Пораскинул я мозгами, понедельник – третий урок физра, смотался, потолкался по немногочисленным нашим магазинам, но так ничего и не нашел, вернулся и, недолго думая, подвалил к Мешковой, протянул ей брелок:

- С праздником тебя. Это на память обо мне.

Она хмыкнула, забрала подарок:

- Спасибо, - и пошла мимо.

Но гляжу, на следующем уроке брелок уже у нее на ручке портфеля болтается. Уж не знаю, видела это Шумилова или нет, но ничего никогда не сказала.

Вот писал бы про себя в третьем лице, точно бы упомянул, что даже про Тоньку и не задумался, когда ее подарок передаривал, а от первого лица хочется поведать вам, что долго мучался и сомневался, решаясь на этот шаг, мол, безвыходность толкнула.

Это уже позже, на восьмое марта я заранее позаботился, купил открытку с цветочками какими-то и уселся над ней, мусоля во рту шариковую ручку. Долго сидел и выдавил из себя очень оригинальный текст, что желаю я Мешковой счастья в личной жизни, а шестого на перемене ей и преподнес (как обычно нам воскресенье на понедельник перенесли из-за праздника).

- Может, провожу сегодня? – спросил вслед за вручением.

- Некогда. Сегодня в театр едем с Сергеем Владимировичем.

- Куда это?

- В город. В БДТ, на «Хануму». Так что в другой раз.

Ну, хоть так – надежда появилась. Вот, блин, думаю, мало им биологии, так папаша этого хмыренка очкастого еще и по театрам их водит, а тут еще вечером мать предупреждает:

- Дверь не запирай, Иришка поздно будет.

- Чего это?

- В театр с кружком уехала.

Ничего себе, и она туда же!

Время шло, а случая проводить Мешкову так и не подворачивалось. А тут к весне начались один за другим целая куча дней рождений одноклассников и других приятелей, так получалось, что все они по весне нарождались. А это значит, что начались регулярные попойки, а еще это значило, что на этих попойках я стал сталкиваться с Тонькой, потому как жили рядом, и приятели все общие были.

На этих сборищах она все ко мне поближе подсаживалась, ну, короче, как-то раз, на одном из таких дней рождений устроили танцы, разгоряченные все, сильно навеселе, Тонька так откровенно прижиматься стала, не удержался я, и начали мы целоваться. Здорово было с ней целоваться, не то, что с некоторыми другими, с которыми пробовал. Без всяких там ужимок, отталкиваний и слов, типа, не надо, ну, что ты делаешь, и вся эта обычная ботва. Рукам моим многое позволяла.

После этого, стали мы с ней и по вечерам ходить на качалку за главным корпусом «Ленинградца», на одну из тех, что там под плакучими ивами стояли, в тенечке, не на виду. Помните, тогда много везде таких качалок было – скамейка на цепях подвешена под навесом из волнистого синего пластика.

Просто с Тонькой было, без проблем и претензий.

И из школы стали вместе домой возвращаться.

Так думаю, что усекла это Мешкова и перед майскими подходит на перемене:

- Проводишь сегодня?

- Ага.

Выскочил из школы раньше всех и за угол. Тонька, наверное, меня внутри искала, а Мешкова вышла, оглядывается удивленно, пошла в сторону дома, а я за ней:

- Привет. Давай портфель, понесу.

Она отдала и даже улыбнулась.

У ее крыльца договорились на следующий день встретиться, и я домой, как на крыльях полетел, даже ничего не сказал, когда на Круглой обогнал Витьку Егорова и сеструху свою, только подумал – ухажерчик переметнулся.

Первые майские праздники мы провели вместе – кино, прогулки на залив. Мешкова даже стала брать меня под руку, и я, предполагая многообещающее развитие отношений, возгордился мелкими победами на этом фронте.

Между Первомаем и Днем Победы Тонька бледная и молчаливая ходила, даже не смотрела в мою сторону. Не дурак я, понимаю, что предателем считала, но я же не виноват, что все так получилось, она же сама ко мне лезла, не то что я к ней, а потом к другой. Не спорю, с ней классно было целоваться и грудь у нее была на славу, и я кайф ловил, что она разрешала ее трогать, но тут же совсем другое, тут у меня чувство было, а не просто радость нереализованного полового созревания.

Я как-то осмелел и в очередной раз в кино обнял Мешкову за плечи – она молчок, а я сижу гордый, даже не помню, о чем фильм был, планировал, как мы с ней на скамеечках вечерком целоваться будем. Домой шли, я так невзначай ее за талию обнял, она вздрогнула, но не вывернулась, только когда к ней во двор входили, отстранилась, пришлось отпустить. На крыльце, у девятиэтажек, было крыльцо – пять ступенек и большой бетонный козырек – лампочка не горела, совсем темно было, и когда она уже хотела дверь открыть, я ее за плечи обнял и попытался поцеловать, но она увернулась, я только губами в щеку ткнул, и убежала в дом.

И вот пришел полный облом.

В середине уже мая гуляли мы в парке у Золотого Пляжа, шли под ручку и, вдруг, от кустов родной до боли голос:

- Ни хрена себе, смотри, Стасик, какую кралю мой сынок оторвал! Он у меня видный, знаешь, как эти липнут к нему! Как ко мне в молодости, прохода не было от этих.

Батя с дружками на травке расположились, уже изрядно косые.

Мешкову аж передернуло всю, чуть не бегом прочь бросилась, еле поспевал за ней. Догнал, за руку остановил, а она повернулась резко, смотрю, в глазах слезы стоят:

- Отстать от меня! Видеть тебя не хочу! Быдло ты и твой папочка! Пошел вон от меня! Ненавижу!

Я как оплеванный, а она и убежала.

Злоба захлестнула так, что не помню, как назад прибежал, да не было уже этих ублюдков, смотались за добавкой. Полдня бродил по Зеленогорску, кулаки сжимал, не знал на ком зло сорвать. Под вечер к дому со стороны «инвалидки» подхожу, смотрю, отец у крыльца лежит, штаны спущены, все хозяйство наружу, лужа под ним и мать с крыльца к нему бежит, причитает что-то. Плюнул я и через выход к питомнику, а там, у забора, Ирина с этим очкариком – вот и нашелся выход накипевшему. Как я его бил! Но сейчас не об этом, об этом еще будет повод вспомнить.

Ушел, ночевал у Белова, напился так, что и вспомнить ничего потом не мог.

Хорошо, что учебный год уже заканчивался, ходил в школы, как на пытку. Мешкова даже не здоровалась, Тонька своей печалью показной доставала.

Экзамены пролетели быстро, я не готовился, поступать не собирался, жил практически все время у Белова, пару раз с ним на «дело» ходил – так по мелочи – пару дачных домиков обнесли, пока еще дачники не каждый день жили, а наездами. Потом одноклассники вообще пропали, за учебники засели – будущую жизнь строить, а меня Белов на автобазу разнорабочим пристроил, хоть какую-то денежку заколотить, чтобы эти месяцы до армии было на что бухать.

Там же на автобазе сошелся я с Зойкой – диспетчером. Не молодая была, лет тридцати. Ночевал у нее один - два раза в неделю, остальные дни, видать, кто-то из водителей ночевал, короче набирался опыта.

А в сентябре уже столкнулся на остановке у вокзала с Тонькой. Увидела меня, засияла, я взял, да и с ней поехал, а там опять на качалки под ивами.

Так и пролетело время до призыва – вечера то с Тонькой, то с Зойкой, а по ночам Мешкова снилась.

Пьянка по поводу нашего отбытия – нескольких человек, среди которых было трое моих одноклассников – должна была состояться вечером у Белова. Я опоздал, потому что дожидался Тоньку – напросилась со мной, печальная последние дни ходила, разлука, видать, расстраивала. Пришли мы, а народ уже несколько разогрелся, только собирался стакан пригубить, а тут появляется Толик, один из моих бывших одноклассников и меня к двери пальцем манит.

- Тебя там Мешкова на улице ждет, - прошептал мне на ухо.

Я уж было к двери рванул, но усек краем взгляда, что Тонька за мной со стула поднялась, я к ней навстречу:

- Погоди здесь, я быстро, - усадил на место, а у дверей Белову в его уже дурные хмельные глаза шепнул. - Удержите ее здесь, чтобы за мной не шла. Дело у меня там, не знаю, когда вернусь, - и выскочил.

Мешкова стояла напротив, на другой стороне улицы, светленький легкий плащик, сумочка на плечике.

- Привет, - я перешел через улицу к ней.

- Привет. Забирают?

- Да, завтра, на семичасовой электричке, на призывной уезжаем в город.

- Погуляем?

Этого я не ожидал:

- Не боишься замараться?

- Обиделся тогда?

- Да нет, все правильно говорила. Давно это уж было.

- Пойдем. Куда тебя?

- Точно неизвестно, но обещали, что «учебка» в Симферополе будет.

Она взяла меня под руку и повела прочь от дома Белова. От ее прикосновения сердце побежало быстрее.

Брели молча, я не знал, что говорить.

- Придешь проводить? – все же спросил.

- Что некому? – усмехнулась она.

- Ты про Тоньку?

- Опять с ней?

- Ты же не признаешь. У тебя, наверное, там, в институте, много ухажеров?

- Хватает. А у тебя с Тонькой всерьез?

- У меня к тебе всерьез, - даже не ожидал от себя такой смелости. - Придешь провожать?

- Постараюсь. Пойдем, мне надо домой заскочить, позже выйду. Подождешь?

- Конечно.

Она ушла, а я присел на скамейку под окнами ее дома, закурил. Уже стемнело. В окнах ее квартиры горел свет, но шторы были задернуты. Наверное, отпрашивается, решил я.

Время шло, несколько раз мне казалось, что дернулись шторы на ее окне, будто кто-то выглядывал, а, может, показалось. Потом и свет погас, вот и фонари на улице выключили, поднялся ветерок, холодало. Ушел я под утро, пешком дошел до дома, переоделся во все старое, все одно выкидывать, взял документы и к двери.

- Ваня, - мать, обняв Ирину, стояла посреди веранды и растерянно на меня смотрела, - Попрощался бы.

- Бывайте, - и я вышел, двинул вниз под горку к автобусу.

На платформе, пока ждали электричку, все крутил головой в надежде, но напрасно, уже за несколько минут до отправления появилась Тонька, подошла тихо, печально и молча на меня смотрит.

- Ты чего? – спросил я.

- Провожать, - глаза красные, сама бледная, какой-то зимний свитер с высоким воротом напялила, хотя тепло было, вообще, как-то на себя не похожая.

- Ну, до встречи, года через два, - ухмыльнулся я, посмотрел через ее плечо в сторону здания вокзала, а там за колонной вижу, Ирина прячется, приперлась, провожать, но не подходит.

Тонька за моим взглядом проследила, повернулась, смотрю у нее на шее свежий «засос» и ссадина, но в это время уже начали двери шипеть, впрыгнул в тамбур и рукой махнул. Двери зарылись. Рядом Толик маячит:

- Что ж ты не предупредил, что «целка» она? Вроде давно с тобой, мы и не подумали, что так…

Я по привычке занес кулак, мелькнул ужас в Толькиных глазах, отшатнулся, а я первый раз в жизни опустил руку и шагнул к двери вагона, привалился лбом к холодному стеклу с надписью «не прислоняться», впервые пришла мысль, что не всегда можно свои грехи, да и чужие силой искупить.

За грязным стеклом проплывали домики Зеленогорска, вот остался позади мост через улицу Ленина, а за ней навсегда кануло мое детство непутевое и бестолковое, но все равно на всю жизнь любимое.