Эпилог.

Письмо сестре

 

Привет, Иришка!

Вот решил написать тебе тут в Интернете письмо. Наступают выходные, и заберешь ты у меня свой ноутбук, наверняка полезешь на мою страницу в Контакте, проверить, не валяю ли я там дурака, и найдешь письмо это. Ты же знаешь, из меня вслух да еще в глаза слова не вытянешь, а тут настроение такое напало. Как написала мне одна из друзей виртуальных, когда я о тебе что-то там сказал, что должен я тебя на руках носить, ну уж коли на руках я тебя поносить не смогу, так хоть напишу.

Тут еще такая оказия вышла, покосилась у меня одна из дверей, и позвал я соседа, подремонтировать ее. Вот он сегодня после ночной смены зашел, все сделали и, как полагается, чуть обмыли работу нашу. После он ушел, спать завалился, а я сел у окна, гляжу на наш двор ноябрьский: то ли снег, то ли дождь, и такая тоска вступила что аж в сердце заелозило что-то.

Тут не так давно Димка Сазонов объявился (в Интернете), что-то я тоже ему про тебя написал, он: «О! Мелкая!» (кстати, он тебе привет передавал).

Как мы тебя тогда, помнишь, называли все, в детстве. Как ты тогда к нашей компании тянулась, а мы отбрыкивались, западло было с малолеткой общаться, крутые мы были! Теперь-то хорошо понимаю, что не было и не могло у тебя подруг быть, куда их приглашать – на батины дебоши? Стыдуха, да и только. Помню в молодости какой-то фильм или спектакль смотрел, там фраза переиначенная была: «Нет повести печальнее на свете, чем пьяный папа, спящий в туалете». А нашего помню, лежит у крыльца со спущенными штанами и дрыхнет, до нужника не дошел. Вы с мамкой его домой волоком, а я, как свинья малодушная, удирал. Прости меня, за все что в детстве тебе причинил! Скребут кошки на душе!

Особенно два момента помню. Когда ты еще совсем маленькая была, гнида Плейшнер на мостике, что от нашего двора к «Ленинградцу» вел, одну доску на камень положил и позвал тебя, ты к нему, доска свернулась, и ты в воду упала, заревела: «Мама!», а мы стоим, ржем. Сейчас эта картинка иногда всплывает, почему такие мы все в детстве жестокие?

А второй позже был, когда ты уже подросла, и у тебя этот ботаник-ухажер появился. Начитанный, умный, в очках таких круглых. Ух, достал он меня тогда своими знаниями долбанными! Как его тогда у нашей калитки бил. За что? А хрен его знает. За ум, за папку его, который с ним по театрам да кино ходил, за нашу практическую безотцовщину, что при живом отце была. А как кровь у него из носа полилась, увидел я твои глаза, такой в них ужас был, ты на меня как тигр бросилась, в руку вцепилась, а я сильно отпихнул, и села ты в крапиву у забора. Ты, может, и не помнишь этого, а мне с каждым годом все чаще все это видится. Прости, Иришка, прости за все!

Как мы далеки друг от друга были всю мою полноценную жизнь. Встречались-то, поди, раз в полгода.

А после аварии… Черт, как тебе на это все сил-то хватило!? Утром перед работой ко мне, вечером после работы ко мне. Это ж сколько времени прошло, пока я на самообслуживание перейти смог? А ты тогда уже за своим Серегой жила, ух скрипел он зубами, но терпел, жены дома вечно нет, из-за ее братца - раздолбая великовозрастного!

А потом лоботрясы твои подросли, и начала ты их ко мне водить. Помнишь, совала мне всякие гостинцы или игрушку какую, мол, подари мальцам, а сама: «Смотрите, какой у вас дядька добрый, как он вас любит, как балует!» Потом они уже и сами стали прибегать. Тогда я и выяснил, что плела ты им про меня, как я тебя в детстве защищал, какой я герой был. Привязались они ко мне, откровенничали, все ж с родителями-то редко кто откровенничает на всякие там темы, а с дядькой можно. Чему-то, может, и я их научил. Ну, в общем, благодаря тебе объявилась у меня семья, да и к мальцам твоим так привязался.

Сейчас-то уже лбы здоровые, студенты, придут и то у меня сердце теплом обольется.

Если бы не ты, не знаю, что со мной бы было!

Ноутбук твой, ты мне тоже говоришь, себе купила. Врешь, на кой он тебе, это ты так говоришь, чтобы я не взбрыкнул и не отказался, а так хоть общение у меня целый день есть.

В общем, не могу я тебя на руках поносить, но вот поклониться тебе в пол со своего кресла я могу. Кланяюсь я тебе, за теплую и семейную жизнь мою, за заботу и сердце твое необыкновенное! Кланяюсь, что не озлобило тебя детство наше собачье, злоба моя прошлая! Спасибо тебе!

Дай тебе Бог, счастья, покоя и любви!

Обнимаю тебя, родная!