По спирали

 

1.

Река полуокружностью огибала Район, а зетам текла в прежнем направлении. Создавалось впечатление, что не только вода, но и жизнь обходят стороной это, Богом забытое, место. Все здесь давно замерло, застыло, затихло.

Человек подошел к Району с юга, со стороны реки. Он прошел через пустырь на берегу, забросанный разным хламом и отходами, которые распространяли вокруг ужасное зловонье. Со скрипом давя сапогами осколки битого стекла и пиная пустые консервные банки, человек поднялся по пологому склону на холм. Здесь, возле первого же строения – прогнившего дощатого барака – с провалившейся крышей, с заколоченными крест на крест окнами, человек сел на рваный полосатый матрас и закурил. Разогревшись во время ходьбы, он расстегнул ватник и сдвинул шапку на затылок.

Посидев несколько минут, человек поднялся, затоптал в песок окурок и, обогнув барак, по узкому проходу, заменявшему улицу, углубился в Район.

По левую руку тянулась стена развалившегося кирпичного дома, из подвала тянулась чья-то заунывная песня. Плачущий женский голос срывался на высоких нотах, переходил в режущий слух крик, и тогда из того же окошка начинал прорываться детский плач, надрывный, приглушенный и очень усталый.

Напротив стены – дощатый забор, из-за него торчит закопченная заводская труба. На заборе висит обрывок листка бумаги, прикрепленного под покровом ночной темноты призывающей рукой, а затем сорванного при свете дня рукой властной, но уже обреченной. На обрывке осталась лишь одна, бросающаяся в глаза, буква «Т».

Когда человек подходит к углу, из-за забора вырывается угнетающий заводской гудок.

Пройдя еще несколько метров, человек выходит на площадь, бывшую площадь, теперь она, как и берег реки, превращена в свалку.

Из-под ног со скрежетом выскакивают гильзы, большие осколки гранат, острые куски битого кирпича больно впиваются сквозь подошву в ступню. Вся площадь изрыта конскими копытами. Откуда-то раздается протяжный печальный вой. Человек оборачивается и видит облезлую, тощую, но когда-то явно породистую собаку, лежащую на груде ломаной дорогой мебели. Она поднимает голову и скулит.

Подойдя к ней, человек сбрасывает с плеча мешок и собирается его развязать, но, подумав, отходит.

В глаза бросается торчащий из грязи угол парты.

Одно движение промасленным рукавом ватника, и на фоне серой свалки появляется бледно зеленое светлое пятно, но и на нем кто-то гвоздем нацарапал длинное ругательство. Человек с отвращением сплевывает, ногой спихивает парту в канаву, до краев наполненную водой и уходит с площади через более широкий проход, окруженный мрачными темными развалинами. Но вот постепенно дома начинают принимать все более жилой вид, и на некоторых окнах появляются занавески. Под ногами более ровная дорога.

Человек на мгновение останавливается, вытирает со лба пот и решительно шагает вперед.

Из окон соседнего дома слышится приглушенный шепот, когда человек приближается, шепот стихает и возобновляется только, когда шаги постороннего стихают вдали. В воздухе витает страх.

Снова площадь, и снова под ногами пустые гильзы, только теперь их гораздо больше. В центре возвышается одинокая обгоревшая печная труба, около нее белый обелиск с кранной звездой на конце. Рядом с обелиском тянется глубокий след от гусениц танка.

Миновав площадь, человек почувствовал неимоверную усталость – он опять оказался среди развалин.

У дороги на ящике сидел старик, облокотившись на костыль, и смотрел вдаль перед собой. Человек положил ему на плечо большую мозолистую ладонь и старик кивком указал дорогу.

У ближайшего перекрестка человек остановился и, привалившись плечом к покосившемуся телеграфному столбу, закурил. Его окружали высокие безликие серые стены, совершенно гладкие и одинаковые.

Человек задумался, уж не заблудился ли он? Сколько лет не был он в Районе, не мудрено заплутаться. Сначала он шел верно, это точно, а теперь? И спросить не у кого.

Вдруг у перекрестка появился мальчик – маленький, худенький, в старом, не по росту длинном, пальто, босой. Он выставил вперед ручонки, растопырил пальцы, медленно ища дорогу. На глазах у него была темная повязка.

Он свернул в один из проходов, но вскоре вернулся, видимо, там был тупик, свернул в следующий.

Человек докурил и двинулся дальше. Вскоре он вышел на площадь, в центре которой возвышалась старая часовня. Штукатурка местами осыпалась, и бурые намокшие кирпичи напоминали ужасные кровавые раны. Из часовни доносились голоса. Дверь слегка приоткрыта и человек заглянул внутрь.

На длинных стоящих рядами скамьях сидят спиной к двери люди, а напротив них на высоком табурете старуха. На пустом полу, возле стен, играют дети.

Старуха рассказывает сказки. Дети играют, они знают, что сказки – выдумки, и играют. А взрослые? Верят. Только это помогает. Что же делать, если от слов старухи в воздухе как будто птица загнанная и затравленная летает любовь. Или это только слово любовь?

Человек уходит, он чувствует, что цель пути уже рядом – вот она! Ничем не отличающийся от других серый полуразвалившийся дом, но каким теплом пахнуло от него, как сильно забилось уставшее, уже казалось ни на что не способное сердце.

Вниз, в подвал, длинный коридор и дверь. Тихий визг петель, комната. Серые стены, заколоченное фанерой окно под потолком, широкий матрас на кирпичах, стол, натянутые веревки, на них белье, огромное корыто и склонившаяся над ним женщина.

Она поднимает голову, вздрагивает, пытается протянуть вперед перепачканные мыльной пеной руки, но силы оставляют ее, и она медленно опускается на табурет.

- Пришел! – еле слышно.

Мужчина у дверей стягивает с головы шапку и неотрывно всматривается в родную, совершенно незнакомую седину, морщины, бледные дрожащие губы и столь долго ждавшие, подернутые влагой слезы глаза.

Шаг, еще шаг, и он зарывается лицом в ее платье, руки, укрывается ее волосами.

Проходит много времени, прежде чем он поднимает глаза, в них немой вопрос.

- Пойдем, - говорит она, берет его за руку и ведет.

Коридор, ступени, двор.

Они подходят к маленькому холмику. На потемневшем от времени кресте сидит ворон, который нехотя взлетает при приближении людей.

На холмике из земли пробиваются нестойкие травинки, но и на этом островке жизни лежит неумолимая тень креста.

- Он ждал меня?

- Он верил в тебя.

Мужчина стискивает зубы.

- Давно?

- Два года назад.

- Он снился мне там.

- Когда он научился говорить, он часто расспрашивал о тебе.

Они молчали.

В комнате он разделся, и она долго мыла его.

Потом она положила на стол хлеб, он достал из мешка две банки с консервами и бутылку вина.

Сели.

Молча налил.

Молча выпили.

Она следила, как он ест и, несмотря ни на что, в душе становилось теплее.

- Ты мне расскажешь?

- Нет, - жестко ответил он: - Пусть это будет знать только один из нас.

- Устал?

- Да. Я шел через весь Район. Я и там часто мысленно проходил через весь Район, но сегодня прошел и устал. Кажется, идти дальше не будет сил.

- Будут.

- Да. Обязательно. Все забудем.

- Нет, оставим самое начало.

- Начало, - задумчиво произнес он, полез в карман, достал папиросы.

- Начало, - вторила она, втягивая носом до боли знакомый и забытый запах табачного дыма.

И как будто из глубины мрачных, далеких, но чистых времен пахнуло свежим весенним ветерком. Это парк! Это та скамейка! Это начало!

Она всматривается в него – исчезают морщины, растворяются синие круги вокруг глаз, розовеет бледность.

Откуда-то слышен, пока очень, очень тихо, веселый смех. Она с удивлением оглядывается. Зачем? Это же ты смеешься, ты и не ты. Та!

Он улыбается и кладет ей на плечо тяжелую ладонь.

Помнишь начало?

Помню.

Она зажимает его руку между щекой и плечом. Она зовет. За собой к самому началу.

Сходят морщины с памяти, с души.

Начало!

В комнате светлеет. Солнце!

Оно поднимается из-за стены.

Вокруг звучит музыка, тихо, неназойливо.

Звучит мир.

Все как в начале.

Он привстает, и она понимает. Он обнимает ее, и они начинают кружиться.

Все вокруг кружится. Исчезает грязь, плесень, трещины.

Комната залита светом, музыкой, стуком сердец.

Начало!

 

2.

Она проснулась от привычного шороха. Неясно, колеблясь, мерцал фитилек на столе.

Большая крыса медленно двигалась к матрасу.

Женщина инстинктивно сжалась и подалась назад, но вдруг со щемящей сердце радостью ощутила плечом крепкую грудь мужчины.

- Не боюсь! – шепнула она крысе: - Не боимся!

Крыса остановилась.

Женщина положила голову на широкую ладонь мужчины и снова уснула.

 

1985 год.