Александру Аникину

 

Александру Аникину

 

1903 год. Воронежская губерния.

 

Барин Александр Христофорович Хирсанов, живущий в имении Одинцово

(вымышлено автором) влюбился в кухарку Ольгу Петровну и мечтал о

близости с ней. Молодая девушка лет 34 не ждала такого ухаживания от

человека в 76 лет, который последнее время видел только её одну, но,

наконец, сдалась. Николай страстно ласкал Ольгу, целовал её в губы, в

щёку, в шею, затем повалил на кухонный стол, где овладел ей. Старший

сын Александра Спиридон, зайдя случайно на кухню зять яблоко, увидел

эту знойную сцену, но ничего не сказал об этом ни матери, ни отцу.

Спиридону было около 20 лет, и он, подобно Ивану Каляеву, был

напорист, резок и верил в скорую революцию. Подобно Савинкову, он

мечтал встретиться с Гоцем, но он был трусоват, боялся филёров и не

хотел даже попытаться ехать в Женеву. Его брат Михаил Александрович

был приверженцем РСДРП (б), регулярно читал ленинскую Искру, и отцу

частенько говорил такие вещи, что тот уходил из-за стола. Это был

семейный ужин накануне отъезда Спиридона в Питер, а Михаила в

Москву, когда Михаил ляпнул:

 

– Вот барины лапают безнаказанно кухарок да Палашек, вот им и будет

бой.

 

Купец и Ольга переглянулись.

 

– И это сын отца своего! – Не выдержала Матрёна Ивановна, жена

Александра. Быстро собирайся, куда хотел, авось в Питере тебя уму-

разуму научат. Вот младшенькая Ниночка у нас институтка.

 

Спмридон хмыкнул. Он знал, что Нина была помешана на Николае

Гумилёве.

 

Салон мадам Бельской 1911

Александру Аникину

 

Когда Борис Викторович не бывал в театре, и не сидел с Виктором дома и

не резался с ним от скуки в нарды, он не забывал про своих друзей из

литературных салонов начала века. «Вдова» и бывшая возлюбленная

одного из казнённых друзей Бориса Егора Сазонова держала свой модный

литературный салон на Фонтанке. Квартирник на Фонтанке любили

посещать многие поэты, и некоторые даже умудрялись потом стать

любовниками самой Паллады Богдановой-Бельской, которой в ту пору

было 27 лет.

 

Сам Бельский, чью фамилию умыкнула Паллада, может и с целью

привлечь его внимание, в этот салон никогда не ходил, боясь реакции

Шаляпина и светского общества на его появление в этом салоне. В этой

квартире всё было каким-то ядовито-лиловым, смешанным с вульгарным

золотистым и даже местами красным, что совсем не соответствовало ни

эпохе, ни каким-то представлениях о хорошем вкусе обладательницы

данной квартиры. Для Бельской такой авангард казался даже идеальным.

 

Хотя она, порой, и жалела, что не может держать свою квартиру как все –

из-за обязанности быть хозяйкой литературного салона. Но зато к

Бельской ходили поэты всех литературных направлений: от Владимира

Маяковского до Николая Гумилёва. Это Бельской нравилось больше.

 

Какая-то институтка в ситцевом платьице хотела читать стихи. Гиппиус

своим манерным акцентом

 

– Владимир Маяковский сейчас начнёт чудить. – Охрипшим, низким

голосом сказала стоявшая рядом с Оленькой Зинаида Николаевна. К дамам

подошёл Борис Викторович, на котором был серый драповый макинтош,

который он надел с целью скрыться от возможного дождя – грозовое небо

говорило о том, что вот-вот начнётся гроза. Борис только вошёл. Не успев

снять макинтоша, он кинулся целовать руки рыжекудрой Зинаиде

Николаевне. Зинаиде Николаевне было в 1911 году 42 года, Борису

Викторовичу – 32. Оленька Петровская посмотрела на Гиппиус с короткой

стрижкой a-la Clodine из нашумевшего романа француза Виллара

«Клодина в школе». То, что Клодину написал не Виллар, а сама госпожа

Коллет – его молодая жена, в это время, естественно никто не знал, но

подражать остригшей волосы Клодине хотели все. Гиппиус была не

исключением. Посмотрев на хорошенькую копну волос институтки, она

бросила:

 

– Не хотите ли обрить гриву, молодая львица? По-моему, всем львам не

мешает в этом сезоне постричься.

 

– Нет, – созналась Лариса, и почему-то почувствовала в душе холод.

 

– Борис, проводи девушку до дома, хотя нет пусть она чуть увидит танец

Судейкиной. Если уж пришла, то это единственное на что стоит здесь

посмотреть. После него отведёшь домой. Маяковский мне не нравится –

слишком много балагурит. – Гиппиус подошла вглубь квартирника и

расцеловалась с Судейкиной, первой женой Судейкина. Маленькая Вера,

которой едва исполнилось семнадцать лет в то время завидовала Оленьке,

и хотела быть рядом с её мужем. Правда, господин Судейкин не обходил

вниманием юную поэтессу. Он постоянно острил, что-то сочинял про

 

Палладу.

 

– Он сейчас встанет на табурет и будет читать стихи. – Сказал Савинков

Петровской, которая, несмотря на то, что ей было 27 со страхом

наблюдала за происходившим. Рыжеволосый Маяковский действительно

поднялся на табурет, и закричал густым раскатистым голосом. После

нежного бархатистого баритона Бельского Оленьке захотелось заткнуть

уши. Борису тоже не нравилось, как и Гиппиус, но он пророчески сказал:

 

– Придёт время, и он будет собирать толпы. Что-то мне последнее время

настроения среди питерцев не нравятся. Как бы не грянул гром по

отношению к этому любвеобильному царю. Вам нравится Бельский? Я

видел, как Вы на него заворожено смотрели в зале… придёт время, его

культуру будут восстанавливать единицы. Я Вас не трону, не бойтесь. Мне

своих хватает. Вон на меня вешается фаворитка царя Агнесса Бёрнс уже

какой год. Безрезультатно.

 

Ларисе понравился Борис Викторович своим юмором и образом такого

земного странника, котором он, по сути и был. В нём был жизненный опыт,

и умение выходить из трудных ситуаций. Савинков знал, что Петровская

из-за Бельского не станет одной из его многочисленных обожательниц, и

поэтому даже рад был найти в ней друга.

 

– Засмеялся Борис, и аплодисментами отметил, что, Слава Богу,

Маяковский закончил издеваться над публикой и свернулся клубком в

глубь нехорошей квартиры. Гиппиус вернулась к Петровскому и

 

Савинкову.

 

– Мережковский дома. – Доложила Гиппиус Борису. – У него болит голова.

Савинков долго про себя смеялся, понимая, что голова может болеть по

разным причинам. Наконец, Лариса увидела то, о чём ей говорила

 

Зинаида Николаевна – знаменитую «поленьку» Оленьки Судейкиной – её

«коронный номер» во всех квартирниках, за который её любили

приглашать в салоны. Верочка злобно посмотрела на танцующую Оленьку,

и углубилась в чтение какой-то книжечки, вроде бы это был томик стихов.

 

Анненкова, как потом увидел на обложке пронырливый Борис,

радующийся, что Маяковский, наконец, устал. Когда Оленька Судейкина

кончила танцевать поленьку и раздражать этим Верочку, вошёл барон

 

Н. Н. Врангель под руку с самой хозяйкой литературного салона –

Палладой Богдановой, по псевдониму – Бельской. Она родственницей

Бельского не являлась.

 

Борис решил, что громкая фамилия оперного солиста помогает ей каким-

то образом скрыть своё прошлое. Барон Врангель на свою спутницу даже

не смотрел. Зато было видно, как Маяковский открыл рот, глядя на её

необычный яркий наряд, затмивший даже пёстрые, попугайские наряды

самой Зинаиды Николаевны. Зинаида Николаевна, не выдержав

откровенной наглости и соперничества подобного рода, увела Савинкова и

Петровскую прочь. Прогуляться. На улице она заговорщически

улыбнулась, взяла своих обоих друзей под руки, и зашипела:

 

– Мы посмотрели всё, что хотели? Вот и пошли по домам. Борис

Викторович, Вам пора к брату и жене, мне пора к мужу, а то он совсем

бедный занемог со своей мигренью, а Ларе пора к родительнице, а то

 

матушка будет волноваться, а Бельский пришибёт за измену. Зинаиде

Николаевне никто не смел возразить: обоим поэтам на квартирнике стало

скучно. Идя по левую руку от Гиппиус, Савинков

 

увидел мчащуюся на квартирник Нину Хирсанову из Воронежа.

 

– А что, обещался быть Гумилёв? – Спросил у Зинаиды Борис.

 

– Тогда нам тем более там нечего делать. – Оправдывала свою зависть к

Бельской Гиппиус. – А то я прибью его на месте.

 

– Может, мне его взорвать? – Пошутил Савинков, и Лариса засмеялась.

 

В это время и правда к Бельской, на фонтанку шёл Николай Гумилёв.

Николай столкнулся с Ларисой при входе, и обрадовался тому, что она

пришла. Вечер продолжался уже без Савинкова, Петровской и Гиппиус. На

Палладе были какие-то перья, огромные самодельные, в технике валяния

бусы, бесконечные драгоценные кольца и странное вычурное, ярко-

рыжее, но в обтяжку платье до пят с огромным вырезом-декольте, которое

обнажало её красивую грудь. Перья были в волосах. Она их не стала

срезать на манер Клодины и госпожи Коллет, и не стала их выкрашивать в

рыжий, чтобы не быть похожей на Гиппиус и Маяковского. Но эта странная

необычность ей придавала изысканность и шарм. Владимир Маяковский

 

смотрел на неё с тем экзальтированным замиранием, с каким смотрят на

таких женщин подобные мужчины.

 

Врангель с ней явно скучал, но посещение литературных салонов было в

то время в большой моде, и барону ничего не оставалось делать, как

прийти и отдать дань своего внимания поэтам и Бельской, хотя он бы с

 

удовольствием сейчас послушал самого Бельского, который рисовал

очередной натюрморт у себя дома, и не собирался никуда идти.

 

Барон Врангель вытащил какой-то номер по желанию хозяйки салона

 

которая его развязно спросила:

 

– NN, что это за число?

 

– 70. – Ухмыльнулся Врангель. – В 70 лет я отмечу свой юбилей….

 

Гости салона засмеялись. В салоне царила атмосфера необычного

праздника. Дождь уже прошёл, и Савинков пожалел, что надел макинтош.

Доведя Ларису до дома, Борис Викторович с Зинаидой Николаевной

решили просто прогуляться.

 

Венера Ольденбургская 1916

Александру Аникину

 

О похождениях великой княжны Ольги Ольденбургской от мужа ходили

слухи. Конечно, Николай Куликовский не ожидал, что окажется не

единственным, тем не менее, он решил, что отобьёт Ольгу Александровну

у других ухажёров.

 

Первым из этих молодых обожателей небожительницы стал никто иной как

поэт Владимир Кузьмин, которого Ольга Александровна, истосковавшаяся

без мужика, одарила лаской и заботой первая. Юнкер Алексей Грибоедов,

вынужденный охранять Ольгу Александровну, посмеивался над великой

княгиней и хотел уж было даже сочинить на этот счёт эпитафию, но ему не

дал это сделать Осоргин, показав ему кулак, что от царя-батюшки

достанется.. Ольгу Александровну теперь всё чаще можно было заметить в

парке, прогуливающейся под руку с Николаем Куликовским.

 

Тем временем, на Алексея напала спасённая им из воды Муся. Дело в том,

что девушка тонула в реке. Алексей, имея неосторожность, спас Мусю и

получил обожательницу на всю жизнь. Хотя Алексей в жизни не любил

Муси, но Муся оказалась столь настойчивой, что он даже испил сладкий

вкус её губ. Зинаида Петровна, его невеста, с 1913 года, жена, на Мусю

реагировала резко, бурно и негативно. Но с Мусенькой нельзя было

ничего поделать. Эта женщина буквально преследовала Алексея и в своё

время даже родила ему девочку Лизу.

 

Но это будет в далёком 1930 году, а пока Мусенька настойчиво ухаживала

за Грибоедовым и просто не давала ему проходу.

 

– Как Вы здесь прогуливаетесь тоже? – Муська заглянула Лёшке глаза.

Осоргин засмеялся раскатистым смехом.

 

– Здорово, Мусёк. – Осоргин даже расцеловал влюблённую в Лёшку

барышню. Муська покраснела, и взяла обоих мужчин под руку.

 

– Можно я с Вами погуляю? А то скучно дома сидеть…

 

– И как она нас находит? – Засмеялся Грибоедов, но Муську под руку взял.

Когда Куликовский покинул Ольгу Александровну, друзья со смехом

заметили её с поэтом Кузьминым.

 

– Ну и развратная же у нас Венера! – Усмехнулся Мишаня. – Видимо

художники все любвеобильны.

 

Алексей почесал тыковку, потом сказал:

 

– Да уж у художников явно нет полу! – Пойдёмте. Пока всё в порядке.

Дама окружена мужчинами. Царственный брат не рассердится. И трое

друзей зашагали прочь подальше от влюблённых. Оленька по воле братца

собиралась в Гагры. Этот курорт ей нравился обилием мужчин и

красивыми пейзажами. Она заглянула Владимиру в глаза.

 

– Я уезжаю в Гагры. Буду скучать без Вас. – Владимир ответил на её

томные вздохи страстным поцелуем. Венера жеманно улыбнулась и

обещалась быть верной. Борис Викторович собирался с братом, и Еленой и

старшим сыном Виктором вначале в Гагры, потом в Пицунду.

 

Мужчине курорт показался интересным, и он решил показать сыну

природу и море.

 

Младший Савинков был очень рад, и семья радостно собиралась в морской

круиз и 11-летний Витя радовался, что отец его возьмёт с собой. Хотя он

ехал с другой тётей без матушки, но матушка согласилась доверить отцу

отдых её сына, вздохнув о том, что она Бориса больше не интересовала

как женщина. Борис собирал чемоданы, положив в них трусы, прочее

бельё, книги, альбомы для написания стихов и не забыв принадлежности

для чистки зубов и ногтей, собрал Елену, поцеловал Софью

 

Александровну и все они пошли на поезд.

 

Вите нравилось приключение, и он жадно всматривался глазами в этот

мир. По дороге на вокзал они увидели, что царственную княгиню

провожает Николай Куликовский, на

 

что Виктор Викторович злобно отмочил шутку в адрес Петра

Александровича Ольденбургского.

 

– А курорт-то папаня мужа заложил. – Издевался Виктор Савинков, на что

Борис и Елена ответили довольно сухим и злобным смехом. Они ехали в

одном вагоне. Правда великая княгиня считала, что она едет инкогнито.

Поезд зашевелил колёсами, и двинулся с рельсов в нужном направлении в

сторону Гагр.

 

«Чем чаще я ездила в Гагры, тем прекрасней мне виделось это место и его

окрестности. Мы ездили на экскурсии, обнаруживая то тут, то там руины

небольших крепостей, греко-католических храмов и замков, окруженных

высокими стенами. Мы забирались наверх и бродили по этим замках,

находившимся высоко в утесах» – потом напишет Ольга Куликовская в

своих воспоминаниях.

 

Воронеж. Пролог дома

Александру Аникину

 

…1917 год.

 

…. восход на Дону начался.

 

Борис Савинков и Флегонт Клепиков спешили на Дон. Их дорога лежала

через Воронеж. Приюта Савинков, чтобы переночевать, решил просить у

Матрёны Ивановны. Он робко постучался в дом, испросить ночлега.

Матрёна была ещё в трауре по своему другу Михаилу Романовичу, и

Савинков деловито спросил: – что случилось?

 

– Приятеля убили. Если ты добрый человек, проходи. – Улыбаясь, сказала

Матрёна Ивановна. Но улыбка ей дорого далась. Приём гостей случился

через три дня после трагедии. И Матрёна не хотела никого видеть, а

мужчин она после случившегося и вовсе боялась. Савинков заметил это, и

сказал:

 

– Не бойся. Я просто так не палю из револьвера.

 

Пульхерия принесла самовар и плюшки.

 

– Очень хотелось бы на это надеется, барин. – Пульхерия сказала с

сарказмом. Барин усмехнулся, но на всякий случай решил себя не

выдавать, шикнув на Флегонта, который мгновенно вспомнил условия

игры, тоже усмехнувшись. С другой стороны собирать про себя сплетни

Борис Викторович любил всегда…

 

…. Кто к ней приходил этим сентябрём, Матрёна Ивановна так никогда и

не догадалась. Хотя после суда над Савинковым, Нина узнала мужчину на

портрете, но ради блага матери решила молчать.

 

– Надо же, он нас не тронул! – Удивилась Нина такому благородству

Савинкова, и, всплакнув по нём после его смерти в 1925 году,

перекрестилась.

 

старинная усадьба под Воронежем Одинцово была прекрасной. Яркие

беломраморные стены. Почти дворец! Историк и преподаватель истории в

школе Михаил Венгеров любил здесь проводить свои дни за чтением книг

и исторических рукописей, а также за работой. Он был давнишним другом

семьи Хирсановых, и когда глава семейства, купец Александр Хирсанов

покинул семью, как выяснилось потом с кухаркой Ольгой, и умчался в

Париж (Матрёна Ивановна потом говорила, что именно она сказала мужу

ехать в столицу Франции, поскольку после бунта на шоколадной фабрики

в Рамони она боялась, что супруга убьют). Сама же она собиралась в

Париж с Михаилом и Ниной, но гражданская война отрезала семью от

связей с миром, и Матрёна и Нина остались в России, не успев поехать в

страну мечты. Старший сын Матрёны и Александра Спиридон,

познакомившись с Владимиром Лениным в Базеле, стал большевиком,

поскольку Савинков, не сумевший спасти партию эсеров от разгрома, был

сам уничтожен эсерами и был предоставлен сам себе.

 

Красивый интерьер.

 

Прекрасно сервированная посуда. Его женой Анной всё было

 

организовано как нельзя лучше. И прислуга была неизбалованная.

 

Никогда не требовала никаких надбавок, улучшения условий. Под

 

Воронежем находился Рай, который в 1917 году превратится в ад. Но это

 

будет не скоро.

 

Матрёна Ивановна с тех пор, как её любимый барин Александр покинул их

край вместе с Оленькой, уехав в Париж, должна была одна воспитывать

детей и вести хозяйство.

 

Дети уже выросли. Нина окончила институт, и должна была вот-вот

приехать. Спиридон затерялся у большевиков – и было явно, что он не

приедет, поскольку после провала революции 1905 года, он словно

потерял себя и забыл про отчий край и дом. Он искал выход душевных

метаний в чём-то ещё, и, наконец, встретив Ленина в Базеле, примкнул к

Ленину.

 

– Да уж. – тревогой в голосе сказала Матрёна. – Против Керенского

выступил генерал Корнилов. Правда поговаривают, что за всем этим стоит

комиссар от Временного правительства Борис Савинков.

 

– Да ну? – Удивилась Пульхерия. – Неужто Савинков решился?

 

– Прижали хвост. – Решила Матрёна. – Если Савинкова прижмут, он сама

смелость. Хм. Если бы любого прижали, и он был бы героем, выступив

против растяпы Керенского.

 

– А родственники царя, что ж они? – Пульхерия не могла понять, как это

царя-батюшку и вдруг предали.

 

– Выходит его защищает один Савинков, Дон Кихот с ветряными

мельницами сражается. Не Керенский, так другой. Михаил и Ник. Ник.

 

отказались от власти.

 

– Подставив жизнь бедного Николая Александровича под угрозу. Как же

так! – Возмущалась Пульхерия, тоже смотря на то как Михаил Романович

читал книгу. Мужчина оторвался от книги, и спросил Анну Николаевну:

 

– Когда ж приедут дети?

 

– Миша и Ниночка приедут с минуты на минуту. Спиридон не приедет

вообще.

 

– Ну вот иди и ставь самовар. А то встали с Пульхерией как вкопанные. На

меня любуетесь? На меня любоваться не следует! – Засмеялся Михаил

Романович, школьный учитель истории, который часто захаживал к

Матрёне последнее время. – Я хочу увидеть твоих детей.

 

– Плохо. – Шепнула Матрёна Ивановна, будто предчувствуя беду. –

Вообще я слышала, что лучше к большевикам присоединиться. Их больше,

и они надёжнее.

 

– Бедный Савинков! – Засмеялась Пульхерия.

 

– Его раздавят. – Догадалась Матрёна Ивановна. – Но если он выступил

против Керенского, то может быть за всеми этими беспорядками и

Корниловым стоит что-то ещё. Но они могут и поругаться с большевиками.

 

Эх, жаль Михаил Романович настолько верит в чистоту России, что не

 

боится ничего, даже смерти. Пульхерия выронила зеркальце из рук,

которое разбилось в дребезги. Матрёна занервничала. Руки её задрожали,

и она побежала

 

вместо Пульхерии ставить самовар.

 

Мишель и Нина приехали только к вечеру. Небо под Воронежем затянуло

тучами, и собиралась гроза. Тяжёлые, тёмно-серые, почти свинцовые тучи

накрывали всё небесное полотно. Где-то

 

разразились молнии. Михаил Романович не знал, что Спиридон примкнул к

большевикам, поэтому не приедет. Его покрывала сестра Нина,

сочувствующая большевикам тоже. Но Михаил Николаевич и не знал, что

именно это когда-то спасёт Матрёну Ивановну, их матушку от жестокой и

грустной судьбы.

 

Миша и Нина таинственно, почти заговорщически переглядывались,

думали сказать или не сказать матушке своей то, что встали на сторону

большевиков. Для потомственных дворян это было как-то неудобно. Они

чувствовали себя виноватыми перед отцом, который им столько дал –

 

хорошее образование, книги, всегда дарил подарки. -

 

…. в Воронеже в эти дни случился бунт большевиков. Дворянские гнёзда

громили, и врагов выгоняли на улицу, заставляя смотреть на то, как

полыхают усадьбы. Дошла очередь, и до их дома. В одну из летних ночей,

когда Савинков, изгнанный из правительства, удрал на Дон, бандиты

ворвались в усадьбу. То, что это были не большевики, а мародёры и явно

не белогвардейцы, Гриша сразу это заметил. Отца, который по мягкости не

смог оказать сопротивление, убили сразу же. 27-летний Миша почему-то

оказался вдруг неробким малым: он сумел лопатой врезать по голове

грабителя, и отпугнуть револьвером его дружков. Матрёну Ивановну и

Нину Мишель успел увести в подвал.

 

самосуд, Николай, едва утерев слёзы, собрался бежать.

 

– Ты куда? – С дрожью в голосе сказала мама.

 

– На Дон! Бить большевиков. Там собирается весь цвет генералитета. Они

победят, я уверен.

 

– Глупости! – Закричала было Нина, но Мишель спешно собрал вещи, и

удрал на Дон. Была глухая ночь. Обоих мужчин – и грабителя и жертву,

 

Захоронили, как и полагается по православному обряду. На похоронах

Михаила Романовича, который пострадал ни за что, Матрёна Ивановна и

Нина были мрачными. Сыновья покинули мать, исчезнув в никуда.

 

– Нина останься со мной. – Матрёна Ивановна чувствовала, что слабеет

сердцем, и Нина осталась защищать отчий дом.