… её не сеют, а она растёт.

 

Наша Белка — дама старая.

Хотя и ваш покорный… тоже… сторож. Но таки ещё креплюсь.

А Белка, пока её машина не сбила, весьма бодро скрипела.

И кой чёрт её тогда за трассу потащил? Видать, ходила место подыскать, где подыхать. А воскресенье было. Шоссе на химкомплекс пустое. Я вышел покурить. Смотрю — наша Белка через трассу ковыляет. По ходу, её опять радикулит разбил. Шаг сделает — передохнёт. Ещё шаг — перекурит… А тут легковуха какая-то — плоская-плоская, то ли «Мустанг», то ли «Феррари» — шмыг! Белка моя — в небеса. Потом обратно на шоссе. Шваркнулась и — не шевелится.

Я подбежал:

— Белочка! Душа моя! Живая?

Она хвостом по асфальту — как борец ладошкой по мату — шлёп, шлёп…

Ощупал — вроде всё цело. Сгрёб в охапку, к конуре оттащил. Как-то отлежалась.

 

А тут в самые крещенские морозы… Опять же было воскресенье. А электричество отключилось ещё в субботу. На смену приезжаю — сменщик в кресле сидит. Замотан что твоя мусульманка — одни глаза слезятся.

— Водки привёз? — шепчет чуть слышно.

А там и с других постов мужики подскреблись. Шашлычок вздухарили…

Часов в шесть электричество дали. А мне уже и по фигу…

Тут, слышу, кто-то в дверь скребётся… Ну, думаю, кто бы ни был — щаз в сопатку заряжу!

А это — Белка.

На ней кобелёк какой-то фрикции делает, а у неё слеза из глаза течёт.

— Белка! — смеюсь. — Душа моя! Да чем же ты так провинилась?

Моргает повинно.

Кобелёк было тоже морду в щель между дверью и косяком пропихнул, да Белка на него как рыкнет!..

— Бела! — говорю. — Душа моя! Да что ж ты так собачишься?!.. Он же — тоже… чуть не сказал «человек»…

Водички им принёс. Косточек куриных. Да им — не до того. У них — любовь, будь она не ладна.

Торчат две морды в щели между дверью и косяком.

Верхняя — чёрная. Глаза выпучены. Вот-вот совсем застекленеют.

Нижняя — белая. Страдальная. Губки облизывает. Вот-вот заскулит, зажалуется мне на эту жизнь собачью…

А у меня — электричество. Тепло по вагончику. Водка — в башку. Башка весну вспоминает…

Ну, я и присел рядышком. И затянул, сбивая с ритма кобелька:

— Ой, мороз, мороз!