Я у себя – одна! Не верите? Честное слово!

Впервые я проверила на прочность данную аксиому (теорему без доказательств) в тот день, когда от меня ушёл муж.

Он забрал с собой не только третью часть нажитого за пять лет брака имущества, но и мою составляющую, моё естество, мою душу, мою природную сущность. Забрал всё, без остатка, со всеми недостатками и достоинствами.

Перед тем, как окончательно уйти к любовнице, муж сделал самый верный и «правильный» вывод, что я – самое пустоголовое, самое бесхребетное и скушное существо с коровьими глазами; такое же тупое, как носок валенка.

И вот теперь, после развода я осталась практически ни с чем… Нет, крыша над однокомнатным семейным очагом имелась, было из чего поесть, на чём – спать, что надеть, но вот меня в этом мире больше не существовало! Остался один «пшик» от той красивой и весёлой молодой женщины, которая пять лет назад вышла замуж по великой любви за самого удивительного, самого-самого, единственного в своём роде мужчину.

Этот уникум, вместе с поделенным скарбом и ключами от машины унёс мою душу, и жизнь для меня закончилась. Можно было справлять юбилей, а точнее говоря – поминки по безвременно ушедшей Любви и загубленной молодости, а также по доверию ко всем мужчинам на свете.

 

Я шлялась по квартире непричёсанной, неприкаянной, в полинявшей рубашке и старых мужниных трико. Эти составляющие гардероба мой милый оставил со словами: «Отдай дворнику Петровичу или выкинь, а то у меня в чемодан не влазит».

С мазохистским наслаждением я вдыхала запах нестиранных вещей «бывшего», и этот аромат был для меня в тысячу раз приятнее аромата «Коко Шанель №5».

Ночью, обессиленная от сакраментального вопроса «кто виноват и что делать?», я горько рыдала в рубашку бывшего супруга…

После пары месяцев такой жизни я похудела до состояния анорексички, подурнела до неузнаваемости и сделала единственно «правильный» вывод – муж прав!

Я – никто, ноль без палочки, бесхребетная амёба, тупая овца и курица неизвестной породы.

 

Иногда трёхлетнему сынишке ненадолго удавалось отвлечь меня от тяжёлых мыслей о прыжке с крыши дома, но по ночам я с удвоенной силой впадала в депрессию...

В той, счастливой, замужней жизни, у меня были подруги, по крайней мере, мне так казалось. С Иркой и Наташкой мы ходили в кафе, вместе отмечали праздники, делились секретами.

Ирка работала в нефтяной компании и получала такую зарплату, что завидовала сама себе. А Наташка… Наташка имела свой салон красоты, и на этом, собственно, можно поставить точку – и так всё понятно.

После того, как супруг хлопнул дверью так, что на пол посыпалась штукатурка, покрыв пол в прихожей белой мучнистой взвесью, я поняла, что в душе, среди пустоты и вакуума, всё же есть одна десятая часть Ирки и одна десятая часть Наташки. Но Иркина десятая часть улетучилась быстрее, чем газ – из бутылки «Аква минерале». Ирка, в свете последних событий, побывала у меня дважды, и дала два дельных совета: первое – заняться сыном, второе – найти нового мужика.

 

Первый совет отпал сам собой, потому что сынишку забрала моя мама, сказав, что я не совсем адекватна и вернёт внука только тогда, когда я «переболею разводом».

А по поводу мужчины… Ну уж нет! У меня на них теперь стойкая аллергия, и вообще - настоящие чувства доводам разума не подвластны!

А ещё Ирка сообщила, что буквально на днях улетает во Вьетнам, так что, извини… Оказалось, Вьетнам не так уж и близко - на расстоянии примерно десяти световых лет от Земли, поэтому Ирку я больше не видела. Возможно, заблудилась где-то между Кассиопеей и Созвездием Льва, а может, осталась во Вьетнаме – бурить новую нефтяную скважину.

 

Другая десятая часть в лице подруги Наташки вращалась со мной на одной орбите чуть дольше Ирки. Наташка буквально силком затащила меня в свой салон красоты, покрасила, стильно постригла, в общем, сваяла из меня то, от чего я шарахалась несколько дней, не узнавая своё отражение в зеркале. Там, в зеркале, появлялась вовсе не я, а какая-то разбитная, вульгарная девица с выбритым виском с одной стороны и рваными чёрными прядями – с другой. Брови Наташка мне покрасила так щедро, как будто я – самурай, готовый сейчас же совершить обряд харакири. А ещё Наташка посоветовала мне купить лабутены и джинсы с рваными коленками, но я разозлилась и послала Наташку очень далеко. Наташка из этого «далека» почему-то не вернулась, видимо, на лабутенах по нашим разбитым дорогам добираться довольно проблематично…

 

Когда все способы были исчерпаны (как то: советы мамы и подруг, снотворное и музыка, просмотр мелодрам и медитация) я пошла на крайние меры! В соседнем супермаркете купила бутылку хорошего коньяка и впервые в жизни зарядила организм спиртным «под завязку».

Утром в каждом моём глазу было минимум по пять звёзд, а выхлоп изо рта убил наповал муху, притулившуюся к оконной раме, а унитаз (ужас!) не успевал накачивать в сливной бачок воду в ответ на позывы моего желудка.

Мне не оставалось ничего другого, как подняться на крышу нашей семиэтажки…

Вялой дрожащей рукой я нажала кнопку вызова лифта, а потом этой же дрожащей рукой сбила замок с двери на чердак. Вспугнув стайку голубей, я на четвереньках, обдирая колени, подползла к краю бордюра… О, боже!

Я глянула вниз: голова закружилась, меня затошнило с новой силой. Почему-то в голову пришла дурацкая мысль: «Где тут знакомый Карлсон, который живёт на крыше?» Знакомый, разумеется, не лично, а благодаря книге Астрид Линдгрен…

Ветер трепал пряди моих чёрных волос, холодил выбритый висок… Вообще-то я от природы – практически блондинка. Милые ямочки на щеках, небольшая, но красивая грудь, рост – метр пятьдесят в прыжке. А вот глаза – да! – глаза действительно коровьи. Беззащитные, карие, с длинными, загибающимися вверх, ресницами…

 

Вчера, чисто случайно, встретила своего бывшего с новой пассией. Он – словно гангстер из плохого американского фильма – в кожанке, джинсах и ботинках с металлическими шпорами. Она - кукла Барби, тонконогая, с пергидрольными волосами, достающими почти до «пятой точки», с накачанными губами и пучком перьев в обоих ушах – то ли клипсы, то ли серьги. Я вспомнила, как при виде «сладкой парочки», меня откинуло назад, и какой-то сердобольный дяденька, оказавшийся поблизости, обеспокоенно спросил:

- Девушка, вам плохо?..

 

- Девушка, вам плохо? – вновь спросил тот же дяденька. Или это – совсем другой мужчина?

Я разлепила глаза и попыталась сфокусировать зрение – надо мной низко наклонясь, стоял дворник Петрович. В его седой бородке я разглядела сухую травинку. От Петровича пахло выхлопными газами улицы и дешёвыми сигаретами.

- А я смотрю – девчонка на крыше. Думал, мерещется… Ты что удумала?

Петрович укутал меня, словно ребёнка, в свой старый поношенный пиджак, а потом неуклюже погладил по волосам. Я расплакалась так, как будто наступил Апокалипсис. Навзрыд…

- Ну, вот и хорошо, - сказал Петрович. – Вот и славно.

Я улыбнулась сквозь слёзы:

- Вы похожи на Карлсона.

Петрович, конечно, удивился, но деликатно промолчал.

Был он худым, сутулым, с яркими васильковыми глазами на загорелом лице и ранней проседью в чёрных волосах.

Петрович оказался «настоящим полковником»: он побывал в горячих точках страны, вернулся домой, развёлся с женой по причине адюльтера со стороны супруги, оставил ей и дочери квартиру, и, чтобы получить новое жильё, устроился дворником.

Петрович сказал, что чёрный цвет меня старит, что «были б кости, а мясо нарастёт», что сынишка очень похож на меня, а ещё – что глаза у меня очень красивые – коровьи.

 

Прошло временя, и мы с Петровичем подружились. Он ни разу не вспомнил про случай на крыше, а я – тем более. Оказалось, нас с Петровичем объединяет одна любовь на двоих - любовь… к мультфильмам! Нашим, отечественным, добрым и наивным мультикам! Мы втроём – я, Петрович и сынишка – пересмотрели заново «про попугая Кешу», «мальчика по имени Маугли», «крокодила Гену и Чебурашку», и конечно – «про Карлсона».

А когда Петрович узнал, что я пишу стихи, то командным голосом потребовал:

- А ну-ка, прочти что-нибудь…

Я прочла Петровичу стихотворение «Две фарфоровые чашки»:

 

С тобой у нас вечерний разговор…

Ты любишь чай с малиновым вареньем;

Как сиротлив в закатном свете двор –

Как будто мир со дня его творенья!

 

Ты пьёшь из блюдца, а на блюдце – скол,

И чайный аромат, как осень, терпкий,

Роняет сад на колченогий стол

С глухим ударом спелые ранетки.

 

Похолодало… Кончен разговор…

У павших яблок – запах зрелой бражки,

А на столе, забвению в укор,

Остались две фарфоровые чашки.

 

Он немного помолчал, потом попросил «давай ещё»… потом – «ещё»…

Я читала Петровичу стихи, а он слушал и задумчиво кивал головой…

- Слушай, ты – талантище! Не бросай, слышишь? Пиши!

А, уходя, добавил:

- Я намного старше тебя… Не обещаю тебя рассмешить, но могу поплакать вместе с тобой.

Я сказала, что такое мне предлагают впервые и обещала подумать…

 

Сынишку я забрала домой.

- Мам, а почему ты дядю Сашу называешь Карлсоном?

Я пожала плечами:

- Так сложилось исторически.

Что будет дальше – не знаю и загадывать не хочу. Даже если «Карлсон» не состоится в моей жизни, то я переживу это, потому что я научилась быть самодостаточной и сильной. Потому что жизненная ситуация и участие Петровича в моей жизни помогли мне понять самоё себя, заглянуть в самую суть. Благодаря Петровичу я научилась писать стихи намного лучше. Он – мой критик, мой благодарный слушатель, моё вдохновение. Я верю Петровичу, потому что у него – отменный вкус! Он говорит, что никогда раньше не встречал никого красивее меня.

Мои светло-русые волосы, наконец, отросли, я набрала в весе и теперь не напоминаю «скелет с подиума». И – самое главное!.. Встречаясь со своим отражением в зеркале, я нравлюсь себе, верю в себя, люблю себя! Потому что я поняла простую вещь: муж может бросить, ребёнок когда-нибудь вырастет и покинет отчий дом, подруги и коллеги поменяют интересы и отойдут в сторону…

Я поняла, что главный человек в моей жизни – это я!

Я поняла простую истину: не нужно делать себя рабой другого человека, сливаться с ним окончательно, потому что если этот человек уйдёт, то станет невыносимо больно. Быть самодостаточным – вот что важно! И я усвоила эту святую правду, как «дважды два - четыре». Теперь я точно знаю, что никогда не брошу самого близкого человека – себя самоё. Потому что если я брошу себя, то у меня никого на белом свете не останется…

Потому что я у себя – одна!

Кто-то звонит в дверь…

На пороге – Петрович, с букетом ромашек:

- Слушай, я тут подумал…

- Я согласна, Саша!