1.

Когда мы наконец добрались до места, солнце стояло ещё высоко. Студенческий строительный отряд (аббревиатура ССО) образца 1973-го года выгрузился из автобусов и, провожаемые квартирьерами, ребята бодро направились к большому бревенчатому дому – занимать места в спальном корпусе. Затем несколько человек, переодевшись, стали в круг на зелёной лужайке, и новенький волейбольный мяч взлетел в синее безоблачное небо.

Молодость, свобода от надоевшей за зиму зубрёжки, чудная погода – всё это пьянило и кружило нам головы. Я посмотрел на часы и ахнул. Было одиннадцать вечера или чуть более того, а солнце и не думало прятаться за горизонт. Вспомнились рассказы о романтике ленинградских белых ночей, и только теперь я осознал, окончательно понял, что мы за какие-то сутки переместились с берегов тёплого Азовского моря сюда – поближе к полярному кругу в страну чистейших голубых озёр – в легендарную Карелию. Это походило на сказку, тем более для меня – бедного студента, едва сводившего концы с концами.

 

Посёлок, где наш отряд должен был строить детский дом, назывался очень поэтично – Ладва. Небольшая речка, пара шатких деревянных мостов через неё, невиданные двухэтажные бревенчатые дома, пахнущий хвоей сосновый лес… всё это было для нас – южных жителей – почти экзотикой. А потому мы бродяжили до глубокой ночи, наблюдая величественный закат воспетого в песнях и стихах могучего светила, пока от него не осталась лишь узенькая полоска у самого горизонта. На юге такой красоты никогда не увидишь...

 

Утренний подъём был не из лёгких. Погрузившись в бортовую машину со скамейками поперёк кузова, мы прибыли к месту своих грядущих трудовых свершений. Командир отряда – такой же студент, как и прочие – показал нам фронт работ, а комиссар «благословил» доблестных бойцов ССО на самоотверженный труд во благо Родины. Так начался третий трудовой семестр, к которому каждый из нас долго и тщательно готовился.

 

Все ребята имели на руках удостоверения по технике безопасности. Многие ветераны-стройотрядовцы владели несколькими рабочими специальностями, а новичкам предстояло их получить либо подтвердить. От выходных мы отказались. Правда, в воскресенье трудились лишь до обеда. Кроме того, было ещё два праздника – День строителя и День ВМФ, когда кроме всего прочего отменялся даже строжайший сухой закон.

Тяжёлый график, зато по окончании трудового семестра нам обещали заплатить более тысячи рублей каждому. Естественно, в зависимости от трудового вклада. (Для сравнения: уборщица в те годы зарабатывала шестьдесят). С учётом тридцатирублёвой стипендии, многие умудрялись растянуть эти деньги на всю зиму. Стимул был великолепный, и мы старались изо всех сил.

 

2.

В первое же воскресенье в поселковом клубе состоялся концерт самодеятельности, а затем были танцы – так тогда это называлось. Ребят в посёлке почему-то оказалось совсем немного, а девушки поразили нас своей красотой, невиданной белизной кожи и какой-то особой – плавной и женственной манерой общения. Одну из местных граций я заметил сразу, а затем – не без робости – пригласил её на танец. Красавица бросила на меня неторопливый слегка удивлённый взгляд, протянула руку, и мы закружились в вихре вальса, звуки которого неслись из видавшего виды старенького катушечного магнитофона.

 

Запах стандартных дешёвых духов, прядь волос, едва касавшаяся моей воспалённой щеки. А ещё… эти огромные светлые глаза и какие-то слегка выпуклые рельефные губы на бледно-розовом, что называется, кровь с молоком лице. Всё это буквально сводило меня с ума.

Танюше – так звали мою прекрасную фею – я был симпатичен, и к концу первого, возможно ещё довоенного вальса мы познакомились и болтали вполне себе непринуждённо. Затем под музыку Битлз вместе со всеми танцевали модный в те далёкие времена шейк. Но тут какой-то парень из местных вдруг нарушил нашу идиллию, предъявив свои весьма эфемерные права на Татьяну. Небольшая разборка с участием друзей недовольного Отелло закончилась полной нашей победой. С тех пор девушки сами решали, с кем им танцевать и кто будет провожать их домой.

 

Ах, эти северные белые ночи! Кто их не видел, тот не поймёт меня никогда. Мы бродили вдвоём по спящему посёлку, держась за руки словно дети. Потом сидели на берегу речушки с поэтическим названием Ивенка. Говорили обо всём на свете, но стыдливо умалчивали о главном. И только глаза наши горели неугасимым огнём древнего как мир, но вечно молодого чувства. А в сумерках невообразимо прекрасного времени суток тлел у горизонта то ли закат, то ли рассвет, наполняя наши души любовью и неизъяснимой радостью бытия.

 

3.

Белые ночи… оторвать голову от подушки в шесть утра было практически невозможно, и комиссару пришлось провести на эту тему отдельное комсомольское собрание. Он терпеливо разъяснял нам, что ночные бдения снижают производительность труда, ведут к невыполнению производственных норм и срыву планов, намеченных Партией и Правительством. Но куда там! Кое-кто, действительно, угомонился, но отдельные несознательные личности вроде меня несмотря ни на что продолжали лить воду на мельницу мирового империализма! А посему весь день нам приходилось работать в каком-то полусне, и только ближе к вечеру у когорты неисправимых лунатиков появлялось желание трудиться и жить. Но… к этому часу рабочий день заканчивался, мы возвращались домой, и после ужина непреодолимая сила, будто магнитом, снова и снова влекла нас – очарованных адептов весьма-таки странной религии – в сказочный омут восхитительных белых ночей.

 

Я спал по дороге на работу, зажатый с двух сторон в кузове бортовой машины, проваливался в бессознательность во время перекуров, меня не могли добудиться по окончании обеденного перерыва. А однажды отрядные шутники прибили гвоздями рукава моей рабочей куртки и штанины брюк к доскам, на которых я мирно похрапывал после еды. Дружным хохотом сопровождались мои неуклюжие попытки выполнить громогласную команду бригадира: «Подъём!» Смеялись все, и я в том числе, но только после того как проснулся и понял, что со мною случилось.

 

Конечно, работа у нас была монотонная и утомительная. Может быть, поэтому нам показалась сказкой экскурсионная поездка в город Петрозаводск и путешествие на катере по Онежскому озеру (какое всё-таки красивое имя – Онега) к знаменитому острову Кижи с деревянными церквями, домами и ветряными мельницами, свезёнными сюда со всей Карелии. Татьяну я взял с собой, и от этого был счастлив вдвойне. Особенно запомнилось нам живописнейшее место, где снимался фильм "А зори здесь тихие". Мы стояли вдвоём чуть в сторонке от прочих экскурсантов, любуясь неописуемой красотой этого древнего края, разрезанного вдоль и поперёк голубыми озёрами, в которых, будто в зеркале, отражалось бездонное синее небо. А чёрная гряда, по которой шли, топтали сапогами эту сказочно прекрасную землю фашистские захватчики, лишь оттеняла наши яркие переживания и впечатления.

 

4.

Быстро промелькнуло короткое северное лето, а мы с Таней так и не успели объясниться. Следуя наказу матери, девушка не позволяла себе ничего лишнего. Я не настаивал, ощущая радость и блаженство от одного только присутствия моей красавицы, а уж сидеть или идти рядом с нею, обнимать её за плечи – это было верхом чувственного наслаждения для нас обоих. Несколько робких поцелуев расценивались нами, как преступление, и мы просто не могли решиться на что-то большее.

 

Её мать – строгая работящая женщина – воспитывала дочь без мужа. Она не препятствовала нашим романтическим свиданиям. А в последнюю неделю августа, когда пошли дожди и наступили тёмные прохладные вечера, мы почти безвылазно сидели в их стареньком бревенчатом доме, болтая о чём угодно, только не о грядущем расставании, которое приближалась пугающе быстро.

Первым заговорил я. Это было нелегко – перевести на язык слов бушевавшие в груди чувства, объясниться в любви и сделать предложение. Казалось, что ты очертя голову бросаешься в водоворот. Перехватывало дыхание, в горле стоял комок. Наконец, много раз обдуманные и почти заученные наизусть слова были сказаны, скреплены длинным и чувственным поцелуем, но… до расставания оставалось так мало времени!..

 

В эти последние несколько дней мы, уединившись, позволяли себе многое, однако когда доходило до главного, Татьяна говорила мне, как бы оправдываясь:

– Милый, единственный мой, мы не должны этого делать до свадьбы. Соберутся родные, друзья, чтобы нас поздравить, будут кричать «горько», а мы… у меня будет такое чувство, будто мы их всех обманули! Кроме того, мама сказала…

– Ой, мама, – отвечал я, чуть сдерживаясь от нахлынувшего вожделения, – что нам мама, мы ведь будем мужем и женой!

– Нет, нет, нет, я не могу. Ты бросишь меня, ты уедешь и забудешь всё. Ты перестанешь меня уважать!..

 

Что мне было делать? Поэтому в течение оставшихся до отъезда нескольких дней я, понимая её правоту, решил больше не повторять своих попыток.

Однако не все наши стройотрядовские донжуаны вели себя так скромно. Один парень постарше – после армии – нашёл себе разведёнку, и его откровенные эротические рассказы с подробным описанием постельных сцен собирали достаточное количество внимательных слушателей. Правда, большая часть неисправимых ловеласов молчали, как рыба об лёд! И вовсе не потому, что с местными красавицами их связывали исключительно «пионерские» отношения. Просто были мы так воспитаны. Считалось позором и предательством по отношению к подруге распространяться на подобные темы. Помнится, Владимир Набоков в предисловии к своей «Лолите» назвал нашу Родину целомудренной. Как же он всё-таки был прав тогда!

 

Стройотрядовское движение зародилось в годы освоения нетронутых казахстанских степей. С тех пор все ССО стали называться целинными, а среди ветеранов-стройотрядовцев сложилось множество обрядов и традиций. Следуя одной из них, в конце последнего рабочего дня мы без сожаления выбросили все старые и ненужные вещи, неистово рвали друг на друге рабочую одежду, веселились и радовались окончанию очередного летнего трудового сезона. Напоследок всем причастным вручили дипломы, памятные подарки, а шутники – опять же согласно традиции – подкладывали в чемоданы друзей что-нибудь тяжёлое вроде кирпича: как говорится, на долгую память!

 

Нелегко нам было расстаться с Татьяной, но мы договорились, что будем писать друг другу, а на следующий год, если получится, я снова приеду в Карелию со стройотрядом. Но, забегая вперёд, скажу, что, не выдержав разлуки, наплевав на все условности, она сама прилетела ко мне зимой на крыльях нашей большой и светлой любви.

 

5.

С отличием окончив третий трудовой семестр, стройотрядовцы приступили к своему основному занятию: всё с тем же стахановским энтузиазмом стали вгрызаться в неподатливый и твердокаменный «гранит науки».

«От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия – всего два раза в год», – слова этой шуточной песни можно с уверенностью отнести ко всем студентам прошлого, настоящего и будущего. Однако учиться в нашем техническом вузе по сравнению с другими было очень даже непросто. Действовала так называемая система максимальной активизации работы студентов (МАРС), согласно которой троечники и нарушители дисциплины автоматически лишались стипендии и общежития. И надо сказать, что это оказалось мощным стимулом к хорошей учёбе.

 

Практические и лабораторные работы, курсовые проекты, семинары – всё это надо было сдать в срок только для того, чтобы тебя допустили к сессии – к пяти финальным экзаменам. Поэтому вторая половина семестра для большинства из нас превращалась из планомерного процесса обучения в настоящую битву титанов, где преподаватели стояли насмерть, преграждая путь так называемым нерадивым студентам к заветной цели – диплому инженера. Достаточно сказать, что из тридцати человек, зачисленных в группу, до пятого курса благополучно доходили лишь пятеро или шестеро. Удручающая статистика!

Правда, кому-то удавалось взять академический отпуск, многие становились учащимися вечернего или заочного отделений. Но основная масса неорганизованных или ленивых студентов попросту была лишена возможности на халяву получить высшее образование. Чтобы стать руководителями производства, молодой человек или девушка должны были как следует потрудиться. Поэтому в течение всего семестра мы буквально не вылезали из институтской библиотеки.

 

Расскажу, как наша группа сдавала математику одному слегка хромому, подслеповатому и даже глуховатому преподавателю. На своём экзамене он ставил столы для тех, кто готовился к ответу, таким образом, что списать было практически невозможно. Время от времени, налегая на правую ногу, математик заходил нам в тыл, выискивая шпаргалки и иные средства нечестной сдачи экзамена. Писать разрешалось исключительно на листках с его личной подписью, чистые экземпляры которых ценились на вес золота. Слуховым аппаратом экзаменатор не пользовался, но было известно, что высокие звуки он слышит хуже. Поэтому пытались подсказывать, зачитывать ответы писклявым либо шепелявым голосом. Но чересчур смешливые студенты выдавали подсказчика с головой, и от этого способа пришлось отказаться.

 

Пытались диктовать по радио. В отличие от фильма «Операция ы», связь была односторонней, приёмник прятался на теле, а наушник выводился через рукав. Однако попытка эта, как и многие другие, завершилась провалом: похоже, донесли вездесущие сексоты. Были такие, из песни слов не выкинешь.

Часто шпаргалки писали прямо на лекциях, разбивая материал по темам. Однако в случае с математикой это помочь не могло в принципе. Чтобы сдать, надо было ориентироваться во всём курсе элементарной и высшей математики, выучить наизусть конспект за текущий семестр и научиться решать задачи. Печально, но слишком многие мои товарищи не сумели преодолеть этот установленный государством барьер или фильтр, как угодно. А потому были отчислены за неуспеваемость. Усидчивости не хватило или способностей? Кто знает?

 

6.

Татьяна приехала ко мне после зимней сессии. (Она училась в педагогическом институте). Трудно описать наши чувства, когда после долгой разлуки мы, наконец, обняли друг друга. Я познакомил девушку со своими родными, и она им понравилась. Да и не могло быть иначе с моей доброй очаровательной Танюшей. Счастьем светились наши глаза, и в эти незабываемые дни и ночи произошло то, что рано или поздно должно было случиться между нами…

 

Незаметно промелькнула весенняя сессия – она всегда почему-то была легче зимней – и вот я опять в составе ССО прибыл в теперь уже родную и близкую моему сердцу Карелию. На этот раз мы работали неподалёку от Ладвы. С Татьяной встречались едва ли не каждый день, были по-прежнему безмерно счастливы и бродили, любуясь тихой красотой белых ночей, бесподобной природой русского Севера – всем тем, что навечно связало воедино наши любящие светлые души...

 

Только… как и год назад, выспаться мне удавалось крайне редко. Ребята подсмеивались надо мной, называли женихом, сонной тетерей, но я не обижался. И вот однажды всё тот же прошлогодний донжуан, без стеснения болтавший о своих похождениях и сменивший за это время не одну пассию, сказал мне с чувством неоспоримого превосходства:

– Послушай, дорогой, что ты делаешь? Зачем суёшь голову в эту петлю? Вокруг столько красивых женщин, а ты… Ну, родит она тебе наследника, ну, второго, ну, третьего, и будешь ты потом всю жизнь вкалывать, чтобы поставить на ноги своё писклявое потомство. Жениться надо ближе к сорока, когда сил поубавится, когда денег заработаешь, когда начнёшь уставать от жизни…

Слушал я его, слушал, и вдруг крепко задумался над лукавыми словами этого, как потом выяснилось, никчёмного человека. И так они меня смутили, что целую неделю я отсыпался по ночам и не ездил к Татьяне.

 

7.

Но вот однажды приснился мне сон, который многие мои друзья впоследствии называли вещим. Будто стою я в пустой комнате: ослепительно яркая лампа под потолком и одна только дверь, которая вдруг медленно со страшным скрипом начинает открываться. В чёрном проёме – обросший седой мужик, похожий на вурдалака. Он смотрит на меня горящими глазами, не отрываясь, и медленно так приближается: вот-вот вцепится в глотку!

 

Ужас переполняет всё моё существо, однако отступать некуда. Остаётся одно – драться, погибнуть, но не отдать свою бессмертную живую душу на поругание аспиду! А он уже совсем рядом: дышит смрадом своего гнилого нутра и пытается повалить меня на пол. Не знаю, откуда взялось в моём теле столько энергии, но спустя малое время чувствую, что натиск вурдалака слабеет, что с трудом, но тесню я его к выходу. А враг рода человеческого хрипит, извергая проклятия, истекает ядом ненависти, обиды, и вдруг с силой толкает меня в грудь, дабы вырваться из моих цепких объятий. Осклабившись, он смеётся зловеще и дико. Будто из преисподней доносится до меня его пугающий злобный хохот. Но вот замолчал, и вдруг громогласно, будто заклинание произносит кровожадный Вурдалак магическую фразу, которую я не забуду до конца своих дней: «Ты умрёшь в среду!»

 

Мой истошный вопль разбудил пол отряда. Трое едва могли удержать меня на койке. Я брыкался, будто стреноженный мустанг и даже, говорят, кусался…

На следующий день была именно среда, и ужасный сон до позднего вечера бередил мою неспокойную душу. Посланник ада, будто живой стоял у меня перед глазами, а последняя его фраза, многократно повторяясь на все лады, звучала в моём воспалённом сознании. Работал я тогда стропальщиком при автокране. Конечно, берёгся, как мог, от несчастного случая, но в конце рабочего дня мой напарник-крановщик – бывший зек – как обычно, стал поднимать стропы вверх, да, похоже, задумался о чём-то своём. И тут случилась у нас небольшая авария. Трос дошёл до упора, и стропы с тяжеловесными металлическими крючьями, сорвавшись, вдруг с грохотом полетели вниз.

 

Услышав шум, я сделал два шага назад и как-то безотчётно бросил взгляд сначала вверх, а затем себе под ноги. То, что я увидел, вкупе с тем, о чём я думал, поразило меня так, что во рту у меня пересохло, а кончики пальцев на руках задрожали какой-то мелкой противной дрожью. Там, где я стоял минуту назад, в земле зияла отчётливая глубокая вмятина от чугунного крюка. Сорвавшиеся стропы валялись рядом, напоминая о том, что жизнь человеческая не бесконечна и в любой момент может оборваться – мгновенно и без предупреждений. Хотя, в моём случае предупреждение как раз было!

 

Тут я подумал о Татьяне, о том, как она могла бы отреагировать на мою смерть, и что-то в душе моей перевернулось. Нет, не зря в трудную минуту пришёл ко мне на помощь мой ангел-хранитель, не просто так я сделал решающие два шага назад. Понял я тогда нечто такое, до чего не додумаешься в текучке обыденной повседневности. Жить надо здесь и сейчас, не откладывая важные дела на потом. Нельзя предавать любимых, бросать их на произвол судьбы. Иначе – совесть замучает. С ними надо идти рядом по жизни – нога в ногу, что бы ни случилось!

 

Через несколько часов, обнимая свою единственную ненаглядную красавицу, я искренне клялся ей в любви и верности до конца своих дней. И, поверьте, никогда не пожалел об этом. А песня «Долго будет Карелия сниться…» стала гимном нашей молодой семьи и неповторимым хитом задорной комсомольской свадьбы…