ШАПОКЛЯЧЬЕ СЧАСТЬЕ

 

1

 

- Девочки, не прыгайте со шкафа на пол. Это вам не барак. Это - многоэтажная этажерка. Не хотелось бы с соседями ссориться.

 

- Никто не прыгает, мам. У нас и шкафа еще нет, - переглянулись взмыленные от беготни по комнатам сестры.

 

Да, если так будет продолжаться, надо бежать из этой многоэтажки куда подальше. То ли дело в своем доме. Ну, дом – это громко сказано. Так, шлакоблочный барак на два хозяина. И кто придумал, что на хозяина? Не было в бараке никакого хозяина. Одни бабы с детьми. И те – все девчонки. Две семьи между собой не ладили. Каждая считала себя самой что ни наесть хозяйкой: и стряпуха, и швея, и вязальщица.

 

Только их детям не было дела до соревнований. Разве только – кто лучше сядет на «шпагат» или сделает поровнее акробатическое колесо. Со временем и эти соревнования постепенно остыли. Девочки из одной семьи были отличными акробатками, а другие две сестры – любительницами театрализованных выступлений. А какие песни они пели! Пели в основном дуэтом. Каждая старалась прокричать погромче текст, мол, я все знаю и помню. Хоть здесь соседки были обоюдны в воспитании: не мешают, и ладно.

 

Концерты продолжались бы еще долго, но тут пошел слушок, что намечается скорый переезд. Хозяйки разъезжаются по двухкомнатным квартирам. Почему семьям из трех человек давали двушки? Правило было – однополые могут жить в одной комнате. И было не важно, сколько тебе положено квадратов. Бабы – значит, в одну комнату. И точка.

 

Первыми выехали Светка с Ленкой. Только теперь все поняли, что жили одной семьей и одними проблемами. Не хватало шума за стеной, стойкого запаха супов-харчо из пакетиков, приторного аромата духов «Шахерезада».

 

Жизнь слегка потухла. Иногда казалось, что барак не выпустит из своих цепких рук. Он клеймом был для всех. Соседи поглядывали косо на одинокую худую неразговорчивую Галку. Приехала, понимаешь, сюда без мужика, и не просит помощи. Сама с топором и молотком поправляет старенький забор, копает грядки, таскает ведрами воду для полива. Колодцем запретили пользоваться, а она не унимается – огурцы выращивает.

 

И только Галина знала, что еще немного потерпеть, и все закончится настоящей сказкой. А сказка все откладывалась вместе с очередью на жилье. Иногда она плакала по ночам. Только в подушку могла взвыть и обсопливить ее. Она никогда в жизни никому не скажет, что устала, что хочет к морю, да просто тоже хочет «Шахерезаду», чтобы войти утром в автобус и уложить наповал всех знакомых этим модным ароматом. Вот уже несколько лет она утром рано убегала из дому, чтобы успеть к семи часам к открытию магазина, в котором работала. Дорога изматывала.

 

Она никогда не приготовила детям завтрак, не проконтролировала, какие учебники они таскают в школу, берут ли с собой носовые платки. Она была рабом своей работы, где никогда не прекословила, не возмущалась и не отказывалась, когда в числе первых отправляли на колхозное поле на прополку. Впереди маячила квартира. Она была несколько лет в первой тройке очередников. Пока ее кто-то из сотрудников не надоумил дать взятку. Галина долго мяла в руке червонец. Как дать? Кому? А если опозорят? А если вычеркнут из очереди? Не знала она, что эту десятку ждут, и документы давно готовы, и ключи с веревочкой в столе лежат.

 

Вещи паковали долго и старательно. Это был настоящий ритуал. Это был, пожалуй, седьмой переезд для Галины. Она собаку съела на переездах. Могла так упаковать граненые стаканы, что ни один не треснул. Пусть пока нет хрусталя, она в новой квартире весь полированный сервант им забьет. И люстру хрустальную купит. Пока первое время пластмассовая повисит, а уж потом… Есть у нее один сервиз – «Мадонна». И что за художник размалевывал этот шедевр? Она видела небольшие погрешности в рисунках, но никому об этом не говорила. Пусть думают, что редкий сервиз, купленный с большой переплатой из-под полы – настоящее произведение искусства. Так и оставила коробку под кроватью. Привычка все хранить на потом глубоко засела в мозгу, но это ее нисколько не тревожило. Век долгий – все успеется.

 

*

 

- Мама, куда выкладывать вещи?

- Пока вот в эту коробку. Вот купим новый шкаф, все развесим аккуратно. Главное – в новой квартире теперь будем жить. Ни мышей, ни крыс, ни…

- Ни Светки с Ленкой.

 

- Тихо вы, соседка через стену живет. Мы еще с ней должны наладить контакты, приструнила дочерей Галина, привыкшая жить тихо и скромно. – Я знаю…

 

Она не успела договорить, как в двери позвонили. Сосед был высоким, статным, мускулистым греком. Должно быть, у него такая же красавица жена, подумала Глина, открывая дверь. Почему-то улыбаться не хотелось. То ли оттого, что он был чересчур холоден, то ли оттого, что был в домашней непроглаженной одежде.

 

- Добрый день. Мы вас затопили? – мягко улыбнулась женщина.

- Отнюдь.

Дааа. Его «отнюдь» рассмешило полным несоответствием со стилем одежды. Возможно, он преподает где-то и что-то, поэтому так лаконичен. Интересно, что может преподавать красивый грек в мятых штанах? Сдерживая улыбку, Галя посмотрела ему через плечо – не спрятался ли там херувимчик. Он нервно оглянулся.

 

- Коля, ты долго? – послышался капризный детский голос.

- Иду, малыш.

 

Сосед ушел к «малышу», а женщина так и застыла в дверях. Что это было? Что он хотел сказать? За дверью дрались девчонки. По их визгу было понятно, что никто не собирается уступать. Постояв полминуты, она вошла к себе. Двушка не раздражала. Двушка радовала свежевыбеленными потолками и серых оттенков обоями. Временно можно потесниться. Девчонки повыходят замуж и разъедутся, а ей двушки на всю оставшуюся жизнь хватит. Если с мужем не видела счастья, одна будет век доживать. Уже не молодая. За сороковник перевалило.

 

СЕМЬЯ

 

На Целину Галя приехала не из патриотических убеждений, хоть и была комсомолкой. Просто поехала на зов непутёвого мужа. Родила ему дочурку. Вроде, семья получилась, завод выделил жильё. Самое настоящее: комнату в квартире «сталинки». Живи и радуйся. Жила. Радовалась. Пока муж не объявил, что завтра уезжает осваивать Целину.

 

- Вась, тебя кто туда послал? – решилась спросить Галя.

- Родина. Знаешь такое слово? Родина меня позвала. Ты не грусти, я, как только там обживусь, сразу тебя вызову. Одна не останешься.

- А ребёнок, Вась? Мне на работу пора оформляться, а куда я её, трёхмесячную, дену?

- Ну что ты завелась? – вспылил Василий. - Не на войну еду. На Целину. Поняла? На Це-ли-ну!

 

Вот так осталась в городе молодая мать одна одинёшенька. Сердце рвалось на части от мысли, что ребёнок отца знать не будет. Так нельзя. Ладно бы, не было отца, а тут – жив и здоров. В ясли отдавать ребенка не хотела, думала, свекровь поможет. Напрасно думала. Эта семья жила своими интересами. Пришлось оставить работу. Василий заваливал жену письмами. В этом деле он был мастером. Иногда рифмовал стихами. Столько слов тепла и любви Галя никогда в жизни не слышала. Сердце растаяло. Рассказав соседке о намерении уехать, удивилась ее резким возгласам.

 

- Ты куда едешь? Ты знаешь, что такое бескрайние степи? Ты видела, где он живет? Да кому ты нужна? Твоя свекровь на руки не взяла внучку, а я, соседка, с ней сижу. Не отдам! – вдруг прижала к себе маленькую Инночку соседка. – Не отдам. Одумайся!

 

- Я всё решила. Ребенку нужен отец.

- Давно не битая?

- Он не будет бить. Читала, какие письма пишет?

- Читала. Врёт. Поверь моему опыту.

- Нина, ну какой у тебя опыт? Твой тебя пальцем не тронул.

- А твой…

- Я всё решила.

 

С завода уволилась быстро, связала в узелок свои пожитки, завернула в старенькое, умело спрятанное в белый хрустящий пододеяльник, одеяло малышку и отправилась к мужу на край света. Семья должна жить под одной крышей. И старенькая мама когда-то её учила. Неграмотная была женщина, но такая теплая и домовитая.

 

«Семья должна жить под одной крышей», - думала Галя, увидев над головой высокое бескрайнее небо. А где дом? Где улица? Где семья? Василий не встретил. Говорят, был в дальнем зерносовхозе с агитконцертом.

 

Пшеничное поле встретило новеньких пылью, ковылём, ветром, запахом переработанной солярки. Где-то далеко работали комбайны. От обиды не плакалось, а вылось. Как здорово выть в степи. Вой – не хочу. Подумав, что напугает дочурку, Галя замолчала. Благо, в это время появилась живая душа.

 

- Эй, девка, садись в машину, - закричал издали шофёр, выглядывая из кабины.

- Нет, я сама дойду.

- Сама? – засмеялся шофёр. – Не дури. Это – поле. Бескрайнее, слышишь? Останешься на ночь, вместо волка выть будешь.

- Мне бы Василия найти… - хотела, было, продолжить Галина, но мужичок её остановил:

- Вася попросил встретить тебя с поезда. Извини, мать, опоздал. Извинила?

 

Конечно, Галя извинила. Не очень хотелось оставаться в поле, тем более, голодной и, тем более, с крошкой на руках.

 

Когда «мать» влезла в кабину грузовика, водитель заржал:

- Ну, ты даешь! Ты чего так вырядилась? Я растерялся, как к тебе обращаться.

- Так я в дорогу оделась. Не в вечернем платье по полям гулять.

- Ладно, встретимся еще в вечернем платье да в смокинге. Урожай снимем, медали на грудь повесим, вот тогда отметим.

 

*

И пошла-покатилась жизнь. Кто там никогда не был – не жалейте. Это не мёд. Вместо домика – барак на восемь семей, уборная и умывальник на улице, вода в чистом роднике – за два километра от дома. Летом метёт песок в лицо, зимой – снег выше крыши. Из крайности – в крайность. Золотой серединой был только энтузиазм молодых сердец да любовь. Хорошо, если любовь была в семье. Тогда и проблемы не видны были так ярко. Хуже было у Гали. Оказалось, вся любовь осталась в письмах, которые она любовно связала ленточкой, мечтая вместе с мужем перечитывать их по вечерам.

 

Не заладилось. Если в зерносовхозе и уважали Василия за сильное слово и юмор, то дома всё заканчивалось скандалами, стоило ему переступить порог. Неустроенный быт в бараке, вечные разъезды комсорга-активиста Василия разъели ржавчиной все отношения. Галю держал в семье долг. Не денежный, конечно, а тот, самый пресловутый долг перед детьми, которых было уже двое. Она и сама поначалу жалела о втором ребенке, но всё сложилось так, что посоветоваться было не с кем – рожать или не рожать. Вася снова был в длительном отъезде. Да и какая разница, что он скажет. Ей ведь растить.

 

*

 

Она стояла у дверей местной акушерки. Кто-то посоветовал Барбару. Многие немцы после того, как освободились от плена, остались жить на целинных землях. Барбара не была пленной, она приехала сюда к своему мужу. Поняла, что притеснений для нее не будет (отличный гинеколог), осталась обустраивать свое гнездышко. Никто в округе не смел слова плохого о ней сказать, но если муж был дома, близко к порогу никто не подходил. Отдельно снимать комнату ей никто не разрешил, поэтому перебивались, как могли.

 

Барбара своим видом напоминала мужика-спортсмена. И уродится же такая «красота» - не чета славянским девчатам. Но Галина на этот счет имела собственное мнение и собственное отражение в зеркале. Если Барбара была высокой и угловатой, то Галя – низенькой, с овальными плечами и красивой грудью. Но это можно было заметить, если Галю раздеть. А она стоит на пороге в старой фуфайке, огромных валенках, обернутая клетчатым пледом. Мороз стоял недетский.

 

- Ви зачем? – картавя, спросила доктор.

- Мне срочно надо избавиться, - стесняясь своего положения, прошептала молодая женщина.

- Проходите.

 

Очнулась Галя в палате больницы. Оказывается, всё пошло не по плану. По дороге домой у нее открылось кровотечение. Она присела у забора, заваленного снегом, и не заметила, как начала дремать. Большое кровотечение обессилило все тело. Постепенно пришло чувство умиротворения…

 

Ребенок остался. Она никогда не рассказала мужу о походе к знатной акушерке. Знала, что ему безразлично, или догадывалась. Но так хотелось верить. Хотелось быть маленькой девочкой, спрятавшейся воробышком под крыло мужа.

 

Галюсь, приходи на чай, - как-то позвала подруга Груня. – Чего дома сидишь? Опять мужа ждёшь?

- Конечно, Грунь. Он снова на работе.

- Да знаю я его работу, - начала, было, Груня, да быстро осеклась. – Ладно, жди меня с Нелькой. Вместе придём почаёвничать. Сахар есть?

- Нет…

- Ладно, чего потухла! – прикрикнула Груня. – Всё равно жди. В магазине работаешь, а жратвы нет. Молодая ты – учить надо. Семью так не накормишь, - заматерилась на всю округу подруга.

 

Ох, и матершинницей она была. Не замечала ни детей, ни стариков. Иначе не могла разговаривать. Говорят, на фронте была, многое повидала. Там и курить «Беломор-канал» научилась, и самогон пить не закусывая. Наберет в рот глоток побольше и держит его, словно хочет прогреть каждый зуб. А потом как хряснет луковицу – брызги во все стороны – и причмокивает от удовольствия.

Все любили неугомонную Груню. А та таскала на руках Линку, смеялась и учила ее материться. Школа была отличной. Научила-таки.

 

*

 

Чай был вкусным. Подруги принесли сладостей, сушки, заварки. Пили долго, смачно прихлёбывая чай из блюдец. В совхозе принято было пить много чая. Дети не мешали, мужа не было. Говорили обо всём: о пшенице и совхозном фруктовом саде, о больнице и магазине, о том, что на току обрызгали семечки каким-то раствором для того, чтобы воробьи не склевали весь урожай, договорились всей компанией сходить в совхозный сад набрать яблок. Хоть они и мелкие, как дички, но детям нужны витамины. Сколько они будут грызть чай в брикетах из сухофруктов? Расходились тихо, стараясь не разбудить детей.

 

Муж домой не пришел. Утром его тоже не было, к вечеру – тишина… через полмесяца получила Галя письмо от мужа. Не в стихах. Он рассказал, что на Целине делать нечего, что всё, что от него требовалось, он сделал. Родина не в обиде на него, и теперь он снова живёт на Украине. Дома.

 

Галя не плакала. Выть тоже не было сил. Она молча повернулась к топчану, где спали дочери, перекрестилась и намертво решила остаться в зерносовхозе. Сама вырастит дочек. Работа есть, место в детском саду – тоже. Старшая Инночка осенью в школу пойдет. Кое-как быт налаживается. Да и в совхозе все уважают Галю. Она и в техникум поступила на заочное отделение.

 

- Мама, а где папа? – как-то раз спросил кто-то из детей.

- Родине помогает, - улыбнулась мать, и слеза капнула просто так, без разрешения.

Иногда она брала детей и все вместе шли в поле посмотреть на комбайны. Дети знали, что на одном из них работает папка. Но он не может к ним подъехать – у него работа. Так и жили в маленьком обмане. Дети верили матери.

 

Писем было слишком много. Каждый день. И не ленился строчить. Снова о новом доме, о работе, снова сказки. Не верила. Долго не верила, но… она – мать, а детям нужен был отец. Уладив все дела в зерносовхозе, сдав под ключ магазин и загрузив контейнер с нехитрым скарбом, Галина купила билеты домой. В мыслях она представляла себя счастливой женщиной. Она была убеждена, что Василий совершенно изменился. Иначе и быть не могло. Зачем тогда такие душещипательные письма?

 

Домой возвращалась долго… Уральские горы, реки, степи, леса, города, поселки, снова степи. На руках двое детей семи и пяти лет. Удобнее было бы в купейном вагоне, но это дорого стоит. «Хорошо, что не в общем», -успокаивала себя измученная дорогой женщина.

 

На вокзале семью никто не встречал.

 

Родители Василия неприветливо встретили новоявленное семейство с двумя детьми. Да и соседи по коммунальной квартире утром помчали в ЖЭК с жалобой на то, что по соседству живут без прописки приезжие. Недолго думая, Галя пошла по бывшим знакомым в поисках любого жилья, лишь бы поскорее освободить родительскую комнату.

 

*

 

С первых дней совместной жизни она носила синяки под глазами и по всему телу. Сотрудникам врала, что случайно ударилась. Когда синяки стали появляться на всех видных местах, подруги начали убеждать, что нельзя допускать драки. Надо или разводиться, или давать отпор непутевому драчуну.

 

И здесь разбитная девушка оказалась бессильной. Она не давала отпор мужу. Пыталась увернуться, спрятаться, убежать. Каждый тумак любимого, а потом уже ненавистного был больнее и точнее. А потом, когда дети подросли и стали понимать ситуацию, они были свидетелями драк. Кровавых драк. Подать на развод Галя боялась. Вот умер бы он, тогда всё бы само собой решилось. Во время драк мать кричала писклявым голосом и просила детей стучать кулачками по окнам, чтобы соседи прибежали на помощь. Дети стучали, кричали, соседи не прибегали. Похоже, их уже достали такие концерты. Несколько раз приходил сосед – бывший моряк. Требовал тишины и извинений. Галю заставлял написать заявление участковому. Поняв, что она так ничего и не сделала, перестал и он помогать. А потом Василия посадили.

 

*

 

Галина словно паутину смахнула с лица тяжелые воспоминания. Что это было? Зачем все лезет в голову? Нет никого. Нет, и не было. И не будет никогда. Какое же это счастье – жить тихо и спокойно. Нормальное, бабье счастье – быть небитой. Позади переезды, съемные углы, комнатушки, сарайчики, колхозный барак. Как она все это перенесла? Неужели все надо было испытать только ради того, чтобы тебе дали двухкомнатную квартиру? Галина смотрела на граненый стакан и не видела его. Взгляд был устремлен куда-то внутрь.

 

- Мама, мы будем ужинать? – вернули к жизни дети.

- Будем, - поднялась с пола женщина. Мы теперь все будем. У нас теперь новая жизнь началась. Счастливая.

Галинино счастье только начиналось.

 

2

 

-Ну что, бабоньки, будем знакомиться? Я – Афанасьевна. Теперь живу на шестом этаже. Дети дома управляются, а меня в магазин наладили, чтобы не мешала под ногами.

- Это почему вы им мешаете? Неужели они вас…

- Они меня любят и жалеют. Это я не так выразилась, вдруг завертела в руке носовой платок Афанасьевна. – Валя меня зовут, если что.

 

Женщина как-то разом сникла под колючими взглядами соседок. Она понимала, что как себя зарекомендуешь с первых дней, так все и останется. Не смогла. Да и толку, если все равно соседи узнают, что домик свой продала в деревеньке, корову соседям на откорм оставила, птицу порезала и общипала. Только от одного петуха сколько кровищи было! Но это там, во дворе. Здесь холодильник огромный – все выдержит.

 

Дети поначалу жалели мать, когда нужны были документы на трехкомнатную. Планов было – громадьё. Да и Афанасьевна лелеяла мечту – увидеть город. Сколько лет в деревне прожила. А здесь вместо уборной туалет настоящий. И как им не стыдно при всех в эту комнатенку таскаться? Валентина проверила сумку, не оставила ли кошелек дома, и тихонько направилась в сторону магазина. Только бы доверили дети приносить продукты. Готовку, похоже, отняли. Мотивировали тем, что она устала и пора отдохнуть, но она-то знала, что молодежь по-новому сейчас готовит. Специй всяких набросают, не поймешь, мясо в тарелке или заморская еда. Но унывать она не приучена. Ничего, придумает себе занятие. Вон сколько на скамейке товарок сидело. Найдется добрая душа, будет с кем покалякать.

 

- Афанасьевна ушла. Девчата, а меня Люсей зовут. Только не вздумайте Людкой называть. Не люблю. Можно Милой, - повернулась дородная краснощекая дамочка в пестром переднике.

 

- А почему в фартуке? – поинтересовалась одна из немногочисленной компании. – Показать, что хозяйка?

 

Похоже, отношения начали накаляться. Никто не хотел показать себя серой мышкой. Каждая открыто показывала всем свое превосходство.

- Добрый день, соседи. Меня зовут Николай, супругу – Светлана. К нам можете сильно не привыкать. Мы скоро отсюда съедем.

- А зачем въезжали? – поинтересовалась Люся.

- Временно. Все временно. Мы с Байконура недавно приехали.

 

Все собравшиеся начали многозначительно переглядываться – Байконур – это не шутка. Там простые смертные не работают. Там такие умы собрались, что только памятники им воздвигать.

 

- А где работаете?

- На шахте. Не простым проходчиком, а электрослесарем. У нас на Байконуре электрики всегда в почете. Вот представьте: готовится ракета к запуску, и вдруг гаснет свет.

 

Кто-то аж присвистнул от удивления и масштаба катастрофы, которую весь Байконур мог испытать, не будь соседа Николая там на месте. И с этого дня в подъезде не было Николая. Там поселился «Космонавт».

 

А Космонавт первым делом оборудовал в своей двушке самую большую комнату под спортивный зал. Здесь были турник, веревочная лестница, гантели, мат, скакалки. И никто в его семье не сопротивлялся. Для детей – дочери и сына – великолепная находка. Никаких спортивных секций. Зачем платить кому-то, если дома бесплатный спортзал?

 

Светлана не сопротивлялась. Она буквально в рот заглядывала умному красивому мужу. И пусть они живут скромно, и пусть никуда не выезжают на отдых. Все у них со временем будет. Скоро дом прикупят, дети вырастут, помогать начнут. Она умела из ничего приготовить конфетку. Правда, Коленька в последнее время желудком мучается. Диеты, диеты. Ради него и сама перешла на отварную и пропаренную пищу. Мясо можно было бы парное, но он категорически против. То ли из экономии, то ли боится нового приступа. Детям, правда, трудно объяснить, почему вдруг перестали нормально питаться, но для растущего организма каши ой как необходимы. А котлеты… Котлеты когда-нибудь еще будут.

 

Немного смущало то, что перестали ходить в магазины за новыми покупками. Вещи так быстро стали изнашиваться, что в один из вечеров попросила Колю достать старенькую ручную швейную машину, подаренную матерью. Вот и пригодился подарок. Света вдруг почувствовала яростное желание во что бы то ни стало сотворить собственными руками шедевр, и убить наповал сотрудниц своей обновкой.

 

Первая примерка слегка разочаровала: юбка на ней сидела косо. Это было не разочарование. Это был в шок. Ведь она под линеечку резала ткань, вытягивала швы, расправляла рисунок. Ситчик был пестрый, оттого и не могла выровнять узор. Ладно, можно прошву пришить по низу изделия. На работу она в ней не пойдет. Но сказать мужу, что кусок ткани напрочь испорчен, Света не решилась. Она догадывалась, что он обнимет ее за плечи и в ушко прошепчет: «Малыш, а ты у меня косорукая и неэкономная». В нем как-то совмещались две ипостаси: ласковость и грубость. Но эта грубость была такой нежной и мягкой, что женщина совсем запуталась, чего в их отношениях было больше. Он не был настойчивым. Зыркнув в сторону женушки, мог мягко приобнять. Но почему-то эти обниматушки были твердыми, как кремень. И хотелось бы расслабиться и поддаться его крепким рукам, но что-то вечно отталкивало. Ей иногда не хотелось быть «малышом». Пусть бы Светкой была, но утопающей в любви и ласке.

 

И вдруг молодая женщина почувствовала, что по щеке покатилась слеза. Не хватало еще, чтобы Коля увидел. Она быстро смахнула слезу, встала и подошла к окну. Там соседи всей компанией делали клумбы. Пусть делают. Она не пойдет. Она ведь преподаватель. Негоже быть равной среди простых рабочих. Да и Коля будет недоволен.

 

3

 

Соседи между собой в один из вечеров договорились, что ждать от города цветочные клумбы – вещь неблагодарная. На дворе 1978 год – впереди коммунизм, межпланетные перелеты, космос. Кстати, надо спросить соседа, что он думает по поводу межпланетных экскурсий. Уж он-то знает, когда будут записывать в очередь на перелеты. Это, наверное, как в кассах аэропорта. Пришел, встал в очередь, оплатил проезд, и вперед и с песней. А песня дома не застанет. Все в дороге, все в пути.

Николай в это время проходил мимо копошившегося народа, когда его кто-то окликнул.

 

- А в космосе есть клумбы с цветами?

- Вы ко мне?

- Естественно, Николай. Вам же рассказывали космонавты, что там видели, кого встречали. Но для начала можно и на земле потренироваться. Копать землю под клумбы – большого ума не…

 

- Я не для этого вселился в ваш дом, - вдруг резко ответил «космонавт». – Год-два, и вы нас здесь не увидите.

- А пока электрослесарите?

- А пока я могу отремонтировать ваш выключатель, если вдруг сгорит.

- Та типун вам на язык, Николай. У меня муж для этого есть. Он, правда, не байконурщик, но тоже – шахтер.

 

Николай задрал голову вверх, ища в окне Светлану. Он увидел, как она отпрянула от окна в сторону. Значит, видела и слышала все, что там происходило. И пусть слышит. Пусть в очередной раз убедится, что его слово твердо не только в семье, но и за пределами квартиры. Он не стал распространяться жене, что должен был получить не двушку, ведь дети разнополые, а трехкомнатную. Но потому что работал простым слесарем на шахте, а не начальником смены, ему и втюхали две комнаты. То, что он мечтал из одной комнаты соорудить спортзал, все равно осуществил. Ничего страшного, дети поспят и на кухне. Не гробить же спортзал под постель и шкафы.

 

Более всего был уверен, что Света будет молчать о его работе на Байконуре. Какая разница, что там была простая служба в Советской армии. Эта служба спрутом в него вросла. Сколько пришлось пережить в диких холодных степях – не передать словами. Пусть все это длилось два года, но каких! Жизнь отдана. Чуть ли не эпоха. Соседям знать об этой семейной лжи – себе дороже. Сказано при знакомстве - «Байконур». Проглотили? Пусть теперь с этим живут. А уж он всем покажет, на что способен настоящий труженик космодрома.

 

4

 

Галина никогда не присутствовала на соседских посиделках. Живя в бараке, вечно стремилась заработать копеечку, чтобы потом, когда-нибудь не бедствовать. Сейчас можно экономно пожить, а потом, чтобы от людей не стыдно было, и свадебку сыграть человек на 10-12. Больше она не потянет. А с другой стороны – зачем тратиться на свадьбу? Захотят дочек взять замуж, и без гульбища возьмут. Только бы нашли нормальных парней. Старшая еще хоть что-то по дому помогает, а младшая – сплошное наказание. Ладно, ей, матери, некогда домом заниматься. Ей и шторы по окнам некогда развесить, но в кого младшая? Лодырь из лодырей. В такие минуты Галина начинала перечислять в памяти весь род бывшего мужа. Только с его стороны могут быть недостатки. Она же со своим семейством – сплошное достоинство. Галя никогда не считала себя брюзгой, но жила только воспоминаниями. Почему-то вечно в голову лезло все отрицательное. Так получалось, что все хорошее мгновенно улетучивалось, а плохое – это то, что надо для самокопания. Она, правда, никогда ни в чем себя не винила. Во всех бедах была семья с вечными проблемами, бывший муж, которого боялась, как огня, и которому не давала продыху, вечно тыча в его лень. Уляжется, бывало, в чем стоял на кровать, ботинки не снимет, вопьется взглядом в «Роман-газету» и пока не дочитает от корки до корки, с койки не встанет. Галя вздохнула: снова нахлынуло. Устала от мыслей, но они в ней не просто живут, а разрастаются, раскрашивая воспоминания все в новые и новые оттенки. Она сама для себя выбрала цвет. Серый стал смыслом жизни. И главное – никто не будет ей завидовать. Пусть соседи знают, что ей трудно. А на скамейке у подъезда они никогда в жизни не будет сидеть. Стыд и позор – прозябать на улице. Да и что там можно почерпнуть? Сплетни? Но ведь если о ком-то сплетничают, где гарантия, что о ней будут молчать.

 

А молчать новоприбывший народ не умел. То ли все вырвались из своих трущоб-бараков на волю, то ли новые слушатели появились, то ли надоело молчать и тихушничать, а только во весь голос заговорили соседки. Правда, о политике помалкивали. Привыкли, что политика и народ далеки друг от друга, как земля и космос.

 

Кстати, о космосе.

 

- Вы видели, в какой юбке пошла на работу училка? – вдруг спохватилась Люся.

- Милочка, да вы основного не видели. Она в шляпке пошла на работу. Лето, жара, а она в шляпе!

 

- И правильно. Чтобы солнце не напекло умную головку.

- Да какое солнце? Фетровая шляпа. Фет-ро-ва-я, - по слогам выдала Наталья со второго этажа.

 

- Это что ж получается? Ситцевая юбка и фетровая шляпка?

- Сущая старуха Шапокляк! - фыркунула Афанасьевна, у которой на голове была намотана чалма из шерстяного платка с бахромой.

 

- Малыш, ты забыла зонтик, - услышали все голос Николая, выглядывающего из окна.

- Малыш? – удивленно переглянулись соседки.

 

А «малыш» спокойно развернулся и направился к подъезду. Все думали, что муж сейчас выскочит из дверей и подаст жене зонт, но оттуда никто не выходил. В полной тишине и полном ожидании сидели три-четыре минуты, когда из двери показалась Светлана.

 

- Так дождя не будет, - отозвался кто-то. – У меня суставы не ноют. Я – точный гидрометцентр. Поверьте на слово.

 

Ничего не говоря, света пошла в сторону остановки. У нее для учащихся были дополнительные уроки.

 

- Видали, какая училка прошла? Ни тебе здрасти, ни тебе присесть на краешек скамейки. А клумбы? Вы ее видели с граблями и метлой?

- Не видели. Она - училка. Не для нее это дело.

- Ага, поговорите мне, отозвалась Люся. Она преподает в училище труды. Самые обычные труды.

Все переглянулись. – Не математику?

- Откуда? Она и вещи сама себе стряпает на школьной швейной машине. Своя сломалась, - я слышала, как Николай ремонтировал. Громко ремонтировал, - поудобнее уселась соседка, понимая, что все сейчас будут слушать только ее.

 

- Орал? – не выдержала Наталья.

- Нет, машинка грохнулась на пол.

 

- Подождите, как на пол? А соседи? Слышали, как он к Галке звонил в двери и предупреждал, чтобы ее девчата не прыгали? Нет? А я слышала. И знаете, что удумал? Сказал, что если будут прыгать в скакалки на полу, в стенах появятся микротрещины. А эти микротрещины со временем расползутся по стенам, и начнется осадка дома. И все тогда рухнет. Я и так боюсь на балкон выходить, а ели микротрещины пойдут по швам?

 

- Бабы, а вы не слышали, как у него гантели на пол падают?

- Так ведь то гантели, а то – скакалка. Гантелина раз-два упадет, а на скакалке прыгать – не перепрыгать. Надо по подъезду пройтись и посмотреть, не появились ли микротрещины.

 

- Ты, соседка, полоумная, - подбоченилась Люся. - Мы когда вселились? Недавно? Недавно. Микротрещины лет десять будут разрастаться по всем стенам. Любого строителя спроси – он расскажет. Вот через лет пятнадцать и поговорим, правда, Николай? – Люся неожиданно повернулась к открывающейся двери, из которой намеревался выходить сосед.

 

- Не знаю, что вы там себе напридумали, а дверь входная уже дает осадку, пробурчал Коля, многозначительно разглядывая дверь.

 

И с тех пор повелось: «космонавт» знал и умел все, за что брался. Зарекомендовав себя как грамотного и рассудительного соседа, иногда мог с высоты собственного роста снизойти до взгляда на соседей. А на него постепенно перестали обращать внимание. Неинтересные люди мало кого цепляют. Вот если бы дрались-скандалили, или умер у них кто, или… Кстати, а что там у них новым домом? Как-то со временем поутихла эта идея о переезде. Соседи перезнакомились. 35 квартир – это огромная многонациональная семья. Вон, у Машки с первого, точно многонациональная. Правда, и мужей там было.

 

- А сколько у нее было мужей? – повернулась ко всем баба Стеша.

- Баб, а тебе какое дело? Ну, четверо.

- И шо, все четверо умерли?

- Нет, один повесился.

 

- Я бы тоже повесилась, если бы у меня было семеро детей, - выпалила бабка.

- А Машка его в петлю не тыкала, - вдруг заступилась за соседку Неля. – Вы видели ее детей? А я видела. Все чистые, умытые, сытые. Все. Вопрос закрыт на веки вечные.

 

- Это почему закрыт, Нель? Ты думаешь, мы не знаем, что твой муж…

- Цыц, дура! Не дам осквернять злым словом моего покойного.

- Вот. И твой умер, - не унималась соседка.

 

И тут послышался громкий голос из окна шестого этажа.

- Ой, это мои дети меня зовут, - подскочила Афанаьевна. Побегу на стол накрывать.

- Э-эх. Так и не воспитала своих, - покачала головой Валя.

- А ты своих? На себя посмотри.

 

Сыр-бор готов был развязаться на ровном месте. И откуда у людей столько неприязни? Вроде, в один день вселились в дом, вроде, только с добрыми намерениями решили общаться, забыв прошлую жизнь, но что-то изначально не заладилось. То ли паршивая овца начала верховодить у подъезда, то ли все грязное нутро соседи не могли больше прятать в своих душах, но почему-то с чьей-то легкой руки этот подъезд начали именовать гадюжником.

 

5

 

Время шло, менялись правители, строй, власть, менялись хозяева квартир, а «космонавт» как жил в своей двушке, так никуда и не переехал. Соседи уже забывать начали о его наполеоновских планах, но то, что он работал на Байконуре, осталось в памяти двух поколений. Вот уже третье на подходе, а спросить некого, как же так получилось, что мечты остались мечтами.

 

Света с Николаем благополучно похоронили дочь и так же благополучно отправили сына на постоянное место жительства в Чикаго. Как-то у них из крайности в крайность. Если педагог – значит – учитель трудов, если модная одежда – значит, ширпотребовский индпошив. Если космос – то шахтер. С детьми в семье получилась та же петрушка. Лена, дочь достопочтимых родителей, не хотела подчинения ни в каком виде. Деспотическое тихушническое воспитание породило определенные плоды. Чтобы насолить родителям, еще в тринадцать лет начала убегать из дому. Там быстро мальчик появился, затем другой, сигареты, вино, а потом все стало намного серьезнее. Не хотела ленка возвращаться домой. Чтобы не видеть отцовы бицепсы, накачанные гантелями в спортивной комнате, она потихоньку исчезла из жизни родни.

 

Спустя время сорока на хвосте принесла, что наркоманит потихоньку деваха, что кому-то родила дочь, и что Колька не разрешил жене забрать внучку и самостоятельно выхаживать. То ли в детдоме ребенок, то ли у новых родителей, но может даже и не на этом свете. Разные слухи. При Николае никогда ни одна соседка не завела тему о его дочери. Знали, что тот не ответит. А если не ответит, зачем себе теребить душу? О его душе никто не беспокоился. Какая-то у него была маленькая душа. Можно сказать, душонка. Но ведь может, это только первое впечатление? Человек ведь на Байконуре работал. Сын Никита оказался смышленым парнем в электронике. Сначала все говорили, что таких умных Америка забирает к себе, чтобы строить светлое будущее. Когда с этим будущим немного поостыли, узнали, что парень связался с мормонами. В то время они активно зазывали к себе умную молодежь, обещая все блага цивилизации. А для Никиты главным благом оказалось желание не видеть и не слышать родителей. С головой окунувшись в книги по изучению новой, неизвестной веры, он вдруг понял, что это ему интересно. Да-да, не церковь в обычном ее виде с куполами и колоколами, а встречи в лекционном зале с огромной аудиторией, которая может тебя выслушать.

 

Уже через год Никита жил в Чикаго. У подъезда никто не видел, как парень уезжал. Может, и не из дому несли чемоданы, может и не чемоданы. Только раза три за последние десять лет Николай со Светланой уезжали в Чикаго навестить сына.

- А Шапоклячка преобразилась, посмотрите, - толкнула Наталья соседку в бок. – Вон, какие на ней штаны терракотовые.

 

- Обноски, - глянула в сторону соседки Люся.

 

- Какие обноски? Она из Чикаго вернулась, - не унималась первая.

- Люди, вы не видите, что это старые потрепанные вещи? Забыли, что мормоны друг другу дают доносить то, что не доносили 20 лет назад?

 

Так, Светлана постепенно превратилась в старуху Шапокляк. Она и сама понимала, что больше никогда в жизни не наденет новую блузочку, не съест шашлык, курицу, не купит новую помаду. Муж приучил своего «малыша» к тому, что в естественной одежде и естественном «безмакияже» она для него настоящая королева.

 

Каждый вечер стареющая чета, взявшись за руки, как в молодости, медленно проходила мимо соседок в направлении магазина. Только потом все узнали, что не за продуктами они вышли. Они перед сном ежедневно наматывали три километра, аккуратно перешагивая меридианы черной энергетики. А вот как-то так. Николай, глядя своими черными глазами в самую душу жены, сказал, что это полезно для них, как воздух. Почему они вместе живут долгую счастливую жизнь? А это потому, что они научились сбрасывать свою отрицательную энергию на улице. Прямо на тротуарах. Оставят они эту отрицаловку, а кто-то на нее наступит, и будет им счастье. Им, то есть, Коле и Свете.

 

Проходя мимо этой удивительной пары, некоторые молча оглядывались. Им и в голову не приходило анализировать, чем эта пара занимается. В старенькой ветровке, поношенных кроссовках и неизменной бейсболке Николай аккуратно отставляет локоть, под который Светлана мягко просовывала руку. Слегка примятая старенькая шляпка, вылинявшая на солнце серого цвета ветровка (а ведь была нежно салатового цвета), дерматиновые туфли на сплошной подошве и юбка. Юбки она шила по сезону. В осеннее время это была перешитая из чьих-то вещей хламида. Она, учитель труда, так и не научилась безупречно шить. Наверное, в ней жил протест. Если чего-то не хочется, трудно себя переубедить, что это красиво, шикарно и модно. Какое-то призрачное счастье витало вокруг этой пары. Улыбки на лицах, мягкая беседа, тонкое прикосновение. Но если понаблюдать со стороны, во время беседы они ни разу не повернулись друг к другу. Такие, пластмассовые фигуры с пластмассовыми лицами.

 

6

 

С Николаем и Светланой Ираида знакома поверхностно. Знает, что живут вместе уже давно, что сын живет где-то за бугром, что неизменным занятием для них являются вечерние прогулки. Иногда потихоньку, издали наблюдает за этой парой. Старость им обеспечена долгая и красивая, думала она. Жаль, внуков нет. Им бы для внуков пожить, порадоваться, чему-то научить. Она не знала, что эти люди никогда не заговорили с соседскими детьми, никогда им не улыбнулись и не угостили яблоком. То ли табу у них на это, то ли раздражал детский крик, то ли так закрылись в своей бытовой скорлупе и задраили все люки, что не долетает до их ушей человеческая жизнь.

 

Но ведь жизнь не стоит на месте. Она не просто идет, она неумолимой скоростью движется к старости, затем к завершению.

 

- Добрый день, Ираида.

 

Женщина от неожиданности вздрогнула: с чего бы этот практически чужой человек решил с ней заговорить? Какая тема может его взволновать так, что он, тихоня по жизни, вдруг заговорил с дамой. И ничего, что эта дама в потертых джинсах и кроссовках. Главное – легкий макияж, аккуратно уложенные волосы и тонкий аромат «Москино». Ей почему-то всегда казалось, что их разделяет целое возрастное десятилетие. Всегда казалось, что эти люди из другой эпохи. Манера поведения ею была оценена по высшему баллу. Кто еще может похватать стойкими супружескими отношениями на протяжении более тридцати лет? Трудно вспомнить таких. Во всяком случае, не знает. А если не знает, значит так и есть. Счастье или дается, или дается. Одним на всю жизнь, другим для испытания себя самого, а третьим – как солнышко. Пригреет слегка и скроется за тучей проблем. Вероятно, кто-то из них всю жизнь держит тучи руками, не давая им сойтись на солнце. Уж не Николай ли это? Недаром человек всю жизнь таскает гантели. Правда, не замечала, чтобы таскал мешки, но не суть важно.

 

- Скажите, вы что-нибудь слышали о меридианах? – продолжил он.

Похоже, на лице соседки отразилось идиотское выражение. Он словно впялился в нее своими греческими черными глазищами. «Взгляд с того света», - промелькнуло в голове, а сама ответила:

 

- Нет, не слышала. Хотя, в школе изучали параллели и меридианы.

- Ну, это примитивно. Я о другом. Вы слышали о положительной и отрицательной энергетике?

 

Ираида подумала, что ее собеседник помешан на бабках-лекарках. Только там могут запросто говорить о жизни и смерти, об отрицательной энергетике. Она молниеносно ушла в прострацию трепологии. Приходит такой Николай к бабке, усаживается на табуреточку, ему на голову кладут старую морщинистую руку и произносят: «Ты ходил сегодня по меридианам? А по параллелям?». И тут она подумала, что все это ей совершенно параллельно. Но зачем он ее зацепил? Она похожа на идиотку?

И тут Ираида чуть не хлопнула себя по лбу. Вот почему его жена выглядит как Старуха Шапокляк! Во всем виноваты параллели. Если тебе параллельно все, что происходит за стенами твоего дома, будет тебе счастье. Такое, шапоклячье. Николай мягким обволакивающим голосом почти прошептал:

 

- По нашему телу циркулирует энергия. Она проходит через каналы, именуемые меридианами. Движется жизненная сила по одному маршруту. Каждая ключевая «труба» имеет название связанного с ней органа. В восточной медицине орган – это целая функциональная группа, а не легкие, селезенка или печень по отдельности. В нормальном состоянии у человека внутри все стабильно. Как только надвигаются эмоциональные потрясения или заболевания, система дает сбой. Нарушается баланс энергии, возникает избыток или недостаток.

 

Наверное, Ираида нервно дернулась, что Николай схватил ее за локоть. Хотелось бежать от него подальше, но он был цепким и продолжил:

 

- Только специалисты замечают симптоматику и устраняют неполадки. Как они это делают? Процесс вполне физиологический, никаких ритуалов и эзотерики нет. У всех людей есть биологические часы. Органы активны в конкретное время. В этот момент профессионал работает с биологически активными точками.

 

Как вернуть гармонию? Следует перераспределить энергию. Стимулирование точек продвигает «ресурс» дальше. Каждая предыдущая система сильно влияет на следующую. Это сравнимо с засором в трубах: если разбить «пробку», то вода продолжит свой путь.

 

Чем дольше говорил Николай, тем жестче звучал его голос. Ираида начала мягко освобождать руку. Попытки не увенчались успехом, и она решила, что это ее карма. И тут новоявленный учитель сделал шаг назад:

- Я утомил?

 

- Отнюдь, - вдруг съязвила женщина. – Вы отличный собеседник. А где я могу почерпнуть информацию?

- О, ее слишком много, чтобы не заметить глобальные масштабы нашей человеческой безграмотности.

- Я всенепременно почитаю о меридианах.

- Это китайская философия и к ней надо подходить с осторожностью.

Ей нетерпелось нахамить этому космическому пришельцу, двинуть его по лбу, направить на него вентилятор, чтобы охладить, но он вдруг попрощался и быстро пошагал в сторону березок.

 

Меридианы попер рассматривать, решила она. Ей совсем не хотелось снова встретить назойливого собеседника, но от случайностей никто не застрахован – он сосед ее матери, живущей в том самом подъезде-гадюжнике.

 

7

 

С матерью Ираида никогда не жила в квартире. Так случилось, что накануне получения драгоценного ордера выскочила замуж. Вот просто взяла, и выскочила. Сейчас модно говорить, что бежала от материнского жесткого слова, от подзатыльника и тычка костяшками пальцев в лоб. Но что уже ворошить гнилое сено прошлого? Было – и прошло. Иногда только заноет под ложечкой: почему мать не настояла, почему в восемнадцать отпустила замуж. Но кто ж сейчас правду вспомнит? Покачав головой, она тихо сказала: Не того ты выбрала, дочь». Знать бы, кого она имела в виду. В ее восемнадцать он был принцем на старом ржавом драндулете. Интима не предлагала, а он и не спрашивал. В Советском Союзе его отродясь не было. Были только какие-то семейные обязательства. Никогда Ираида не жила прошлым, а тут вдруг нахлынуло…

 

*

 

«Жизнь – длинная штука, всё успею», - подумал бы Семён, если бы захотел думать. Довольно-таки высокого роста с хорошим обхватом в груди и ступней сорок пятого размера, такой дородный детина мог при желании горы свернуть. Но, похоже, во всем был виноват его подбородок. Это он, проклятый, выдавал низкий уровень самостоятельности. Покатые плечи подтверждали его нутро – работать спустя рукава. Не было в нем той спортивной стати, которая, вроде, поначалу вырисовывалась в его фигуре, но постоянные бутыльки с пивом сделали свое дело – обабился, растолстел зад, выросло пузо. В предплечьях – ни одного мускула.

 

Наверное, Семен умел думать, но только о своём, о мелком. Хотя… для него каждое мелкое дело казалось, чуть ли не сбитым самолётом в войну, не иначе. При каждом удобном случае во время застолья он обязательно рассказывал о своей службе в пограничных войсках. Излюбленным рассказом был о том, как он в шторм стоял на посту. Лично командир привязал его к столбу, чтобы солдата не унесло в море, и он стойко переносил все тяготы и лишения бури на берегу моря. Еще рассказывал, что чудом остался жив. Как-то, во время очередного боевого задания, он в составе группы погранцов вышел на поимку шпиона. Дорога была трудной: надо было пробираться сквозь густые заросли лесополосы. Он оступился и провалился в пропасть. Когда друзья нашли своего товарища, поняли, что он ранен. Похоже, не будет видеть никогда. Требовалась серьезная операция. Не думал Семен, что ежегодные праздники «Дня пограничника» выведут его на чистую воду. Один из сослуживцев, Вовка, ржал, как конь, рассказывая, как Семен лежал в лазарете с ячменями на глазах, а он писал жалостливое письмо его родителям.

 

Отец Семена так никогда и не узнал истинной правды и на каждом шагу рассказывал о героическом поступке сына.

 

Семен работал машинистом тепловоза. Он семью построил так, что все на цыпочках ходили, когда он отдыхал перед и после смены. Времени для домашних дел не оставалось. На работу он должен ходить выспавшимся и бодрым. Естественно, жена верила, пока случайно не попала к нему в огромную машину. Ошибочно он показал место для приема пищи и отдыха, сказав, что спят по очереди с помощником.

 

- А дома?

- Дома обязательно. Можешь почитать устав и правила, - выпалил муж.

Так и жили. Он спал и работал, и снова спал и работал. Единственным любимым занятием был огород. Он мог ранним утром встать с постели и идти в огород пропалывать картошку. Сам работал, сам же себя и поощрял. Рюмочкой. А как же: в войну за подвиги сто грамм полагалось. А чем он не герой?! Разобрал и собрал за день мотор от старенького мотоцикла – несколько раз по сто. Это – новый сбитый самолёт. И не кощунство это вовсе, а самые настоящие подвиги самого настоящего советского обывателя. Были бы у него сыновья, жизнь казалась бы интереснее, а так, одни дочери. Позор! Позор перед друзьями. Чему он мог научить девчонок? Вот с сыном и в пивнушку можно запросто, и на траве под деревом поваляться, и бутылки пивные сдать в местный приёмный пункт. Можно и без сына сдавать, с девчонками, но они не годятся: вечно просят мороженое и конфеты. Противно – до омерзения. И от этого омерзения Семён прятался, как мог, всё чаще находя любые предлоги, чтобы на весь выходной день исчезнуть со двора.

 

*

 

Двор был большим и вечно грязным. Грязным - не в прямом смысле. Грязным был - от нагромождения инструментов, запчастей, веников, тряпок, ведер с бензином и соляркой. Семен увлекался ремонтом грузовых машин и мотоциклов. До винтика мог разобрать, а затем собрать любой агрегат. Он получал истинное удовольствие от своей работы. Слыл в округе хорошим мастером. Другой бы деньги на этом зарабатывал, только не он. Поллитровочка самогона – такса за нешуточный ремонт.

 

Вот из-за такой занятости ему некогда было заниматься уборкой двора. Куда ни шло – раз в месяц. И не чаще. Эта арифметика легко решалась: в течение года Семён в собственном дворе наводил порядок двенадцать раз, и ни единым разом больше.

Очень любил Семён пропадать в огороде. Эту любовь заметила и его мать:

- Сень, что это ты в пять утра уже копаешься в капусте? А жена? Что, спит ещё?

- Пусть спит, какая тебе разница!

- Ты не груби матери. Выбрал замарашку, так не заступайся. Вон, двор вечно грязный, за собакой не уберёт, крыс развела в сарае, калитку за собой не закроет. Веник хоть есть в твоём доме?

- Отстань. Всё есть. Чего ты орёшь? Разбудишь всех. А калитку я когда-нибудь отремонтирую.

- А я и хочу разбудить. Думает, если выходной, так и валяться в постели до семи утра можно.

 

Семён махнул рукой и ушел в другой конец огорода. Достала его склочная жизнь свекрови и невестки. Думал, если в одном дворе с родителями жить, легче будет и по хозяйству, и с детьми. Или не думал … а зачем думать? Пусть всё катится с горки, как голыш, ловко брошенный на стеклянную гладь воды. Смотришь на него, как на живого, а он, знай себе, скачет по воде.

 

Сегодня утро пропало. Ни подвига тебе, ни ста грамм… «Мать всё испортила. И принесла её нелёгкая», - подумал Семён, плюнув себе под ноги. Сел на мотоцикл и укатил.

 

Мать, подбоченясь, смотрела вслед сыну. Хотела, было, калитку закрыть, а она, оказывается, висит на одной петле.

- Ирка, ты долго ещё будешь спать! – крикнула в открытую форточку свекровь. – Калитка вон снова всю ночь открытая простояла. Она настойчиво сопротивлялась имени невестки. Какая она Ираида? Ирка – вот ее имя.

 

*

 

На улице об Ираиде знали, что и хозяйка, и рукодельница, и прекрасная мать. А какие пекла пирожки! Аромат ванили стоял на пол-улицы. Жаль, мужа себе не того выбрала. Вроде статный, красивый, пограничником в армии отслужил, а что с ним происходит – непонятно. Слухи пошли, что запил. С бутылкой, правда, его никто не видел, скандалов на улице он не устраивал, а вот что-то с ним происходит, да и только. От соседей - трудно правду скрыть.

 

А семья, как поеденное червяком яблоко, стала подгнивать с одной стороны. «Со стороны свекрови», - думала Ида. «Невестка во всём виновата. Могла и обязана была взять в руки сына», - думала свекровь.

И никто не думал, что червяком и был сам Семён. Самым настоящим, вечно голодным на градусы, был именно он. Всё бы так и продолжалось, если бы не этот огород…

 

Утром, в тот день, Иде не спалось. Мужа в постели уже не было, впрочем, как и всегда, в такую рань. Она спокойно подошла к окну, решив посмотреть, что он делает в огороде.

- Семё…- позвала, было, она мужа и тут же осеклась. Что-то тревожное было в этой тишине. Лето выдалось жарким и засушливым. Поливает, наверное, огород. Пусть поливает. Она хотела отойти от окна и тут заметила лёгкое движение чего-то непонятного в траве.

 

Задвинув плотно штору, она уселась на подоконник. Так было удобнее наблюдать за мужем. Да-да, именно наблюдать. Иногда приходилось подглядывать, чего греха таить. Она могла так долго сидеть и слушать, как во дворе свекрови идет бурное промывание ее косточек. В один из таких часов наушничества Ида услышала, как свекровь уговаривает сына бросить жену с детьми и найти другую, красивую и статную, не то, что Ирка – худая, аж страшно смотреть. Он что-то мычал под нос, а Ида думала, что заступается за нее. Она действительно была худа до безобразия. Но откуда набраться лишним килограммам при таком ритме жизни?

 

Семён лежал на траве, уткнувшись лицом в землю, практически без движений. Тревога нарастала с каждой секундой и вдруг Ида сорвалась с места и помчалась спасать мужа.

- Господи помоги, - шептала она безостановочно, преодолевая в это время все препятствия: порог дома, калитку в огород, смородиновые кусты. А вот и он. Но… что это?

Семён лежал на земле, а изо рта в землю тянулась трубочка. Тоненькая медицинская трубочка. Таких раньше было много. В каждом доме, кто хоть один раз попадал в больницу на стационарное лечение, был этот медицинский трофей. Некоторые умельцы плели различные приспособления для быта, иные могли смастерить поделки. Вот такая система для капельницы когда-то попала и в дом Семёна. В дом хозяина, так сказать.

 

И вот лежит Семён и потихоньку сосёт через трубочку самогон. Когда-то мать, зная, что сын – любитель горячительного, закопала в саду хаотично, в различных местах пятилитровые банки с самогоном. Она и догадаться не могла, почему сын так рано работает в огороде. Стоит, бывало, с тяпкой в картофельной ботве и с удовольствием наблюдает за сыном. Настоящая мать своего непутёвого сына. Она уверена, что семью разрушила невестка. Вон какой работяга. И досталась же змея. Похоже, и детей не от него родила. Как она допустила, что сын только и думает о водке, не принимая во внимание тот факт, что сама своими руками подносила сыну чарочку.

- Пей, Семён, на здоровье, - любила она приговаривать, наливая сыну очередную чарку.

- Мам, на здоровье только молоко пьют, - пыталась вставить своё слово невестка. Бесполезными были любые попытки приостановить материнский порыв. Мать знала, что делает. Выпьет мужик, и работает как вол. А что с трезвого взять?

 

И вот: картина Репина… «Не ждали»…

Лежит Семён на земле с трубочкой, Ида стоит рядом в недоумении, а в калитку входит свекровь. Она встала в любимую позу хозяйки жизни и во всё горло заорала на детей. То ли это был мат, то ли проклятия, то ли сожаление о загубленном кладе… она продолжала орать.

 

Что она еще там кричала, Ида уже не слушала. Она ушла собирать детей.

- Хватит! Хватит этого позора! Не могу больше!

- Мама, мы куда? – спросила старшенькая.

- Далеко. В другую жизнь. Хочешь?

- Не знаю. Наверное, это очень далеко, - серьёзно ответила дочь.

- И правильно. Тебе и знать не надо. Всё у нас будет. Всё! И никогда не будет медицинских систем от капельниц. Я вам обещаю, дети.

 

В новую квартиру Ираида въехала с двумя детьми. Семен категорически отказался бросать старенький саманный дом и огород с самогоном. На этой почве было много скандалов, но он был непреклонен. И до такой степени, что ложки-вилки спрятал и не дал с собой ничего.

 

Начинать жизнь сначала было страшно и интересно. Наверное, Ираида еще не разучилась мечтать и жить.

 

Она помнит, как когда-то случайно попала в места своей молодости. Интересно ли ей было посмотреть на дом, который собственными руками белила, подмазывала и подкрашивала? Конечно, интересно. Бывший муж так никогда и не объявился. Дети еще долго ждали от него подарков и гостинцев. Как-то, в секрете от матери, съездили к нему и родной бабушке. Получив от ворот поворот, решили больше не навещать черствых и бездушных людей. Не верили, что родной отец навсегда отвернулся от них.

 

*

 

Объезжая очередную яму, заполненную дождевой водой, смешанной с остатками масел и солярки, автомобиль время от времени останавливался. То ли дорога не позволяла ехать быстрее, то ли мысли останавливали, не давая новоявленным гостям вторгаться в размеренный ритм жизни улицы.

 

Мелькающие в голове воспоминания остановились вместе с дамой, вышедшей на обочину дороги...

 

- Кто это? - мелькнуло в голове,- я должна ее знать. Обязана.

Пусть прошло страшно вспомнить, сколько времени, но память работает не против Иды. Или нет, всё-таки против?

 

Мгновения снова покатились вместе с автомобилем. Ида спокойно сидела на заднем сидении хорошо затемненной машины. Разумеется, она была в выигрышном положении: пусть прошлое ее не видит. Вот покосившийся забор без калитки, там - бурьяном поросший двор, еще дальше завалена дымоходная труба на крыше... "Словно по Чернобылю прокатилась",- подумалось Иде.

 

Разруха зацепила улицу своим сильным черным крылом. Ай, птица, и всё-то тебе под силу! А ей бы только глазком увидеть дом своего прошлого... Вот и береза. Стоит, шумит желтой кроной. Как ты без меня? Вот и забор покосился от времени и чьей-то лени.

 

Почему она боится смотреть на окна? Что они расскажут? Или скромно промолчат? Естественно, промолчали. Каким должен быть диалог между ними? Совершенно прозаическим.

 

Нежная волна памяти молниеносно улетучилась, оставив осадок горечи в душе. Окна взглянули на нее с укором. Мутный их взгляд вдавил женщину в кресло, и она машинально схватилась за ручку двери.

 

- Поехали, - быстро сказала и...

- Нет, постой! Там кто-то выглядывает из-за калитки...

 

Аккуратно припарковавшись у обочины дороги, пассажиры салона сидели, зная наверняка, что никто не сможет рассмотреть, кто находится внутри.

 

Она была совсем старенькой. По укоренившейся привычке сверху домашнего халата надето два фартука. Верхний - чистый, для гостей. Подслеповатыми глазами Она рассматривала "чужаков".

 

Почему Ида ее боялась раньше? Почему ей было трудно нахамить, дать отпор ее въедливым угрозам и придиркам? Слабость или воспитание? Раньше думала, что слабость. Подумалось, что бывшая свекровь, возможно, стала добрее. Во всяком случае, так должно быть к определенному возрастному этапу. О, прошлое, молчи!

Она посмотрела по сторонам: что за наваждение? Зачем все это? Зачем он появился в воспоминаниях? Его больше нет. Нет ни его родителей, ни его, нет даже дома, который по праву остался бы детям, но и дети не хотят вываляться в грязи прошлой отцовой жизни.

 

Иногда Ираида думала, что вот если начнется война, в каких войсках он будет служить? Ей не хотелось даже думать о том, что этот человечишка, обычный пропойца, может не встать на защиту своей семьи. Иногда она забывала, что семьи нет, и никогда не было. Что это было подобие кривого зеркала. Когда смотришь в него и пытаешься собрать воедино волны своего тела. Не успела. Не собрала волны в одно красивое зеркальное поле. То ли от лени, то ли от бессилия, решила самостоятельно сотворить зеркальную поверхность своей одинокой вольной жизни. Только о воле напрочь забыла еще тогда, в молодости.

 

Связанная по рукам и ногам обязательствами, вечно мечтала, что вот так, вдруг, случайно встретятся с ним на улице, посмотрят друг другу в глаза, и поймут, что натворили много глупостей. Надо бы вместе развязать узлы и узелочки и окунуться в новую нормальную жизнь. И ведь не догадывалась, что Семен столько новых узелочков по миру навязал, вовек не расхлебаться. Наверное, Всевышний понял это и пораньше забрал его в другую реальность.

 

Лежит, наверное, эта реальность посреди тротуара в виде меридиана, а по нему ходят такие придурки, как Николай, и делятся отрицательной энергетикой. И тут женщина остановилась. А ведь люди реально счастливы. Пусть странной, непонятной, но своей жизнью счастливы. Им нет никакого дела до соседей, нет интереса до выяснения отношений по поводу элементарных микротрещин. Они живут. И откуда кто может знать, что для них важнее к обеду: мясо или молочный супчик.

 

Людей разъединяет странная индивидуализация, проявляющаяся в действиях, поступках, образе жизни. Если смести всех жителей странного подъезда под одну гребенку – получится гадюжник. А кто заглядывал в щелочку двери каждой квартиры? Все только в глазок умеют, да и то, со стороны собственного жилья.

«Неужели Шапокляк – это я»? – думала Ираида. - Неужели это у меня самое настоящее «шапоклячье счастье», пропитанное ароматом «Москино» и чужими подземными меридианами?

 

Ирина Горбань.