ЖИТЬ ЛЮБОВЬЮ Эссе-рецензия на статью: Наталья Шлемова «Эстетика трансцендентного в творчестве Марины Цветаевой» Часть первая Благодарю, о Господь, За Океан и за Сушу, И за прелестную плоть, И за бессмертную душу, И за горячую кровь, И за холодную воду. Благодарю за любовь. Благодарю за погоду. М. Цветаева «Есть в стихах, кроме всего (а его много), что можно учесть, — неучтивое. Оно-то и есть стихи», — писала Ма- рина Ивановна Цветаева глубоко чувствующая и понима- ющая истинную суть Поэзии. Вот к этому-то «неучтивому» и обратила свой исследо- вательский взор Наталья Шлемова. Как и каким образом появляется поэтическая аура, где ее корни, куда она влечет, уводит, о чем пытается поведать умеющему уловить ее надсловесность, ускользающую от неверного, неточного прикосновения тонких психических энергий читателя-творца, раскрывающегося навстречу и раскрывающего структуру образов, мыслеформ ритми- чески организованного, гармонизированного текста? «Гармония поэтическая — это факт сопряжения жиз- ни, видимой и невидимой», — пишет Шлемова. М. Цветаева сама о себе писала, что ее единственная задача — услышать и дослушать, то есть перевести ангель- ский язык на земной. Шлемова в своей работе исследует трансцендентность в творчестве М. Цветаевой, ее поэтическую гармонию, ме- таэстетику, заэмпирическую сущность искусства. На этом уровне исследования необходимо слияние с сутью, сущностью исследуемого материала, проникнове- ние как в его внутренние подземные глубины, так и в над- сущностную сферу, сделав вещь, предмет исследования интуитивно близким, своим, погрузив в себя и погружаясь ответно в саму плоть стиха, поэтическую душу носителя творения. Основной путь методологического анализа Шлемо- вой — путь от интуиции через мысль, уходящую в тонкие миры ноосферы, надплановый мир, в «надтекстовое со- стояние стиха», которое доминирует во всем творчестве М. Цветаевой. При максимальном приближении к сверхсмыслу стиха, входя в его ауру, в его над стихотворную «неучтивость», есть опасность эту «неучтивость» соотнести со своим личностно-чувственным состоянием восприятия. Этот уровень чувствования вполне естественным образом мо- жет меняться в зависимости от определенного, именно в данный момент, психофизического состояния восприни- мающего: одно и то же произведение искусства в разные временные отрезки по-разному воздействует, почему мы и возвращаемся к ним, с каждым разом открывая новое и новое при постоянной фиксированной форме (стих, кар- тина, музыкальное произведение). В Поэзии это неуловимое, «неучтивое» присутс- твует, но воспринимается с различной мерой глубины (в зависимости от индивидуума), культурного опыта, различным вызовом ассоциативно-смысловых связей, степенью эмоционально-интеллектуального отклика, что, в свою очередь, указывает на необъятность надсти- хотворных связей, при входе в эмоциональный интер- вал которых воспринимающий усиливает смысловую надстройку сообразно своим свойствам психического восприятия, дающим возможность подключить свое творческое начало, свое воображение, увести в миры запредельного. Творение через себя, свой опыт, свою планетарность — путь самораскрытия, что является основным двигателем самопознания, основным стимулом, всесильным и оболь- стительным притяжением. Необъятное — не объять. Понимая это, Наталья Шле- мова ограничивает себя рамками, в которых пытается уло- вить необъятность цветаевского надстихового пространс- тва, определяя сферу своего исследования от становления поэтики в творчестве М. Цветаевой до интерпретации «Поэмы Воздуха». Чтобы подняться, взлететь в «над», надо оттолкнуться. В данном случае — от плоти самой вещи стиха, его поэти- ческой явленной реальности. Шлемова говорит: «Мысль — это сам Свет. Мыслью очищается пространство вокруг нас. Мысль есть клише плотных форм в Тонком мире». Человек, производя мысли (мысля), творит вокруг себя пространство, свое настоящее и будущее, извлекая его из прошлого. Но даже зная это, продолжает утверж- дать негатив, так как боль и страдание задерживаются в его памяти в большей степени, нежели моменты радости, удачи, счастья. В этом таится своеобразная загадка бытия, и если пос- мотреть на этот устойчивый феномен с физиологической точки зрения, то опыт отрицательных эмоций указывает нам на необходимость избегать в дальнейшем подобных повторов. По сути своей, человек стремится к положительным эмоциям, но мысли приходят и уходят, если не фиксиру- ются, а когда другими фиксируются (философами, поэта- ми, писателями), не всегда трансформируются в свои. Как говорится, чужой опыт не учит, хотя всем известно: бытие познается, делается доступным для других благодаря язы- ку и посредством языка. Сознание человека обусловливается всем спектром ви- денного, слышанного, читаемого. Все вместе взятое форми- рует то или иное представление о среде пребывания, мире вещей, мире идей, и последние играют далеко не второсте- пенную роль в модуляции действий и отношений, в той или иной степени корректности, на какую способно услужливое воображение в меру его развития, сигнальных предпосы- лок, опыта, норм общежития в данной среде, социуме. Язык — основа человеческого взаимоотношения, вза- имопонимания и взаимодействия с себе подобными, и от того, каким мы языком говорим, зависит наше будущее. Мы состоим из того, что едим (физический уровень), и из того, что читаем, слышим, смотрим, с кем общаемся (духовный уровень). Не секрет, что «правду» жизни нужно преподносить сообразно выработанным культурным тра- дициям общества. Язык является не только коммуникативным средс- твом, но основным хранилищем смысла — образной сим- волической системы культурно-знакового пласта цивили- зации. Поэтические тексты, составленные (диктуемые), пред- ставляют особую ценность как результат высшей психи- ческой деятельности человека, каждый раз являясь (про- являясь) из неявленного и становясь «вещью», начинают работать на будущее, неприметно и неизбежно изменяя его, ибо каждый крупный поэт и писатель, усваивая и обобщая предыдущий опыт, привносит свое видение, свою конс- танту, отражающую личностный и надличностный взгляд (поэт не только слуга языка, его орудие (И. Бродский), но и, по выражению М. Цветаевой, секретарь высших сил). Иосиф Бродский писал, что впасть в зависимость от языка — это и есть писательство любого уровня. Поэт впадает и в зависимость от ритма, являющегося космическим началом, и тем самым его по праву можно назвать проводником иных миров. В уме своем я создал мир иной И образов иных существованье, Я цепью их связал между собой, Я дал им вид, но не дал им названья. (М. Лермонтов) Часть вторая Дело Царского сына — Быть великим и добрым… М. Цветаева Марина Цветаева в жизни и в творчестве являет собой пример глубоко страстной, стихийной натуры, наделенной способностью всепоглощающей любви, способной отдать себя этому космическому чувству без остатка, сгореть в нем, жить одной любовью. Часто именно любовь подни- мает ее в верхние, трансцендентальные слои, слои — выше неба края. Ей легко дышится в сим сем разряженном воз- духе, в нем она черпает силу и вдохновение, выливающееся в страстные, энергетически заряженные строки. Поистине поэт живет и дышит любовью. «Марина Цветаева была и есть мост между двумя ми- рами, двумя реальностями: очевидной, но призрачной и невидимой, и истинной, сущей и достижимой нами в бу- дущем, — утверждает Н. Шлемова, продолжая: — Яркий тому пример — “Новогоднее”: Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины... И в минуту сильнейшей скорби и потрясения разруше- ние моста, соединение двух миров: Жизнь и смерть давно беру в кавычки, Как заведомо-пустые сплеты.» Полностью можно согласиться с Натальей Шлемовой. Такое проникновение в неведомый потусторонний мир мог совершить Данте, написавший об этом. Для Марины — это дело обычное, житейски-бытовое, и говорит она об этом как бы между прочим (наподобие экстрасенсов), ощущая реальность и того и другого с раз- ницей: там нас больше. Чем больше, крупнее поэт, тем емче он схватывает ре- альность, отражая ее в своих творениях, преобразовывая ее в поэтическую форму, предлагая следовать в новую, со- творенную реальность: «Чтоб в рай моих заморских песен открылись торные пути» (А. Блок). Поэтическое слово М. Цветаевой объединяет внутрен- нее и внешнее и, творя миры иные, приоткрывает завесу, уводя внешнее во внутреннее, дабы обогатить его, явить внешнему новую, усвоенную, порожденную (сотворен- ную) явь новой ментальности. Язык — инструмент речи. Посредством речи инди- вид формулирует и высказывает свои мысли, тем самым обозначая, раскрывая свое сущностное «Я» в той мере и степени, насколько его внутреннее готово «выйти» во внешнее и насколько сильна эта потребность — обнару- живая себя вовне, в слове, познать свои глубины, рас- крыть себя в себе. Любое высказывание есть творение себя и раскрытие себя, своего непознанного «Я», стремящегося явить себя в реальности, закрепить через плотность формы внутрен- нюю неуловимость. Вся деятельность человечества на- правлена в одну сторону: познать и оставить след. Любая мысль — уровень готовности воздействия на окружающее (внешнее). Только слышат ли? Мысль несет информативную глубину, попытку понять и быть понятым, соотнесенным с внешним миром, через который получаемая информация сверяется с имеющей- ся, накопленной (хранимой), и, сталкиваясь, «замыкаясь», порождает свое видение того или иного события, а вспых- нувшая искра — реакция эмоционального плана: удивле- ние, восхищение, негодование и т. п. — дает импульс для создания произведения. Опираясь на высказывание В. Соловьева: «Достойное идеальное бытие требует одинакового простора для целого и для частей, следовательно, это не есть свобода от осо- бенностей, а только от их исключительности. Полнота этой свободы требует, чтобы все частные элементы находили себя друг в друге и в целом, каждое полагало себя в другом и другое в себе, ощущало в своей частности единство це- лого и в целом свою частность; одним словом, абсолютная солидарность всего существующего, Бог все во всех» (10, с. 131); Н. Шлемова делает вывод: «Ядро цветаевской “пе- реходности” — двуначалие мужественного и женственно- го. Мужественного — личностного, дисциплинирующего, укрощающего, начала становления и восхождения и женс- твенного — бесконечного растворения, не завершения, не утоления, подчинения стихии, нисхождения». Для примера Н. Шлемова приводит следующий стих: Помни закон: Здесь не владей! Чтобы потом — В Граде Друзей: В этом пустом, В этом крутом Небе мужском — Сплошь золотом — В мире, где реки вспять, На берегу — реки, В мнимую руку взять Мнимость другой руки... Легонькой искры хруст, Взрыв — и ответный взрыв. (Недостоверность рук Рукопожатьем скрыв!) О этот дружный всплеск Плоских как меч одежд — В небе мужских божеств, В небе мужских торжеств! Так, между отрочеств: Между равенств, В свежих широтах Зорь, в загараньях Игр — на сухом ветру Здравствуй, бесстрастье душ! В небе тарпейских круч, В небе спартанских дружб! 20 июня 1922 Это не единство первичной андрогинной сущности: соединение в одном двух противоположностей, но разде- ление на две категории — нисхождения и восхождения с приоритетом мужскому: «Небе мужском — Сплошь золо- том…». Там, в потусторонним мире, сплошь духовном, бесте- лесном, М. Цветаева видит обретение истинного соедине- ния, невозможного на земле, но только там: «В небе спар- танских дружб». Здесь Н. Шлемовой подчеркивается явное отчуждение М. Цветаевой от мирского, любимого, но не идеального, востребованного внутренним представлением и проявле- нием этого представления в порывисто-неуправляемых поэтических выбросах, спонтанностях рождаемых строк, наполненных мощной энергетикой, бьющей через зримый сплав смыслов и образов, сравнимый с пульсацией звезды, имеющей физические обоснования природах явлений, не доступных наблюдению соответствующими современны- ми технологиями, равно как и математическим исчисле- ниям. Энергетика же стиха М. И. Цветаевой сможет быть пока уловлена только человеческим аппаратом неясных импульсов, поглощающих исходную парадигму. И усили- вая, аккумулируя эти импульсы (неясно каким образом со- храняющиеся на бумаге), своим восприятием, своим внут- ренним созвучием устремлять свой взор и свою мысль в заданном направлении, приобщаясь к метапоэтическому коду мировой символики. Часть третья О души бессмертной дар! Слезный след жемчужный! М. Цветаева В стихотворении «Ночь», приведенном Н. Шлемовой в ее работе, раскрывается уникальная способность Марины Ивановны слышать, проникая в иные, трансценденталь- ные миры: Час обнажающихся верховий, Час, когда в души глядишь, как — как в очи. Это — разверстые шлюзы крови! Это разверстые шлюзы ночи! Хлынула кровь, наподобье ночи Хлынула кровь, — наподобье крови Хлынула кровь! (Слуховых верховий Час: когда в уши нам мир — как в очи!) Зримости сдернутая завеса! Времени явственное затишье! Час, когда ухо разъяв, как веко, Больше не весим, не дышим: слышим. Мир обернулся сплошною ушною Раковиною: сосущей звуки!.. Раковиною, — сплошной душою!.. (Час, когда в души идешь — как в руки!) 12 мая 1923 Наталья Шлемова увидела в одном из ранних произ- ведений поэта ярко выраженную особенность стилисти- ческого почерка М. Цветаевой, выражающуюся в ее уме- нии соединить видимый мир с незримым, иным. И поэт более живет в мире «слуховых верховий». Там он более, чем здесь. Это еще и своеобразный способ отдышаться, прийти в себя, опомниться от жестокой, грубой, дикой реальности. В этом смысле творчество является еще и способом выжить, излечиться, обрести внутреннюю точ- ку опоры. Самоопределяясь, поэт находит в себе силы противостоять нелицеприятному внешнему, реальности с нечеловеческим лицом. «Стих поэта — обнажение транс- ценденции», — пишет Н. Шлемова. Ритм, энергетика стиха говорят о страстности натуры, о захлебывающемся желании выразить открывшееся, по- делиться, поведать, предостеречь. Вот это «поведать, предостеречь» Наталья Шлемова соединяет с метафизическим сознанием М. И. Цветае- вой: «Марина Цветаева была и есть мост между двумя мирами, двумя реальностями: очевидной, но призрачной и невидимой, и истинной, сущей и достижимой нами в будущем». Итак, перед нами поэт с особым слухом, обладаю- щий способностью соединить два мира, перекинуть мост между зримым и незримым, не явленным, а лишь угады- ваемым, но открывающимся в пору, в «час, когда в души идешь, как в руки!». И это явно отражается в поэтической палитре поэта: 1. Ритме, свойственном соответствующей психической организации, явно и безраздельно отличной от других. 2. Энергетике стиха — наполненности, упругости и силе чувства, вложенного в строки. 3. Особой интонации, определяющей внутреннюю му- зыку, напевность, выражающей камертон душевного пере- живания. 4. Моделировании нового смысла, лежащего за преде- лами формы, но и открываемого посредством ее. 5. Впадении в незнаемое, являющемся самым привле- кательным, ибо открывает миры иные. 6. Передаче через структуру и архитектонику стиха глубины чувств, смысловые парадигмы. 7. Озарении (откровении), стирающем границы ус- ловной реальности, позволяющем произвести переход в трансцендентное состояние. 8. Перевоплощении как возможности слияния с пред- метом исследования, образом, пространственно-времен- ным пребыванием. 9. Метаметафоре — соединении с символикой космоса. 10. Фольклоре — народных ритмах, напевах, использо- вании корневых первооснов. 11. Языковом новотворчестве. 12. Смысловом, тоническом, образном, авангардно- импрессионистическом приеме письма. Мы выделили двенадцать свойств, характеризующих поэтический стиль М. И. Цветаевой. Безусловно, они ле- жат в поле исследования Шлемовой. Но поскольку автор настоящей статьи не претендует на научный трактат, а ог- раничивается свободной формой эссе, то, естественно, по ходу его написания у него возникают некоторые свои по- ложения, взгляды как на творчество М. Цветаевой, так и на талантливую работу Шлемовой, написанную достаточ- но сложным академическим языком с привлечением об- ширного материала, высказываний крупных мыслителей, философов, поэтов. Поэзия — один из способов самопознания личности, самоопределения и соотношения себя с другим, раскры- тие своего «Я» — по сравнению с другими видами искус- ства является наиболее глубинным, ибо процесс рождения поэтического текста более чем неуправляем, так как имеет свойство появляться неожиданно, вопреки стационарно- му, сформированному социумом представлению субъекта о себе и мире отраженном, опрокинутом в себя. Мы до сих пор не можем осознать, каким образом про- исходит творческий процесс и почему не каждого пишу- щего можно в полной мере причислить к олимпийцам — поэтам, переживающим века. С открытием генов ученые могут говорить о некото- рой предрасположенности занятия тем или иным видом деятельности, закодированной в ДНК, и нам остается же- лать более благоприятного сочетания генов или же усерд- ным трудом наверстывать упущение природы. И. Бродский в своей Нобелевской лекции говорил: «… поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется го- лосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он — средством языка…» Применимо ли это, безусловно верное высказывание И. Бродского по отношению к поэзии Марины Ивановны, которую Бродский высоко ценил? Применимо, и в полной мере. Применимо и в плане гигантской работоспособности Марины Ивановны Цве- таевой, для которой счастьем оказывалось заиметь бума- гу, рабочий стол, комнату, немного тишины и покоя, чего всегда и везде не хватало, как воздуха, и в плане диктата языка, так как её в первую очередь вел за собой слух, то есть сначала возникало слово, но услышанное слово, не придумываемое стихотворцем ради удачной рифмы, об- раза, не заимствованное у другого, а возникающее из не- бытия, «небесной копилки» биосферы разума, духа, пере- житого, перечувствованного опыта. Слово, которое и есть основа мысли, слово, сопричастное языковой стихии, сло- во, в котором заключена жизнь и которое следует исполь- зовать для ее сохранения. И это значит — жить любовью. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
