Памяти поэтессы Ирины Кнорринг

 

У меня есть синяя тетрадка

У меня есть белые книги

У меня зато есть пёстрые миги

И неистовый месяц - май.

Ирина Кнорринг

 

Поэзии извечная загадка:

Поэт подобен сказочному магу –

Серебряные строки на бумагу

Стекают воском поминальных свеч.

 

Домой везёт лохматая лошадка,

Сверкает серебром пушистый ельник.

Волшебный приближается сочельник,

Баюкает теплом голландка-печь.

 

Войны гражданской ужасает схватка,

Всё дальше бег от красного террора,

И в трюме черноморского линкора

Пришлось себя от Родины отсечь.

 

Сгорает солнце в небе без остатка,

В песчаной охре белый порт Бизерта.

В Россию не пошлёшь родным конверта

И всё трудней хранить родную речь.

 

В Париже тоже жить совсем не сладко:

Учёба, поиск крова и работы,

А диабет, добавивший заботы,

Повис над жизнью, как Дамоклов меч.

 

Наградой в доме детская кроватка,

Как хорошо быть за спиною мужа.

В Париж вдруг ворвалась фашизма стужа,

И жизнь больной не удалось сберечь.

 

С отцом в Россию синяя тетрадка

Вернулась, ярко брызнула стихами,

Что звонко закричали петухами –

Как долго ждали строки этих встреч!

 

Памяти поэтессы Раисы Ноевны Блох

Это было, было и прошло.

Что прошло, то вьюгой замело.

Оттого так пусто и светло.

Раиса Блох

 

Серебряный век. Стихотворный Рублёв –

Застрелен в застенках ЧеКа Гумилёв.

Поэтов испуганный рой воробьёв.

 

Уже не достанет террора Молох,

Берлин приютил переводчицу Блох,

Лозинский учителем - имидж неплох.

 

В Германию хлынул фашизма потоп,

Уютный мирок, как кораблик, утоп,

Во Францию путь из спасительных троп.

 

Париж слышит грохот немецких сапог,

К евреям «порядок» по лютому строг:

Дорога в концлагерь и жизни итог.

 

В концлагере каждый лишь временный гость,

Освенцим в работе. Идёт Холокост -

Сжигается в пепел еврейская кость.

 

Раиса под душем вдыхает «Циклон»,

Душа вместе с дымом ушла в небосклон.

Остался на память из строчек кулон.

 

* * *

Одно осталось: удивленье –

Без унизительных желаний,

Без утомительной мечты.

Червинская Лидия

 

В столпотворении Парижа,

В богемном шуме Монпарнаса

Всё громче, с каждым днём сильней

Поэзию на русском слышат –

Читают, оседлав Пегаса,

Не позабывшие корней.

В стихах в снегу избушки крыша,

Иконка бабушки от сглаза,

От рощи лишь остатки пней.

(Расстрелов кровь на стены брызжет,

Повешенной во снах гримаса –

Войны гражданской ужас дней.)

 

Последнее не ляжет в строки:

Поэзия мирского выше –

Важна лишь чувственная боль.

И спорят об ушедшем Блоке,

О неоткрытом в книгах Ницше,

Кто знаменит, но круглый ноль.

Никто не метится в пророки,

В себе копаться проще, ближе,

Блаженного спокойней роль.

А бичевать с трибун пороки,

То наживёшь такую «грыжу» -

С семьей расстрелян был король.

 

Живя в мирке своих желаний,

Для сохранения уюта

Захлопнув в бурю плотно дверь,

Творцы поэзии ваяний

Вдруг проглядели почему-то

Фашизма вырос рядом зверь.

Муть поэтических камланий,

Подать бессмысленное круто

Чем отличается теперь?

Не учит череда страданий –

Не утихает в мире смута.

В Сансару, глупый, не поверь.