ПРЕЖДЕСЛОВИЕ

Прежде всего, должен вам сказать, что эти миниатюры написаны для

тех, кто обладает чувством юмора, а также для тех, у кого его нет. Но это

не имеет никакого значения.

Один совет, - читайте, спотыкаясь на каждом шагу.

Здесь всё непросто и неспроста.

 

О Феде

 

Их было три брата: Петя, Федя и Митя. Федя был средним братом по

всем показателям: и по возрасту, и по развитию, и по весу. Митя по

возрасту был младше своих братьев, но, несмотря на это, в фамильной

строке семьи он выступал, как бы, в роли отца своего Василия. Братьев,

почему-то, звали не по имени и отчеству, как это надлежит в их возрасте:

Петр Васильевич, Федор Васильевич, а просто: Петя – Митин брат, Федя –

Петин брат. Митю же звали, чаще всего, Митяй. Этим он и отличался от

Феди, которого с ухмылкой иногда могли назвать и Васей.

- Эх, Вася, Вася, - говорили ему, но он не придавал этому никакого

значения и не обижался. Ему было до Фени.

А Фенька, друг Феди, бывало спрашивал его.

- Федь, ты меня уважаешь?

- Уважаю, - отвечал Федя.

- И я тебя уважаю, - говорил Феня.

 

Но это было в те, ещё не совсем далёкие времена застолья, когда все

умели быть счастливыми, несмотря ни на что, потому что смотреть,

собственно, было не на что.

Федя не страдал от недостатков, и тем оставался счастливым по сей

день, потому как не страдал он и от своих комплексов, которых у него

было достаточно. Он даже, казалось, гордился этим.

Федя мог обходиться без всего и, при этом, прекрасно себя чувствовать.

Когда его спрашивали, - Федь, без чего ты не можешь обходиться?

Он так и отвечал, - без ничего.

- Спроси меня о чем-нибудь, - просили его.

- Оно мне надо? - спрашивал он.

Таким был Федя, таким его знали, любили и уважали.

 

Федя лишен был чувства зависти, ревности и даже тщеславия, но, как и

всем, ему были присущи свои характерные особенности: сила воли,

терпимость, наблюдательность и другие индивидуальные черты характера.

Обладая природной волей, Федя не любил подчиняться воле другого

человека. Потому-то он и плакал в детстве, когда ему приходилось делать

то, чего от него хотели другие, а он этого не хотел.

«Поскорее бы стать мужчиной», - думал он.

А мужчиной Федя стал, познакомившись с Клавкой. Кажется, тогда он

заплакал в последний раз.

- Что с тобой, Федя? - спросила Клавка.

- Я стал мужчиной, - ответил он.

Но на самом деле, мужчиной Федя стал гораздо позже. Правда, когда и

как это произошло он не знал. Он этого просто не заметил.

 

С тех пор, как он родился, случилось многое: была война

отечественная, война холодная, изобилие, период застоя, перестройка,

даже криминальная революция с распадом Союза. Чего еще ждать в

отпущенный нам короткий срок?

- Чего? - спрашивали его.

- Ничего, - отвечал Федя и ждал ещё чего-то, как и все другие.

Вот такой человек был Федя. Как и все другие.

 

ОБ ОСТАЛЬНОМ

 

Ощутимое прошлое

 

Федя родился в большой единой стране Советов, которая называлась

тогда мощным именем – СССР и, которая однажды, неожиданно и на

радость её врагам, развалилась на все четыре стороны. Рассыпалась на

отдельные куски, которые сейчас называются независимыми, а на самом

деле, ещё более зависимыми государствами.

 

В тот день, когда это случилось, Федя отдыхал на юге страны по

бесплатной путевке, которую ему достала Клавка, по большему, одной ей

известному, счету. Поэтому случилось так, что в тот самый момент, когда

его страна развалилась, Федя, вдруг, оказался, как бы, за границей.

Ощутил себя иностранцем Федя не сразу.

Язык, на котором говорили все, он знал. Денежные знаки остались те

же, что и вчера, а товары по-прежнему делились на товары наши и не

наши. Правда, наши – были уже из пока ещё едва ощутимого прошлого.

Кроме беспредела в грабежах, насилия и пошлости, на первый взгляд,

всё как будто бы оставалось без изменения. Но телевидение, которое,

наконец, развязало себе руки, распустилось до неузнаваемости. Даже

простые вопросы, на которые политики призывали народ ответить на

выборах или на референдуме, выворачивали наизнанку, запутывая всех с

ответами «да» или «нет» на заданный вопрос.

«Вы за конституцию, да?» - спрашивал бюллетень.

«Нет», - отвечал Федя, и в сердцах жирно зачеркивал это слово.

«Федя тоже согласен», - подсчитывала голоса счётная комиссия.

 

Сам ты посол

 

Большая страна мгновенно распалась на самостоятельные республики,

внутри которых стали появляться отдельные области, каждая из которых

спешила назначить своих послов, чтобы заявить о своей независимости.

В бывшей великой стране развелось столько послов, что почти

каждому встречному Федя мог бы уже безошибочно сказать.

«Да посол ты» …

«Сам ты посол» - ответили бы ему.

 

Я вспомнил

 

Федя молча стоял и слушал оживленный разговор туристов, таких же

иностранцев из ближнего зарубежья, как и он сам.

Был теплый спокойный летний вечер. Разместившись, наконец, после

долгой дороги в гостинице, мужчины, не сговариваясь, собрались в

красивом ухоженном зелёном дворике, курили и вспоминали о разных

эпизодах своей жизни.

Обсуждались темы выпитого накануне спиртного и проблемы,

связанные с женщинами у собравшихся женатых туристов. По очереди

рассказывали они о самых интересных моментах праздной жизни вдали от

своих жён.

Особенно много говорил низенького роста лысый мужчина, у которого

с этим, в отсутствии жены, никогда не было проблем.

- Помню как-то, когда жена уехала к подруге, я пригласил к себе

женщину… - рассказывал он.

- А я помню… - рассказывали другие.

- Я вспомнил, - вдруг сказал Федя, который до этого молчал.

Все приготовились слушать его воспоминания.

- Я вспомнил, - сказал Федя, - я хочу домой.

 

Пуговицы

 

Клавка, для которой Федя был почти родным человеком, всё устроила.

Федя приехал домой, как к себе на родину.

Он вошел в свою уютную, не закрепощенную мебелью квартирку, и

долго приятно отдыхал от перемен, шумных улиц, курортов, экскурсий,

поездов и беспокойных людей.

Утром следующего дня Федя включил старую, военного образца

настенную одноканальную радио-тарелку под названием СЧД - «Слушай,

что дают»*. Тревожно рассказывали о нехватке продовольствия,

дороговизне, реформах перестройки, которые завели экономику страны в

тупик.

Обещали отключать электроэнергию.

Заглянув в свой пустой холодильник, Федя грустно заметил.

«Конечно, если в холодильнике пусто, зачем нам электроэнергия?

Наверное, поэтому её и отключают».

На завтра Федя был приглашен к Клавке на день рождения.

Собираясь к ней, Федя вытряхнул из кармана своего пиджака две

грязные пуговицы и мятую сигарету «Pall Mall».

«Это, конечно, не подарок Клавке, - подумал он, - но для меня –

находка».

Он закурил, примерил пуговицы к пиджаку и, поняв, что они не от

него, сунул их обратно в карман.

- Это ж надо, - сказал он.

Они были ему нужны.

 

Ждите

 

На дне рождения у Клавки Федя пил молча, придерживая злость

внутри себя. Он одиноко сидел где-то с краю стола и с грустью поглядывал

на Клавку, слушая заумные тосты её плешивого ухажёра. От ревности, в

душе у него творилось непонятное. Вчера он слегка повздорил с Клавкой,

не согласившись на вариант обмена их квартир, который она предложила

ему, чтобы съехаться.

«Съездить бы ему по морде чем-нибудь…», - подумал Федя, взял графин

с водкой, встал и уставился на плешивого. На него никто не обращал

внимания. Не зная, что ему делать дальше, он постоял немного, затем

поставил графин на место и сел.

Где-то в глубине души ему тоже хотелось сказать что-то такое, за что

пьют с удовольствием, но он не умел говорить красиво. Хотелось выпить,

но тоста не было. Федя в очередной раз сам налил себе из графина,

посмотрел на всех, молча выпил и вдруг почувствовал безразличие ко

всему.

После тоста за именинницу ему захотелось громко петь. Федя поднялся,

снова взял графин и, перебирая в уме известные песни, заорал с

графином в руке первое, что пришло на ум:

«Вставай, страна огромная, вставай…»

Оря*, он думал, - «оно мне надо?»

 

Уходил с Клавкиного дня рождения Федя в дурном настроении. Дорогу к

своему дому он знал, поэтому категорически отказывался от помощи,

которую нудно предлагал ему плешивый, не отпуская домой одного. Федя

громко убеждал плешивого в том, что не пьян, беспорядочно размахивая

руками в поисках дороги.

Затем, следуя своим бликам, он словил их нужный импульс и

сам пошел в правильном направлении. Накопленная в нём отрицательная

энергия требовала выхода.

У подъезда своего дома он увидел, стоящую к нему спиной, девушку.

«Телефонистка», - подумал Федя и остановился, чтобы не спугнуть её

перед неожиданным выбросом своей энергии.

«Щас напугаю», - решил он.

Оглядываясь по сторонам, Федя незаметно подкрался к ней сзади,

наклонился поближе так, чтобы ей лучше было слышно и, набрав полную

грудь воздуха, изо всех сил крикнул.

- Ждите, ждите…

- Придурок! - закричала, до безумия напуганная, девушка.

Увидев её перекошенное лицо с глазами навыкате, Федя побледнел и

сам застыл в испуге с открытым ртом. Оба молча смотрели друг на друга.

«Кажется я ошибся», - осознал Федя.

- Извините, – почти неслышно пробормотал он.

«Почему я решил, что она телефонистка?» - приходя в себя, подумал

Федя и вошел в свой подъезд.

- Идиот, - простонала телефонистка ему вслед.

------------------------------------------- ----------------------------------------

Оря* – в данном случае Федя «орял» песню до неприличия, от

прилично выпитого спиртного.

 

Автограф

 

Утром было как-то всё не

так. Голова раскалывалась на самостоятельные княжества без послов и

взаимосвязей. Каждый раз, просыпаясь после выпитой водки, Федя

вставал на дыбы. Дыбы качались.

- Завязываю я с именинами, - стонал Федя, завязывая шнурки на

ботинках.

Нужно было идти в магазин, но он не помнил зачем. Дыбы отшибли

ему память.

К вечеру полегчало. Хмель отступил, наступила ночь.

- Не одно, так другое, - проворчал Федя, лег в постель и уснул.

Утром он был в форме, сам пришил на пиджаке оторванную пуговицу,

позвонил Клавке и договорился встретиться.

- И в аптеку зайди, - напомнила она.

По дороге к Клавке он дал интервью местной газете.

Интервью брала молодая журналистка.

- Представьтесь, пожалуйста, как вас зовут, где вы живете, в городе

или в деревне? - спросила она, включив свой диктофон на запись.

- А вас как зовут? - в ответ спросил Федя, - сами вы из какой деревни?

- Меня зовут Дуся, я журналистка местной районной газеты «Харчишка»,

а живу в городе Лос-Ягодица, - представилась она.

- Никогда не слышал о таком.

- Наш городок после перестройки переименовали.

- Надо же, - сказал Федя, думая о своём.

- Мне поручено взять у вас интервью, как у специалиста-филолога по

иностранным языкам. Представьтесь, пожалуйста.

- Меня зовут Федя, иду из деревни Санта-Фелюки.

- Куда, если не секрет?

- Туда, - ответил Федя и показал направление, махнув рукой в

противоположную сторону.

- Где бы вы хотели жить, в городе или в деревне? - задала очередной

вопрос журналистка.

- Я бы хотел жить в Бердичеве, Барселоне…

- Что вы сказали? - не поняла Дуся.

- В Париже, говорю.

- Почему?

«Потому», - говорил его молчаливый ответ.

- Поняла, - вышла из паузы Дуся, - скажите, а что вы заканчивали?

Федя посмотрел на журналистку, вспоминая свои юные годы в

стране Советов, и сказал.

- Я заканчивал один из факультетов университета иностранных языков

Самарского железнодорожно-стоматологического

училища имени Фрундзе.

- Вы хотели сказать Фрунзе? - поправила Дуся.

- Я хотел сказать Феликса Дзержинского.

- Не поняла.

- Я и сам ничего не понял.

- Понятно, - произнесла Дуся.

- Уточните, пожалуйста, какой факультет вы заканчивали?

- Это был один из факультетов иностранных языков.

- И какие языки вы там изучали?

- С кем? - спросил Федя.

- Со всеми, - лишь бы как поставила вопрос Дуся.

- Я изучал русский, немецкий, английский..., - стал перечислять Федя.

- И как, успешно? - перебила его журналистка.

- Думаю, да.

- Думаете или успешно?

- Успешно… думаю.

- Думаете успешно.

- В общем, так же, как все, - убедительно уточнил Федя.

- А где вы потом работали?

- На секретном металлургическом заводе.

- Кем, если не секрет?

- Не секрет. Вначале заместителем начальника отдела.

- Какого отдела? - не отпускала его Дуся.

- Отдела снабжения.

- А потом?

- Переводчиком, - ответил Федя так, словно в отделе снабжения только

переводчики и работали.

- Переводчиком в отделе снабжения? – удивилась Дуся.

- Да-а, - небрежно протянул ответом Федя.

- То есть, вы хотите сказать, что в отделе снабжения работали

уже по специальности? - профессионально уточняла вопрос

журналистка.

- Где-то так.

- А конкретнее можете сказать, переводчиком чего вы там

работали? - задала основной для себя вопрос журналистка и придвинула

микрофон к нему поближе.

Федя и сам понимал, что это был основной вопрос, и не только для

журналистки, но и для него, как дипломированного специалиста. Прямой

ответ мог опустить его имидж, но он не

стал темнить и, подойдя к ней поближе, негромко произнёс.

- Я переводил доллары по курсу, если хотите, - неожиданно прозвучал

ответ.

- Если хотите? - неопределённо отреагировала журналистка.

- Да.

- Поня-я-тно, - протянула Дуся, затрудняясь отреагировать конкретнее.

- Мне тоже понятно, - сказал Федя, и, как бы на прощание добавил, - чем

ещё могу быть полезен?

- Спасибо за интервью и, если нетрудно, оставьте мне свой

автограф, пожалуйста, - прощаясь, поблагодарила Дуся, - надеюсь, у вас

всё в порядке.

«Не стоит, а так, всё в порядке», - написал Федя на её газете фразу,

которая читалась, скорее, как не свойственная мужчинам жалоба, чем

ответ на её благодарность и, подписавшись, оставил Дусе свой автограф.

Смутившись, журналистка выключила диктофон и ушла с Фединым

автографом.

«Не понял, - подумал Федя, - чем же я мог её так смутить?»

 

Что делать

 

Федя заходил к Клавке от нечего делать, потому что больше ему ходить

было не к кому.

- Что делать? - спрашивал он Клавку от нечего делать.

- Ты спрашиваешь так, будто я тебе уже не интересна.

- Ты интересна, даже очень интересна, - говорил Федя.

- А чем я тебе интересна?

- Интересно, думаю, чем ты мне интересна? - шутя, отвечал Федя. - Да,

именно так я и думаю.

- Если бы не я, ты бы уже давно меня бросил, - обиженно говорила

Клавка.

- Это ты и, как видишь, я тебя не бросил, - говорил Федя, как бы

убеждая себя.

- Конечно я, а кто же еще? - не совсем понимая его, соглашалась

Клавка.

- Никто, только ты и еще твои красивые губы.

- Еще чего?

- Есть еще одно, самое желанное.

- Для тебя?

- Для меня, Клавка, и не только для меня, - сказал Федя, посылая ей

воздушный поцелуй.

- И это всё?

- Нет, - сказал Федя и пошел на кухню заваривать свой чай.

Клавка уже в который раз была не удовлетворена.

 

Как дела

 

Федя вспоминал, как познакомился с Клавкой.

Дело было летом. Молодые женщины носили лёгкие соблазнительные

платья, а мужчины ходили на свидания хоть бы в чём.

Федя познакомился с Клавкой пятого июня, – в день получки, и

назначил ей первое свидание. Всё складывалось хорошо, и настроение

было таким же.

- Как дела? - спросили у Феди, который иногда носил шляпу.

- Всё хорошо, - ответил Федя, и улыбнулся.

- Хорошо, когда у человека всё хорошо, - сказала женщина в белых

джинсах. Она любила всё хорошее, тоже улыбнулась, а потом зевнула.

Но человек в зелёном сказал.

- Когда одному хорошо, другому может и поплохеть.

Он не выносил, когда кому-то хорошо и потому расстроился.

- Везёт же людям, - сказала женщина в родинках.

А человек без галстука, в расстёгнутой до брюк рубашке, которому всё

было безразлично, два раза чихнул и сказал:

- Спасибо.

Федя, который на этот раз был в шляпе, перестал улыбаться.

- Будь здоров, - сказал он человеку без галстука, но тот уже сказал

спасибо и потому молчал.

К Феде, у которого всё было хорошо, подошел мужчина в свитере и

объяснил, что ничего хорошего нет и не может быть, потому что всё

относительно, и если кому-то хорошо, как ему

кажется, то всегда найдется человек, которому ещё лучше.

- Понимаешь, Федя, говорить, что у тебя всё хорошо, глупо, - сказал он.

- Всё меняется, как говориться, всё течёт, и то, что сегодня хорошо, завтра

тебе может не понравиться, поэтому не надо говорить, «всё хорошо»,

говори – «всё к лучшему».

До завтра было ещё далеко, но хорошее настроение уже куда-то

пропало. Он пришёл на свидание с Клавкой и ждал в скверике,

у скамейки возле газетного киоска. Внезапно разболелся живот,

и сильно зачесалась, сдавленная обувью, ступня.

Не зная, куда себя деть, Федя снял шляпу.

- У вас расстегнулись пуговицы, - сказал человек с газетой в руках,

посмотрел на брюки и как-то странно улыбнулся.

Его улыбка не предвещала ничего хорошего. Всё складывалось

к худшему.

Брюки, которые почему-то оказались без ремня и пуговиц, перестали

держаться на Феде, и поползли вниз.

Федя, окончательно расстроенный, растерянно стоял со шляпой

подмышкой. Поддерживая брюки двумя руками, он озирался по сторонам и

с нескрываемым опасением ожидал свидания с Клавкой.

«Только бы она не пришла, - думал он. - Увидеть меня почти без

штанов на первом свидании, было бы сверх самого недостойного позора.

Что она подумает обо мне?»

- Как дела? - вдруг услышал он голос Клавки сзади.

Она пришла без опоздания, желая обрадовать его своим

неожиданным появлением.

Федя обернулся и замер, увидев её в пяти шагах от себя. Позабыв обо

всём, он застыл на месте.

- Как дела? – снова спросила она и протянула к нему обе руки,

приглашая подойти к ней.

Выпустив всё из рук, Федя нерешительно зашагал к Клавке. Он взял

её руки в свои и, оставив позади себя все смущения, сказал:

- Всё к лучшему, Клава, потому что так оно и должно быть,

будь оно всё неладно.

Шляпа и брюки лежали в стороне целующейся пары, и всё было

хорошо, и хотелось бы верить – к лучшему.

Клавка не раз потом вспоминала Феде об их первом свидании и о том,

как он впервые поцеловал её без брюк.

- Это было что-то, - говорила она, - что-то, в чём я до сих пор так и не

разобралась.

И это к лучшему.

 

Прореха не помеха

 

Федя присел на корточки и мгновенно распорол себе брюки, да с таким

треском, что прохожие оглянулись. Всем было понятно, что произошло, и

Феде тоже.

- У вас сзади брюки распоролись, - сказал прохожий,

который даже остановился, чтобы разглядеть поближе.

- Надо бы зашить, - добавил он Феде, которому и без него

было понятно, что надо.

Произошло это утром на улице, среди людей, спешивших на работу.

Опасаясь, чтобы его не увидели с дурацкой прорехой, Федя продолжал

сидеть на корточках. Всё было гораздо конфузнее, чем он мог себе

представить, сидя на корточках в гуще людей шумной улицы.

По тому, как снизу стало довольно прохладно, Федя понимал, что кое-

что обнажившееся прохожие видели, но о масштабах обозримого он не мог

догадываться.

«Не трогать же себя на глазах у всех, ещё не так поймут».

По тому, как люди, проходившие мимо него из-за спины,

улыбались и перешёптывались, он мог бы реально оценить обстановку, в

которой оказался, но он не видел их лица. А люди, идущие навстречу,

недоумевали.

«Почему вместо того, чтобы помочь человеку подняться, которому

стало плохо, они проходили мимо с ухмылкой и, тихонько

перешёптываясь, посмеивались над ним?»

Правда, сами они тоже проходили мимо, оставив пострадавшего на

произвол судьбы, но не посмеивались, а если и перешёптывались, то

только, чтобы осудить тех, кому был виден Федя сзади.

«Всё путем, как сказал бы мой любимый актер», - успокаивал себя

Федя, не помня его имени.

Так и сидел бы Федя до посинения этих дел, если бы к нему не подошла

добрая женщина.

- Вставай, сынок, и так всё видно, - сказала она, улыбаясь приятной

улыбкой.

Федя встал, запахнул прореху, и, придерживая её руками, побежал

домой.

«Всегда всё просто, когда рядом вовремя оказывается добрый

человек, - подумал Федя. - Тогда и прореха не помеха».

 

Эх, Клавка

 

Федя посмотрел на себя в зеркало. Порядком измученный, он решил не

ходить больше на работу.

- Нужно выспаться, - сказал он в зеркало.

«Завтра же начну искать себе другую работу», - подумал Федя и уснул.

Другой работы он не нашёл, зато выспался, но всё было не так, как

хотелось бы.

Повалил снег.

Потом, когда снег растаял, он нашёл себе работу, но в то время, как

другие уходили в отпуск и уезжали на отдых, он должен был работать.

Всё, как будто бы наладилось, но опять было не так, как у людей.

«Скоро праздники, день рождения Клавки, а потом Новый год. Надо

что-то делать», - подумал Федя.

Когда он хотел что-то делать, сон валил его с ног, а когда хотелось

спать, нужно было что-то делать. И так всегда.

Утром, проснувшись, Федя уже знал, что делать.

«Нужно купить Клавке подарок, но где взять деньги, если до зарплаты

ещё две недели? - подумал он, - А мне и впрямь лучше расслабиться, всё

равно денег нет, да и магазины закрыты».

- Эх, Клавка, Клавка, с днём бы тебя рождения, да нечем, - сказал

Федя и лёг спать.

 

Отклевало

 

На следующий день Федя достал из шкафа забытую удочку, оделся

понаряднее и пошёл к Клавке поздравлять с днём рождения.

- Клавка, с днем тебя рождения, - улыбаясь, сказал Федя, и подарил ей

бамбуковую удочку.

- Спасибо, - сказала Клавка, - в прошлом году ты мне тоже удочку

подарил.

- А я их две и купил в прошлом году, - сказал он.

- Странный ты, Федя.

- А чего, теперь у тебя будет две удочки, разве плохо?

- А чего хорошего? - сказала Клавка.

- Смотри, и наклейка на ней фирменная, - показывал Федя,

стараясь задобрить Клавку.

- Сам приклеил, что ли?

- Нет.

- Почему тогда на той удочке нет?

- Разве? Когда дарил, была наклейка.

- Куда же она исчезла?

- Наверное, её при клёве оторвало, - пошутил Федя.

- Не поняла, ты что, опять со своей Клёвой рыбачишь? - возмутилась

Клавка.

- Не было ни Клёвы, ни Клавы, никого, я сам ловлю.

- Клёвы не было, Клавы не было, а рыбалка была, да? Всё ещё не

нарыбачился, а со мной импотентом прикидываешься? - возмущалась

Клавка.

- Я про клёв, Клава, - терпеливо объяснял Федя.

- А я про что? Развел себе Клёв всяких, - рассердилась Клавка и ушла

на кухню готовить праздник.

«Отклевало, - подумал Федя. - Вот так всегда, она ловит там, где не

клюёт».

 

Освободился

 

- Свобода! - закричал Федя, женившись на Клавке.

- Я чего-то не поняла, - сказала Клавка.

- Клав, хорошо, наверное, быть свободным, ты бы хотела стать

свободной?

- Не знаю, не понимаю, как ты можешь считать себя

свободным, когда ты уже женат?

- Ну, свобода вообще-то относительное понятие, - сказал Федя.

- Ну, и?

- Свободным, по-моему, можно быть только относительно.

- Относительно жены что ли? - не поняла Клавка.

- И относительно жены тоже, но я не об этом, - сказал Федя.

- А о чём?

- Вот послушай, допустим, человек свободен, вернее ему кажется, что

он свободен. Что он делает? Он очень дорожит этой свободой и становится

от неё зависимым, то есть теряет её, становится опять не свободным,

понимаешь?

- Понимаю, и как в этом случае быть? - спросила Клавка, - научи меня.

- Плюнуть на свободу, освободиться от неё, и тогда станешь

свободной, - сказал Федя. - Вот такой получается вывод.

- И как это сделать? – хотела разобраться Клавка.

- Чтобы стать свободным нужно освободиться, поняла?

- Не совсем.

- Да хоть в туалете закрыться от всех если тебя достают по всякому

поводу, - объяснил Федя, и пошёл туда, как бы показывая ей пример.

- Я свободен! - крикнул Федя через некоторое время, выходя из

туалета.

- Освободился? - спросила Клавка, - я поняла, очень хорошо, сходи

тогда за хлебом.

 

Ценитель пенки

 

Федя больше всего любил два времени года: зиму и весну. Зимой он

ждал весну, а весной – зиму.

Он не любил лето за суету и ажиотаж вокруг отпусков, жару и запахи

варенья на кухне, где всё время что-то кипит, во что-то переливают, а ему

только пенку дают попробовать.

Ценитель пенки, прозвала его Клавка.

Осень больше радовала тем, что уже ближе к зиме, и можно, наконец,

раскрывать разные банки с вареньем.

Но не любил он осень, и за то, что его постоянно посылали на базар

чего-то купить: огурцы, баклажаны, помидоры и разные

приправы для соленья, консервирования и всякое такое.

Зато зимой он никуда не отходил от телевизора, у которого

проводил всё свободное время.

За окном валил снег, разыгрывалась метель, а он спокойно сидел дома с

варениями, солениями, горячими батонами и Клавкой.

Плохо только, что весной все запасы заканчивались, и опять скоро лето.

 

Молекула

 

Клавкин сын спросил у Феди.

- Что такое молекула?

- Зачем это тебе? - поинтересовался Федя.

- Мама сказала, чтоб я спросил у тебя.

- А больше она ничего не сказала?

- Сказала, что потом скажет, когда ты скажешь, - ответил Клавкин

сын. - Она еще сказала, что про молекулу ты всех лучше знаешь.

- Ну-у… молекула – это такое… очень маленькое, - объяснил Федя.

- Откуда ты знаешь? - спросил Клавкин сын.

- А ты об этом маму спроси.

- Мам, …

- Что ты пристал со своей молекулой, - перебила его мама, - спроси

лучше про большое.

- У кого спросить про большое? - спросил Клавкин сын у Феди.

- У мамы и спроси, она про большое лучше всех знает, -

сказал Федя.

- Мам, а что такое большое?

Мама объяснила, что большое – это когда в руках не

помещается.

Клавкин сын попробовал взять в руки Федин перочинный нож, он

поместился.

- Я понял, большое – это не Федин перочинный ножик. Его

перочинный ножик – это маленькое.

- Да, сынок, и не только его перочинный ножик.

- А что еще?

- Ты у папы спроси.

- Пап, а что еще маленькое?

- Я не знаю, что еще маленькое, но нос у тебя, как я смотрю, большой,

- сказал Федя.

Клавкин сын потрогал свой нос и, ничего не ответив Феде, задумался.

Вечером, когда все улеглись, Клавкин сын опять стал спрашивать.

- А вот если молекулу взять в руки и положить под микроскоп, что

будет?

- Ничего не будет, она там и будет лежать, если её микроскопом не

раздавит, - ответил Федя.

- А если раздавит?

- Клав, уйми свою молекулу, пока я её не раздавил.

- Микроскоп, - обозвал его Клавкин сын и попробовал уснуть.

 

Словарный запас

 

Феде отшибло память. Он вышел из автобуса, посмотрел по сторонам,

хотел что-то спросить у прохожего, и даже подошёл к нему, но не спросил,

потому что напрочь забыл дома весь свой словарный запас.

- Как всегда, - сказал Федя, вспомнив два слова, и вернулся домой за

словами.

 

Иностранец

 

- Ты мне обещала дать денег на зубы, - сказал Федя, засунув в рот два

пальца.

У Феди не было двух передних зубов – верхних, и оба глазных. Он

страдал от того, что ему всегда приходилось скрывать этот недостаток.

Когда он говорил, прикрывал эту пустоту двумя пальцами. Даже когда

Федя улыбался, у него вместо зубов всегда можно было увидеть два

пальца. Он ими закрывал то, чего не было. И всякий раз, когда Федя

запускал в рот два пальца, просил денег у Клавки, чтобы сходить к

зубному. Но она их не давала.

- Тебе должно быть стыдно за меня. Муж должен ходить с зубами, я

сказал! – как-то строго сказал он, без пальцев во рту.

- А мне не стыдно, Федя, - отвечала она. – Это тебе должно быть стыдно,

как мужу, у которого даже на свои зубы нет денег.

Наконец, собрав нужную сумму денег, она сама повела его к зубному и

заплатила сразу за всю работу вперёд, чтобы Федя не потратил их на что

другое.

Теперь у него с зубами всё было нормально, но привычка осталась.

- И откуда ты взялся, откуда свалился на мою голову? - возмущалась

Клавка.

- Из Иерусалима я, Клавка, - отвечал Федя с двумя пальцами во рту.

- Помыл бы руки, иностранец.

- Еврей я, Клавка, еврей, а не иностранец, - отвечал Федя, и

показывал два пальца... а иногда и три.

«Конечно, - думала Клавка, - разве бывают евреи иностранцами, они

везде у себя дома».