Сын Катарины побывал на своей родине, в поволжской деревне.

И там, у бывших соседей, увидел свадебное фото матери - единственный,

чудом сохранившийся снимок её довоенной молодости. Вернувшись из

отпуска, о своей удивительной находке смолчал! Отдал фотографию на

реставрацию.

И сегодня, во время юбилейного застолья он под всеобщий восторг

преподнес маме, виновнице семейного торжества, большой портрет в

золочёной раме!..

Ближе к полночи разъехались гости. Стихла музыка в просторном доме

сына. В комнату Катарины перекочевали из зала пышные букеты, гора

презентов! Она поставила свадебный портрет на комод - на видное место!

- и с не стихающим волнением стала вновь и вновь всматриваться в

дорогие черты. «Родной мой! Сколько ж мы не виделись... - шептали

увядшие губы. - Это всё, что осталось от нашей юности...»

„И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее

к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от

плоти моей...“

- Бабулечка, неужели это ты?! Такая красивая, молодая невеста!

- Ну, конечно, я! - улыбнулась Катарина, обнимая правнучку. - Мне же

не всегда было 90 лет!

- А это твой жених? - допытывается малышка.

- Это Артур, мой муж. Младший брат твоего прадедушки Георга...

Пятилетней крохе сложно разобраться в родственных связях, но,

детским чутьём улавливая душевный трепет пожилой женщины, она с

серьёзной миной констатирует:

- Тоже очень красивый! Вы оба, как принц с принцессой!

Фото, возникшее из далёкого, самого счастливого мгновения в жизни

Катарины, горячей волной всколыхнуло её душу. Услужливая память ярко

высветила эпизод...

… 1940 год. Солнечный сентябрьский день. Столы, накрытые в глубине

двора. Угощение скромное, зато какие задорные переборы гармошки! Как

лихо молодёжь выплясывает «гопса-польку»! Катарина в белом с

кружевной отделкой платье. Сама и платье пошила, и кружева связала! Ей

к лицу венок из восковых цветочков, заботливо изготовленный Анной

Штольц, матерью жениха. А взгляд Артура такой восторженный, такой

зачарованный, что у невесты от счастья кружится голова! Она любима

самым дорогим, самым лучшим на свете парнем!

„Клянусь любить тебя в горе, радости, богатстве, бедности, в болезни и в

здравии...“

Это был подарок судьбы. Подарок, какой единожды небесами

отпускается женщине, и то - не каждой... И юная Катарина, успевшая

побывать в жерновах жестоких лишений и обездоленности, не могла не

оценить всей полноты божьей щедрости.

- Ты вся дрожишь, Кэтхен! - обжигает шёпот Артура. - Не переживай!

Никогда, ничего не бойся. Я теперь всегда буду с тобой...

Легко дать клятву, когда оба опьянены счастьем! Но верность

предполагает вечную преданность друг другу. Заботу друг о друге.

Нежность. А жизнь подвергает порой таким жестоким испытаниям, что

кажется: тут уж не до нежностей...

- Бабулечка, - голосок правнучки доносится откуда-то издалека. -

Расскажи мне о своём Артуре! Расскажи, а где он сейчас?

- Где он сейчас... - задумчивым эхом отозвалась Катарина, всё больше

окунаясь в воспоминания.

… Уже смерклось, когда Катарина вошла в Терновку. Голодная,

озябшая, выбиваясь из последних сил, брела она по заснеженной улице и,

наконец, увидела дом, который часто видела во сне. Дом, когда-то

построенный руками её родителей...

Боже мой, здесь почти ничего не изменилось! Разве что грушевое

дерево под окном стало выше да забор вокруг подворья покосился и

глубже врос в землю. Она смотрела на светящийся огонёк в окне, вдыхала

запах дымка, вьющегося из печной трубы, и на мгновение ей показалось,

что вовсе не было двухлетней разлуки с родным очагом. Не было того

кошмара, когда их семью в 37-м году (за то, что владели они этим домом,

коровой, тремя десятками кур и гусей!) с новой волной обездоленных

отправили этапом на Южный Урал.

Со многими, умершими в поезде от вспыхнувшей эпидемии, зарыли в

башкирской степи бабушку и младшего братишку Катарины. Годом позже

в уральской деревушке от голода друг за другом умерли родители.

Оставшись одна, девчонка перебивалась случайными заработками. За

работу в крестьянских дворах платили куском хлеба, миской щей...

В конце лета она решилась бежать из ссылки. Домой! Без денег, без

документов... Это был безумный, отчаянный шаг. Но, останься она на

Урале, её тоже закопали бы в чужую, неприветливую землю...

Пешком и на «товарняках» всю осень пробиралась она к Саратову. В

соседней с Терновкой деревне жила дальняя родственница отца. Тётка

Софья была замужем за русским. Их не тронули, когда раскулачивали и

выселяли немцев. К ним и направлялась беглянка, надеясь найти приют,

сочувствие.

Почти три месяца шла Катарина через казахские, башкирские поселения,

интуитивно опасаясь богатых казачьих сёл. Зачастую люди, ни о чём не

расспрашивая, не удивляясь её «ломанному наречию», из сердоболия

объясняли ей правильное направление, снабжали нехитрой едой,

поношенной одеждой... Иногда давали ночлег. Но большей частью ей

приходилось ночевать в стогах, в заброшенных сараях или под открытым

небом...

… И вот родное подворье. Светится окно. В доме живут! В воздухе

плавает безумно заманчивый запах жареной картошки.

После неожиданного снегопада, разгулявшегося накануне, несмотря на

ноябрь месяц, небо усыпалось звёздами. Но морозец крепчает.

Катарина прижала руки к груди: «O, Gott! Hilf mir...» *

Она постучалась в ворота. Во дворе визгливо залаяла собачонка.

Дверь избы отворилась, рявкнул хриплый мужской голос:

- Хто тута?

- Bin ich... Я хочу кушать! Essen...

- Я те вот щас дам «эссен»! Шатаются тута разные... А ну проваливай

отсюдова!

Дверь захлопнулась. Остервенело лаяла псина.

В тяжком пути через уральские степи Бог хранил Катарину: не растерзали

дикие звери, не обидели простые люди, не сбросили с платформы

товарняка бродяги... А тут от своих ворот безжалостно прогнали!

Плача и уже не осмеливаясь проситья в избы, побрела она вдоль

заборов на окраину деревни: «Будь, что будет. Сколько смогу, буду идти.

Бог милостив, увижу своих...»

... Выплыла полная луна и ярким мельхиоровым светом охватила

опушку леса, примыкавшую к железнодорожной насыпи. Доверяя цепкой

памяти, Катарина направилась вдоль насыпи в сторону тёткиной деревни.

Предстояло преодолеть ещё с добрый десяток километров. Дорога была

накатанной: уже успели за день утрамбовать санями. И хотя силы были

на исходе, Катарина чуть прибавила шаг. И вдруг на голубоватом от

лунного света снегу она заметила чёрную точку, отделившуюся от лесной

полосы. Эта точка, постепенно увеличиваясь, приближалась к ней. «Волк!

- обмерла Катерина, ноги стали ватными. - Hilf mir, Gott...»

И тут послышались скрип полозьев, лошадиный топот, задорный свист.

Волк остановился, медленно развернулся и поковылял к лесу.

Спасена! Почти падая без чувств, она протянула руки навстречу саням,

гружёным сеном.

- Тпру-у-у! - крикнул возница саней. И двое молодых, крепких парней,

оба в овчинных тулупах, с изумлением уставились на странную путницу:

перепуганная девчонка, ночью, одна на лесной дороге!

Оборванная, исхудавшая, она показалась им беспризорным подростком.

К счастью, они знали Софью Сидельникову и её мужа.

- Артур, - сказал по-немецки парень постарше. - Накинь, на неё

фуфайку. Смотри, она вся посинела, бедняга! Боюсь, братишка, не

довезём мы её.

- Ах, Георгий! Довезём, с ветерком доставим! - засмеялся другой,

укутывая Катерину в свой тулуп и облачаясь в потёртый ватник. - Зовут-то

тебя как, путешественница?

- Кэтхен...

- Очень хорошее имя! И как же это, Кэтхен, тебя мамка одну в гости

отпустила?

Катарина промолчала. В уютной, тёплой овчине её мгновенно сморил

сон...

… Воспоминания накатывались с новой силой, всё ярче вырисовывая

давние события. Катарина не сразу почувствовала, что Оксанка

нетерпеливо теребит её за рукав блузки:

- Бабуля, почему ты плачешь?

- Я не плачу, моя хорошая. Тебе показалось...

- Так расскажи мне про своего Артура! Какой он?

- Очень добрый. Смелый. Он меня от волка спас...

- Спас от волка?! Вот здорово!- восхитилась Оксанка. - А потом, что

было потом?

- Спи, роднуша моя! Поздно уже. Подрастёшь, я тебе всё-всё

расскажу...

... Семья тёти Софьи приютила Катарину, отогрела, отмыла. "Ты вот что,

- сказал ей Степан Сидельников, муж тёти Софьи. - Особо не рисуйся,

сиди дома, пока я тебе справку не выправлю." Он работал счетоводом в

сельсовете и, хотя был незлобивым человеком, порядком опасался, как бы

не нажить неприятностей с нежданной гостьей.

Катарина помогала тётке по дому и на колхозной ферме. Ухаживала за

скотом, чистила стойла. Сидельникову удалось выхлопотать ей документ,

и Катарину официально приняли на работу. Она вздохнула свободнее,

хотя по привычке всё ещё жила со страхом в душе.

А весной, когда зацвели сады, случайно столкнулась с Артуром.

Вспыхнула, зарделась.

- Ух ты! - заметно обрадовался и он. - Выросла-то как! Не узнать. А

почему в клуб на танцы не ходишь? Тётка не пускает?

- Пускает. Сама не хочу. Я танцевать не умею!

- Невидаль какая! Научим. Придёшь?

- Не знаю...

Не в чем было Катарине ходить на молодёжные вечера. Но с той

морозной ночи, когда красавец-парень укутал её в свой тулуп, она

постоянно думала о нём! Мечтала заработать денег, купить приличное

платье и покружиться с ним в вальсе!

Исполнилась девичья мечта! В новом с оборочками платье, в белых

носочках, туфлях «лодочках», закружилась юная доярочка в танце с

молодым механизатором!

Он стал провожать её с деревенских вечеринок. Когда впервые

поцеловал, чуть сознание не потеряла! В 40-м году, в конце лета, Артур

прислал к ней сватов.

Счастливо зажили молодые в доме свекрови. Но не успел закончиться

их медовый месяц, как пришла беда. Октябрьской дождливой ночью обоих

сыновей Анны Штольц, Артура и Георга, внезапно арестовали.

- Кэтхен! - крикнул Артур, когда их уводили.- Это ошибка, это чья-то

глупая шутка... Во всём разберутся и мы скоро вернёмся... Я люблю тебя,

Кэтхен! Жди меня...

Эмма, супруга Георга, была беременна. Но вместе с Катариной в

течение полугода раз в месяц пешком за много вёрст, и в морозы, и в

распутицу, ходила она в Саратов. Своих мужей женщины ни разу не

увидели, хотя продукты, которые они приносили для них, в саратовской

тюрьме принимали охотно.

В марте у Эммы родился мальчик. В память об отце Георгия и Артура

ребёнка назвали Робертом. Катарина сразу привязалась к малышу: он так

напоминал ей мужа!

Она обивала порог сельсовета, надеясь, что местные власти дадут

какое-то прояснение о судьбе арестованных.

- Больше не ходи сюда, - боязливо оглядываясь, шепнул ей однажды

Сидельников. - Ничего не выясняй. Осуждены они «без права переписки».

Понимаешь, что это значит? Они враги советской власти! Мой тебе совет:

забудь Артура. Ты - девка ладная, видная. Найди себе порядочного хлопца

и выйди замуж. И чем скорее, тем лучше для тебя.

- Дядя Степан! - задохнулась Катарина. - Зачем вы так говорите?

Какого «хлопца» вы мне прочите? У меня же муж есть!

- Муж объелся груш, - хмуро усмехнулся Сидельников. - Где он? Нету

его! И в мой дом, прошу тебя, Катарина, тоже не приходи. Не подставляй

нас под удар...

… Потом началась война. И депортация поволжских немцев.

Анна Штольц, обе её невестки и крошечный Роберт попали в

Казахстан, на станцию Коскудук - глинобитный посёлок в песках

Моюнкума.

Еще во времена строительства Турксиба на север от станции Чу в

Коскудук была отведена ветка узкоколейки. По ней вывозился саксаул -

главное топливо для Алма-Аты. До войны на заготовку саксаула

посылались раскулаченные, теперь эту тяжёлую работу выполняли

депортированные...

От всех переживаний и тягот, свалившихся на их семью, у свекрови

отнялись ноги. Эмма, тоже хворая, ухаживала за ней и маленьким сыном.

Скудный паёк, что получала младшая невестка как работающая, слабо

поддерживал семью. Жили надеждой, что скоро вернутся Георг и Артур,

испытания закончатся, снова все они заживут, как раньше. Но зимой 42-го

Катарину мобилизовали в трудармию.

Бугуруслан. Поселили "трудармеек" в бывшем лагере для заключённых

строгого режима: в бараках без окон и дверей. Наспех, с помощью тряпья,

гнилых досок, женщины приспособили их под жильё. Спали вповалку по

сорок пять человек в каждой "казарме".

Как страшный сон, всплыли в памяти Катарины рабский труд в

каменоломнях, рытьё траншей для нефтяных и водяных труб... Говорят,

что женщины живучи. Но сколько их погибло в трудармии под

Бугурусланом от непосильной работы, от недоедания...

Подруги Катарины по несчастью, спасаясь от голодной смерти,

ухитрились за своим бараком вырыть лаз под колючей проволокой.

Замаскировали его травой, и время от времени в сумерках проникали на

колхозное поле, что находилось рядом. Подкапывали картофельные

кусты, ломали кукурузные початки...

Надзиратель и переводчик, из своих же «фольксдойче», прозванный

женщинами за грубость и жестокость «вампиром» (Вlutsauger), в общем-

то, закрывал глаза на их «вылазки», начальству не докладывал. Но время

от времени кого-нибудь из "проштрафившихся" вызывал в свою

«каптёрку». "На допрос"!

Застукал он как-то возле лаза и Катарину. Вечером вызвал к себе.

- Попалась на горяченьком, воровка? Раздевайся, - ухмыляясь,

приказал он. - Кстати, я давно на тебя поглядываю. Если тебя подкормить,

приодеть, красотка получится! Может, подружимся? Будешь сытой,

пьяной и нос в табаке!

"Ненасытное животное..." - внутренне сжалась Катарина. Но внешне

спокойно сказала:

- Не могу я быть любовницей. Грех это. Я замужем. Клятву мужу под

венцом дала.

- Какому ещё мужу?! - расхохотался "вампир". - Это врагу народа что

ли?! Думаешь, я не знаю? Его, поди, уже давно в расход пустили!

Он двинулся к Катарине. Она схватила увесистую кочергу, лежавшую у

печки:

- Не подходи ко мне! Убью! Мне терять нечего...

- О-ля-ля...

Очередная жертва была в полной власти надзирателя, но он уловил в

её взгляде и голосе такую отчаянную, страшную решимость, что не посмел

прикоснуться к ней.

- Пошла вон, психопатка! Дура! - заорал он и выматерился.

Катарина шла к бараку. Душили слёзы: « Где ты, Артур? Где ты, мой

хороший? Я знаю, ты жив! Возможно, вы с Георгом тоже в трудовом

лагере? Или даже в Коскудуке? Может, нашли маму, Эмму, Робика?.. Я

молюсь за тебя, Артур! Молюсь за всех нас. Пусть моя молитва поможет

нам во всех наших путях! Пусть наша с тобой любовь хранит нас от зла,

что гуляет сейчас безнаказанно по земле...»

Через год после окончания войны Катарина была вновь отправлена в

Казахстан. Направили её на станцию Чу путевым обходчиком. И скоро она

узнала, что её свекровь и Эмма умерли в Коскудуке зимой 43-го. Куда

делся Роберт - неизвестно...

Катарина разыскивала мужа, деверя и племянника. Во все концы

страны летели запросы. Куда и к кому только она не обращалась! Поиски

были тщетны. На многие письма ей просто не отвечали.

Но бывают чудеса на свете.

- Во время войны я работала нянечкой в детском приюте города Чу, -

как-то рассказала Катарине её сотрудница. - Зимой к нам из Коскудука

казахи привезли сироту - мальчонку двух-трёх лет. Говорили, что ребёнок

из депортированных. Документов при нем не было. Разговаривал он на

немецком, да ещё и плохо. В общем, дали мальчишке русское имя и

оставили в приюте...

Этот приют в 51-м году был расформирован и детей отправили в другой

детский дом - в город Джамбул. Там и нашла Катарина уже десятилетнего

Роберта. Хотя его звали Сашей и фамилия у него была русская, все

приметы и даты совпадали. А у неё никаких сомнений не было:

штольцовская порода налицо! - светлые, вьющиеся волосы, синие, как у

Артура и Георга, глаза...

- Мама! Мамочка! - бросился ей навстречу худенький большеглазый

мальчишка, когда она пришла за ним. - Я так ждал тебя! Я знал, ты

придёшь...

Катарина восстановила его утерянные документы. Став ему матерью,

всю нерастраченную ласку она отдала обретённому сыну.

- Артур, - дрожащей рукой гладит она своё свадебное фото. -

Досталось нам лиха и после войны. Недостатки. Недохватки. Но надо было

жить, поднимать парня, дать ему хорошее образование. А ещё... я искала

тебя. Ждала всю жизнь...

Порой ей говорили: "На что надеешься, Катя? Кого ты ждёшь?! Столько

лет прошло. Сватаются к тебе достойные мужчины. Ну и выходи.

Мальчишке отец нужен..."

Но она верила, что однажды прильнёт к груди мужа и всё-всё ему

расскажет: как ей жилось все эти годы без него... А как счастливо заживут

они все, когда вновь встретятся!

Уже переселившись в Германию, после долгих поисков через Красный

Крест, семья Роберта получила извещение: "Штольц Георгий и Штольц

Артур расстреляны в ноябре 1940-го года в саратовской тюрьме.

Реабилитированы посмертно." Выходит, когда Катарина с Эммой носили

мужьям передачку, их уже не было в живых...

- Вот, когда довелось нам с тобой свидеться, Артур, - шепчет сквозь

слёзы Катарина. - Мне уже девяносто... Не переживай за меня, родной!

Роберт с женой, их дети, внуки - все заботятся обо мне. А посмотри,

Артур, какая замечательная правнучка у нас растёт! Умная, добрая

девочка. Может, не зря я прожила свой век...

- Конечно, не зря, мамочка! - раздался за её спиной весёлый возглас

Роберта, вошедшего в комнату матери. - А почему наша стрекоза до сих

пор не спит? Полночь уже! Отпросилась у родителей ночевать с бабулей,

а сама бодрствует! Как это понимать, Оксанка? Мне что, позвонить твоим

родителям, чтобы приехали за тобой?!

Роберт шутливо погрозил Оксане пальцем. А та подняла на дедушку не

по-детски серьёзный взгляд:

- Не надо, не звони, деда... Я не сплю, потому что помогаю нашей

бабулечке плакать!

Катарина нежно прижала к себе малышку:

- Солнышко моё драгоценное! Дай Бог, чтобы тебе и всем, всем другим

деткам на земле никогда не довелось горько плакать...

Роберт только руками развёл, наблюдая трогательную сцену

повлажневшими глазами.

Со свадебного фото с любовью смотрел на своих близких Артур

Штольц, муж Катарины, оставшийся навечно молодым и красивым... В эту

секунду пролетавший над юбилейными букетами цветов ангел начертал в

воздухе большое, прозрачное сердце и тихо изрёк: «Благословите

женщину...»

 

* „O, Gott! Hilf mir...“ - Господи, помоги мне ( нем.).