Le Morte d'Elizabeth

 

Екатерина Кэри, фрейлина королевы Елизаветы, на цыпочках спустилась

по тусклому, едва освещенному свечами, коридору к спальне Ее

Величества. В тот вечер 23 марта 1603 года во дворце Ричмонд стояла

гробовая тишина. Даже самые шумные придворные сдерживали обычное

веселье из-за болезни королевы. Войдя в королевские покои, чтобы

проверить состояние Ее Величества, леди Екатерина нашла Елизавету

прямо сидящей на подушках на полу. Монарх был одет в парадное платье,

в красный парик и с белилами на лице.

— Где архиепископ? — требовательным голосом спросила королева.

— За ним послали, Ваше Величество. Несомненно, он скоро будет.

Едва леди Екатерина удалилась, как в спальню вошел строгий,

неулыбчивый архиепископ Кентерберийский Джон Уитгифт. Елизавета,

желая поговорить с ним наедине, отпустила своих придворных дам.

— Вы должны простить меня, что принимаю в спальне, — извинилась

королева. — Этим вечером я чувствую себя слишком усталой.

— Исполняя свои обязанности, я часто считаю долгом являться самому к

больным, — уклончиво ответил церковник.

— Не знала, что архиепископ ходит по домам.

Уитгифт ловко сменил предмет разговора.

— Понимаю, что вы чувствуете себя плохо.

— Ерунда. Я в добром здравии! Вы думаете, что если мне почти семьдесят,

то конец мой близок?

— Нет, Ваше Величество, но доктор сказал, что вы страдаете отравлением

крови, — возразил архиепископ.

— Что он знает? — громогласно заявила Елизавета, а затем вздрогнула от

неудобства. — Этот человек полный дурак. Уверяю вас, что я не больна

больше, чем вы. Я немного устала, потому что не спала прошлой ночью.

Архиепископ не стал спрашивать, зачем монарх позвал его. Вместо этого

он терпеливо ждал объяснений.

— И все же я должна быть прагматичной, — призналась она. — Мой отец

умер, не дожив до шестидесяти лет. В конце концов и я должна

подготовиться покинуть этот свет. Как-никак я же не бессмертна. Вот и я

умру, и уж нет никакого желания оставлять королевство в беспорядке.

— Значит, говорить будем о преемнике?

Елизавета, последний законный отпрыск Генриха VIII, никогда не состояла

в браке и не имела наследника ни мужского, ни женского пола. Более

того, ей не хотелось называть преемника трона, хотя большинство

считало, что шотландский король Яков VI, праправнук деда Елизаветы

Генриха VII, станет после ее смерти Яковом I, королем Англии.

— Нет, о моей бессмертной душе.

Архиепископ, подозревая, что будет длинный разговор, попросил у

королевы разрешения сидеть в ее присутствии. Она позволила и указала

на рядом стоящее кресло.

— Вам известно, что папа Пий отлучил меня от церкви? — спросила она. —

Он объявил меня еретичкой, а также заявил, что должна отречься от

короны, и запретил подданным слушать меня под страхом отлучения от

церкви.

— Этого следовало ожидать. Он глава католической церкви, — тщетно

отметил архиепископ. — Вы представитель протестантов. Однако,

несмотря на все усилия папы, вы смогли удержать свой трон.

Елизавета с глазами полными одиночества, которое сопровождало ее с

самого рождения, повернула голову и вытянула шею, смотря на что-то

позади себя.

— Видите шкатулку на столе рядом с кроватью? — спросила королева,

очевидно, забыв о папе. — Простите, но последнее время зрение стало

слабеть.

— Я вижу.

— Внутри находится письмо. Дайте его.

По состоянию бумаги архиепископ предположил, что это было старое,

много раз прочитанное послание. Елизавета аккуратно взяла его,

проявляя внимание и почтительность.

— Это последнее письмо моего Милого Робина, — пояснила она. — Со дня

его смерти последние пятнадцать лет оно пролежало у меня рядом с

кроватью.

Архиепископ знал, что Милый Робин было ласкательное имя, которым

королева называла своего давнишнего друга и одновременно поклонника

Роберта Дадли, графа Лестера.

— Я все еще не верю, что его нет, — с грустью произнесла она. — Я помню

его еще с детства. Вы знали, что его посадили в Тауэр в то же время, что и

меня? После восстания Уайетта моя сводная сестра Мария подозревала

меня в причастности к заговору. Представляете, какое страшное

впечатление остается у молодой девушки, когда ее перевозят в Тауэр

через Ворота предателей. Это была та же дорога, по которой везли мою

мать перед казнью.

Архиепископ нахмурился. Казалось, что Елизавете было трудно говорить

на эту тему. Он наклонился и внимательно посмотрел на важную особу.

Несмотря на белила на лице, он смог разглядеть серую, испещренную

морщинами кожу и предательские шрамы от оспы, которую она перенесла

в двадцать девять лет. Ярко-красная краска на губах и румяна на щеках,

сделанные из измельченных кочевых муравьев, не смогли скрыть того, что

Елизавета была больна, стара и долго не протянет. Хотя ее аккуратно

сделанный красный парик придавал некую свежесть, Уитгифт знал, что

под ним седые и редкие волосы. Даже когда-то красивую улыбку портили

отсутствующие и гнилые зубы, что явилось результатом пристрастия

королевы к сладостям.

Рядом стоящая свеча затрепетала и погасла, и монарх непроизвольно

вскрикнул.

— Не беспокойтесь, Ваше Величество. Это всего лишь сквозняк, который

загасил пламя, — и Уитгифт быстро зажег фитиль от ближайшей свечи.

— Когда я обращалась к войскам в Тилбери, я говорила, что у меня сердце

короля. Вряд ли они знали, что я боюсь темноты и меня часто мучают

кошмары и бессонница. Вы знаете, почему я так и не вышла замуж? —

вдруг спросила она.

Епископ подумал, что бы ответить на этот вопрос. У него не было

намерения обидеть королеву.

— Полагаю, что у вас не было желания иметь рядом мужчину, который

правил бы вами и страной.

— Это правда, но я также и боялась…

— Чего, Ваше Величество?

— Родить. О, я не говорю о боли, я бы ее перенесла. Но это так…

непредсказуемо. Все может пойти по-другому. Посмотрите на Марию.

Дважды она думала, что беременна, но обнаруживалось совсем иное. Ее

мать, королева Екатерина, шесть раз находилась в положении и родила

всего одну дочь. У моей матери были два выкидыша. Две мои мачехи,

королева Джейн, мать Эдварда, и королева Катерина, вдова, погибли в

результате родов.

— Зачем в такое время вы беспокоитесь об этих вещах? Вы на троне более

сорока лет. Может, у вас и нет наследника, но никто не станет отрицать,

что вы достойно служили стране.

— Темнота и роды лишь два страха, которые приютило мое сердце, и

ничто не преследует меня днем и ночью, когда вижу, как собственный

конец приближается все ближе и ближе!

— Вы боитесь, что отец порвал с католической церковью и ваше отлучение

обернется преисподней?

Злобный смех Елизаветы не имел и намека на удивление.

— Нет ничего благороднее, чем это.

— Тогда что, моя королева? Что заставляет вас так страдать?

— Я не могу спать из-за кошмаров, которые посещают меня. Когда

закрываю глаза, вижу его.

— Кого? Отца, графа Лестера, папу?

— Я не знаю его имени, у него нет лица, — пояснила Елизавета. — Он

высокий, огромный, грубый мужчина, одет в черное и черную маску на

лице. Темные глаза, в которых нет никаких эмоций, угрожающе смотрят

сквозь маску, он не говорит ни слова, но я чувствую, что знает, когда я

склонюсь и положу голову на плаху.

— Вы говорите о палаче?

— Да.

— Но вы же королева Англии. Он не может поднять на вас руку.

— Мать тоже была королевой, но корона не спасла ее.

— Там другое дело, ваш отец был правящим монархом. Он приговорил ее к

казни. А вы самодержица. Никто не посмеет осуждать вас.

Казалось, что Елизавета не слышит епископа. Выражение ужаса исказило

ее лицо так, будто она видит фантома.

— Как много обезглавленных жертв из-за этой жестокой казни. Их руки

тянутся ко мне. Возможно, они ждут мою голову, — закричала она, и ее

хрупкие старческие ладони сдавили шею.

— Это всего лишь воображение, Ваше Величество, — убеждал ее Уитгифт.

— Здесь только вы и я.

— Моя мать была не единственной из рода Болейн, чья голова пала, но и

ее брата Джорджа, его жены Джейн Болейн, леди Рочфорд. Так много

казней, так много пролито крови, так много отрубленных голов!

Елизавета замолчала, и тело слегка опустилось, будто его покидали силы.

— Ваше Величество желает, чтобы я ушел и вы смогли отдохнуть?

— Для меня нет отдыха.

Это был голос поражения, лишенный всякой надежды.

— Когда умирал мой брат Эдвард, то своей преемницей он объявил Джейн

Грей. Она была королевой всего девять дней, прежде чем Мария сместила

ее, а позднее приговорила ее и мужа, Гилфорда Дадли, к смертной казни.

— Какое отношение имеют к вам все эти смерти, Ваше Величество? —

спросил Уитгифт, все больше убеждаясь в болезненных блужданиях

королевы.

— Безголовые призраки несчастной четы преследуют меня, как и дух

королевы Екатерины Говард, еще одной жены отца, приговоренной к

обезглавливанию, как и сэра Томаса Мора, Томаса Кромвеля и Маргарет

Поул, графини Солсбери, безобидной старухи, чья вина состояла лишь в

том, что была рождена в семье Плантагенетов. Все сопровождалось и

казнями других, чьих имен я не знаю или не могу вспомнить.

— Но кровь на руках вашего отца, а не ваших.

— Не думаете ли вы, дорогой сэр, что и мои руки не запачканы?

Архиепископ надеялся, что mea culpa* королевы ее успокоит, восстановит

рассудок и позволит заснуть.

— Роберт Деверё, граф Эссекс, умер по моему приказу. Он был не только

внуком Милого Робина, но и моим кузеном, внуком сестры матери Марии

Болейн.

— Эссекс был изменником, предпринял попытку изобличить лордов. Вина

за смерть лежит полностью на его плечах.

— Не забудьте и Марию Стюарт, — продолжала Елизавета. — Она еще

одна моя сестра, внучка сестры отца Маргариты Тюдор. Не старайтесь

оправдать мои действия. Я знаю, что, сколько бы ни жила Мария, она

всегда представляла угрозу. Мои подданные не нашли бы ничего лучше,

как посадить ее на трон. И все же я приговорила ее к казни, несмотря на

то, что в ней текла кровь родственницы и помазанницы. После побега из

Шотландии Мария прибыла в Англию, чтобы найти защиту, а я лишила ее

головы.

Архиепископ не возражал, полагая, что королева не слушает. Через

несколько минут молчания она вернулась к своей матери, Анне Болейн.

— Мне не было еще и трех лет, когда мать казнили. Повзрослев, я даже не

могла ее вспомнить, как она выглядела, все портреты сняли по приказу

отца. Иногда мне снится, что я ребенок, крохотный и беззащитный, на ее

руках. Я гляжу и вижу окровавленное платье, разорванную плоть шеи и

никакой головы. Это страшная сторона моих снов: изобилие

обезглавленных тел. Куда вы думаете они идут?

Елизавета повернулась к Уитгифту и издала истошный крик.

— Это ты! — крикнула она. Не видя перед собой архиепископа

Кентерберийского, а потное, грязное мускулистое тело, лицо которого

было спрятано под черной маской.

Палач Тауэр-Хилл занес сильную правую руку, вытянул вперед и пальцем

указал на трепещущего монарха. Королева, все еще слабая и

изнеможенная, сидела, дрожа от страха, когда он поднялся и встал над

ней. Елизавета закрыла глаза, чтобы не видеть ужасное видение.

Внезапно дверь в королевскую опочивальню открылась. Это снова была

леди Екатерина Кэри.

— Ваше Величество, — сообщила она, голос ее эхом отозвался в тихой и

пустой, кроме старой королевы, комнате. — Пришел архиепископ.

Джон Уитгифт вошел в спальню и увидел прямо сидящую королеву, в

полном облачении, в парике и белилах. Поняв, что больной монарх не

дотянет до ночи, он позвал дежурных придворных встать у ее смертного

одра. Никто из присутствующих рядом с умирающим монархом не видел

ангела смерти, который в этот вечер вошел раньше архиепископа

Кентерберийского и явился перед Елизаветой как палач лондонского

Тауэра. Он тоже ждал, когда королева испустит дух.

Ранним утром 24 марта голова Елизаветы, которая все еще крепко

держалась на шее, наклонилась вперед и упокоилась на воротнике платья.

Глорина**, королева Англии, была мертва. Душа, более не томившаяся в

опустошенном теле, наконец стала свободной от чувства вины и страха.

Вечно ждущий ангел смерти заявил о награде в притупленные уши

скорбящих, собравшихся вокруг любимого монарха: «Sic transit gloria

mundi: так проходит мирская слава».

 

**) прозвище Елизаветы I

 

Июль 2017 г.