День входил в ночь, царапая стекло дрожащими звуками, заставляя поверить в то, что ужас чаще всего начинается буднично. Как первая парта у ребенка, утопающая в неживых цветах, пахнущих осенью и предчувствием послевкусия яркого праздника...

…………………………………..

Он вспомнил свой первый день в армии. Его впихнули в два года казенной тоски собственные родители, даже не думая спрашивать согласия. У осужденного нет своей воли. Родители сделали выбор. У государства шансов было больше. Оно им внушило, что неорганическая материя – это правильно.

В автобусе он пил из большой зеленой бутылки столовое вино и плакал, как младенец. Ему было страшно посмотреть на жизнь изнутри.

Через год приехавшие в часть строгие странные люди спросили – желает ли он воевать за родину вдалеке от родины? Они получили согласие, но она передумала. Он остался, ради лишений нематериального рода.

После службы он стал в каждой вещи искать Бога, иногда страстно, иногда лениво, но всегда грустно, читая по слогам серо-ненастные дни и годы. Уходя в запой, считая каждый знак самым главным в жизни. Пока однажды не ступил в пропасть…

Ему приснился сон. Он был совсем маленьким и голым, с трудом опускался по каменным ступеням вниз. Родители были молоды и по-особому счастливы. Мать подбадривала его намерение ласковыми возгласами, а отец протягивал навстречу руки.

Он вышел из тени крыши и был внезапно ослеплен светом. Но во сне никто не знает, что это удел каждого…

А потом…. потом он лежал на обочине дороги, а над ним склонились чужие люди. Осень парила вместе с ними, невесомым грузом, обволакивая его неподвижное тело утренней безразличной тишиной.

Он увидел, как в небе библейская рука включила звук. И тогда подплыла она. Тихо приказала жить дальше.

…………………………………………….

Пуля, красивая такая, сверчок без палочки, летит лет сто, никак не прибьется к бережку...

Он узнает ее среди тысяч других, таких же, как она, но ему не предназначенных.

Его – желтенькая, с медным отливом. Она, несется, рассекая воздушный океан, ровно, словно отрезая кусок картины, нарисованной сердитым мастером. Или ломоть жизни, что одно и то же.

Первый раз она показалась, слегка, когда ему было пять лет – обошлось трещиной лучевой кости левой руки. Было больно, он ходил весь день, рюмсал, но обратили на него внимание только дома.

В детском учреждении воспитывали жестко, спуску не давали. Он в нем прошел целую жизненную школу. Дедовщина начиналась не в армии, она бесцеремонно влезла детскими рваными тапочками в младшую группа садика. От звонка - до звонка. Ясли, три возрастные группы и - "дембель", в первый класс советского способа развитого дуализма.

……………………..

Самое интересное – это переход из бодрствования в сон, а потом обратно. Забор и болтающаяся на ветру калитка – никакой разницы между двумя мирами. И тут и там люди. Одно солнце, те же самые разговоры про погоду. Вот только трепетного отношения к каждому камешку на тропинке по нашу сторону уже нет.

…………………......

Она подкидывает дров только с одной целью – чтобы он понял, наконец, иллюзорную суть формы.