«Есть только два способа прожить свою жизнь.

Первый – так, будто никаких чудес не бывает.

Второй – так, будто все на свете является чудом»

Альберт Эйнштейн

 

* * *

 

Командировка в Китай подходила к концу. Контракт на мега-проект

наконец-то, был подписан, обеспечив меня и моих разработчиков

достойным заработком на ближайшие год-два. Работая проджект

менеджером крупной IT компании, я научилась балансировать между

руководством, заказчиком и исполнителем с максимальной пользой для

всех. Вот и на этот раз, польза есть, а сил уже нет - ни душевных, ни

физических, ни чисто гипотетических. И если бы мне предложили пройти

тест «каким фруктом вы себя ощущаете в данный момент?» я бы сказала,

что хотелось бы - изумительной фэйхоа, хотя по сути - унылый урюк.

Согревала меня лишь мысль о заслуженном небольшом отпуске, для

которого наш дом в деревне был идеальным местом.

 

До рейса оставалось более трёх часов, и я отправилась на сувенирный

рынок в Гуанчжоу. В бесконечных шоу-румах пятиэтажного центра взгляд

притягивали свитки с иероглифами и денежные деревья, монеты Фэн-Шуй

и нефритовые статуэтки драконов. Восхищали этнические платья ципао и

палантины, достойные королей, изысканное постельное бельё из

натурального шёлка и тончайший фарфор для чайных церемоний.

 

Я купила маме китайский зонт от солнца, дочкам – бижутерию, мужу –

бриаровую трубку и ещё много всякой всячины про запас: чётки,

акварельные краски, ножи для сигар, мягкие игрушки. Уже на выходе,

сквозь непрерывный людской гомон, я вдруг услышала изумительный по

красоте и протяжённости звон. Это было глубокое, пронзительно-нежное

дрожание одной единственной ноты, но мне казалось, что звучит симфония

– неземная, заоблачная, восхитительная.

 

Витрина, освещённая множеством лампочек, внезапно потемнела, и из-за

бамбуковой ширмы вышел старый тибетский монах в халате

приглушённого бурого цвета и длинной красной накидке, закреплённой на

левом плече. Он слегка поклонился, развёл руками, и в воздухе

засветились удивительные бронзовые пиалы – маленькие и большие,

наполненные огненным свечением и изрезанные золотыми орнаментами.

Старик провёл деревянным пестиком по краю одной из них, коснулся

второй, третьей… и волшебное звучание, словно нарастающий

колокольный звон, заполнило собой всё вокруг. Казалось, будто

невидимый чудесный ластик в одно мгновение стёр мирскую суету, оставив

в чудесном ореоле лишь меня, монаха и его дивные поющие чаши.

 

Я протянула кошелёк и он, взяв из него лишь юань, поднёс мне одну из

них – красно-рыжую с серебристым расписным дном.

- Спасибо, - пролепетала я на трёх языках и, внезапно ощутив

невероятный прилив энергии, сбежала по неспешному эскалатору, поймала

такси до аэропорта и в считанные минуты оказалась у трапа самолёта.

 

Усевшись и пристегнув ремень, я настроилась на сон – долгий и

окрашенный последними впечатлениями. Придерживая на коленях пакет с

чашей, я прильнула к иллюминатору и залюбовалась тем, как

стремительно уменьшаются пагоды и небоскрёбы, как вечернее солнце

оседает в ватный ворох облаков и как ему на смену неспешно плывут

сумерки.

Под их тёмной пеленой я разглядела горную гряду, разделённую змейками

рек на восемь частей. Она напоминала цветок лотоса, в центре которого

сверкал воистину царский дворец, к востоку и западу искрились два озера

в форме полумесяцев, к югу простирался парк сандаловых деревьев, а на

севере толпились алтари и священные идолы. Мне казалось, что бронзовая

чаша излучает пульсирующее тепло и еле слышно баюкает меня

видениями о бездонной вазе с драгоценностями, о корове и дереве,

исполняющих желания, об урожае, который не сеяли и каменных лошадях,

обладающих силой ветра.

 

Перед моим взором проходили люди с просветлёнными лицами,

облачённые в белые одежды. Ощущая их лёгкое дыхание, я была уверена,

что они умеют читать мысли и предсказывать будущее, что им под силу

становиться невидимыми и перемещаться со скоростью света. Среди них я

узнала и тибетского монаха из Гуанчжоу. Он кивнул мне и тихо сказал:

 

- Это была Шамбала. Она восхитительна, но всего лишь - промежуточный

этап между сансарой и нирваной. Она – лишь путь к высшей цели за

пределами добра и зла…

- Спасибо… thank you… се се (кит.) – пролепетала я и с блаженством

окунулась в тёплый, обволакивающий, долгожданный сон.

 

* * *

 

Будничные хлопоты я до поры оставила в городе, взяв в трёхдневный

отпуск лишь хорошее настроение и сувениры для соседей. Близкие с

пониманием отпустили меня на дачу и долго махали с балкона вслед: мама

- под зонтиком, муж - с трубкой во рту, а дочки-первоклашки - с

диадемами в длинных светлых кудряшках.

 

Домик в деревне встретил меня лазоревой поляной барвинка у крыльца и

восторженным «ой!» покосившейся двери. Здесь витала весна! Звенели

синицы, в яблоневых цветках купались шмели, сверкали ослепительные

блики на стёклах солнечной веранды, а на розовато-зелёных головках

тюльпанов уже проступала тонкая алая жилка.

Пробежав по скрипучим половицам, я распахнула окна и вдохнула сочный

аромат трав, а потом, наскоро разобрав вещи и облачившись в «местный»

ситцевый балахон, с гамаком на плече, вышла во двор.

 

Утро было раннее, но я была уверена, что соседи уже разъехались по

делам. Валюха, толстушка средних лет - с прищуренным взглядом и вечной

сигаретой в углу рта, несомненно, отправилась на мопеде в сторону рынка

- торговать петрушкой, базиликом и клубнями георгинов. Ей я подарю

саженец Годжи, пусть радуется диковинке с Тибета. Восьмидесятилетняя

бабушка Тася, конечно, уже пасёт своих коз на лугу, ей в подарок -

ночнушка с вышитой канвой. А наши друзья Аня и Гриша, с которыми мы

знакомы больше двадцати лет, наверняка, поехали в город на работу.

 

Тихая и мечтательная Анечка работает дизайнером, а Гришка - балагур и

весельчак, спорщик и любитель коньяка, преподаёт историю в школе. Для

них я привезла коллекцию зелёного чая и прелестный заварочный

чайничек.

 

Качаясь в гамаке, я представила себе эти встречи. Валя смутится и в знак

благодарности одарит меня скирдой укропа, ведром навоза и рассадой

капусты, я буду отказываться, а она, прокуренным баском скажет: «Тогда

курицу тебе подарю — несушку. Ох, она и умная у меня, Дашкой зовут!»

Эта история повторяется из года в год, только имена куриные меняются. Я

положила за щёку кусочек шоколада и улыбнулась от счастья.

 

А баба Тася обновку тотчас примерит и, цокая языком, предложит козьего

молока и козьей шерсти — сколько угодно! Ну, а Аня с Гришей устроят

чаепитие до полуночи, с задушевными беседами о сокровищах скифов,

творчестве Сальвадора Дали, о живописи и археологии, о достоинствах

текстильных обоев и новых версиях гибели Атлантиды.

 

Прошлый летний сезон мы с ними закрыли в конце октября. Мужчины

удили рыбу на, заросшем водяной мятой, берегу, Аня у мольберта

рисовала золотую осень, осыпающуюся в речное зазеркалье, а я с дочками

жарила колбаски на костре и резала салат из гигантских помидоров,

овечьего сыра и кинзы.

Я прикрыла глаза и, продолжая раскачивать гамак, стала отрешённо

вслушиваться в доносившийся издалека деревенский гул - рычали

мотоциклы и ревели бензопилы, перестукивались молотки, лаяли дворовые

псы, визжали дети и журчали поливочные вертушки. Деревенскую

«рапсодию» нарушил телефонный звонок. Увидев высветившийся номер

Григория, я первая воскликнула:

 

- Приве-еет! А я на даче, жду вас!

- Привет... у нас тут такое дело... Аня в реанимации, врачи сказали, что

счёт идёт на часы...

Я не находила слов, и Гриша, почувствовав это, добавил:

- Почки... два дня назад скорая забрала.

- Но ведь она никогда ни на что не жаловалась. А если даже и так,

миллионы людей живут с больными почками, и даже с одной почкой...

- Аннушка в критическом состоянии, жидкость из лёгких не смогли

откачать -

сердце слабое, диализ по той же причине невозможен, отёки страшные.

Она никого не узнаёт. Больше говорить не могу, ночь проведу в городской

неотложке, завтра позвоню.

 

Я смотрела в одну точку и не могла собраться с мыслями. В моей голове не

укладывалось такое стремительное развитие болезни у сорокалетней

женщины, ведущей здоровый образ жизни. Я гнала дурные предчувствия,

мысленно твердя о том, что в реанимации её спасут, она обязательно

выздоровеет, и будет жить долго, хотя бы потому, что строила грандиозные

планы и не все из них успела осуществить. Она мечтала объездить с

кинокамерой весь мир – Индию, Зеландию, Японию, освоить гончарный

круг, полетать на дирижабле, научиться вязать ирландские кружева и

когда-нибудь, если на голову свалятся шальные деньги, приобрести

картинную галерею. Я вспомнила её серо зелёный, глубокий взгляд и

утешительную фразу на все случаи жизни – «будет, что вспомнить»

 

Чтобы укротить эмоции, остаток дня я провела с граблями и лопатой в

руках. К вечеру поднялся ветер, небо затянули тучи и я, завернувшись в

меховой плед, прилегла на веранде. Всю ночь жестяной жёлоб гудел и

скрипел от проливного дождя, и я не могла сомкнуть глаз. Я вспоминала

молодых Анечку и Гришу, вручающих мне приглашение на свою свадьбу.

Это была не привычная открытка с розами и обручальными кольцами, а

чёрно-белая фотография: на фоне деревянной калитки старого

загородного дома они стояли, обнявшись и придерживая велосипеды,

уткнувшиеся друг в друга передними колёсами. Возможно, они до сих пор

бы ехали параллельными дорогами, если бы влюблённые велосипеды не

свели их тогда, преднамеренно сбившись с пути. Анюта в тот день впервые

села за руль старого «Орлёнка», годами валявшегося в сарае, а Гришка –

тогда ещё кудрявый и без малейшего намёка на лысину, впервые свернул с

окружной трассы в нашу деревеньку под названием Барвенково.

А в семь утра я узнала, что Аня умерла.

 

* * *

 

После похорон мы с Гришей остались в садовой беседке вдвоём. К тому

времени все уже разъехались, перемыв посуду и наведя относительный

порядок. На столе остались лишь коньяк, поминальные пироги и конфеты.

Чёрно-белый кот Шеридан, названный так в честь известного ликёра,

пристально, с немым укором смотрел на хозяина из-под стола.

 

- Скучает, она его баловала, мон-Шером называла. Да, Шер, осиротели мы

с тобой, - он вновь наполнил рюмки и добавил: - Куда только за последние

два месяца нас не направляли, какие только обследования не назначали, а

диагноз так и не смогли поставить. Пиелонефрит лечили,

гепатит, аритмию, да только после очередного курса что-то новое

появлялось – то головокружения, то одышка, то блуждающие боли. Таяла

Аня на глазах, хоть подозрение на онкологию и не подтвердилось. Неделю

назад мы отправили все исследования знакомому доктору в столицу и

получили запоздалый вердикт: системная красная волчанка без кожных

проявлений. Эта коварная гадина годами не даёт о себе знать, а от

банального сезонного вируса может активизироваться. Представь,

иммунитет убивает организм изнутри, борясь с собственными клетками -

поэтому так много симптомов.

 

Слёзы лились по моим щекам непрерывным потоком, я даже не пыталась

сдерживать их, а Григорий сгрёб в охапку свои квадратные плечи и курил,

курил, курил.

- Гриш, - я обняла его, - прости, что без твоего ведома положила Ане

акварельные краски. Я их привезла из поднебесной и подумала, что на

небесах ей без акварели – никак. У твоей жены был дар превращать в чудо

даже обыденные вещи, а уж ТАМ перед ней откроются новые горизонты.

ТАМ всё лучше, ярче, чище! Я так говорю, потому что видела Шамбалу,

чувствовала её пульс, её звучание, её народ.

 

- Э-ээ, дорогая, тебе наливать больше нельзя…

- Брось, я серьёзно! Вот ты веришь в Атлантиду?

- Это другое дело. Легенда о ней живёт больше двух тысяч лет, рождая всё

новые и новые гипотезы. Например, вулкан Ампер и подводная скала

Жозефин когда-то были островами и именно в том районе Атлантики были

обнаружены подводные развалины древнего города с улицами и

площадями. А то, о чём ты говоришь, весьма спорно, это не научная теория

и зависит от личностных предпочтений. Хотя, легенда о Чаше Грааля,

пришедшая с Востока, является одной из многочисленных версий о

Шамбале.

 

- Вот видишь! На самом деле есть множество убедительных теорий о том,

что наша жизнь – лишь отрезок пути. С теми, кого мы теряем здесь, нам

ещё предстоят встречи. Кстати, а где Анин велик? Ну, тот, у которого

переднее колесо взбрыкнуло, и она понеслась с косогора прямо тебе

навстречу.

- Да, - сосед расплылся в улыбке, - то был судьбоносный «велопробег». А

велосипед на днях украли. Залезли в сарай и, что странно, кроме него, ни

на что больше не позарились.

- Пусть этот вид транспорта останется для тебя в прошлом, избавься и от

своего и подумай о дирижабле! А сейчас я хочу подарить тебе необычную

вещь. Она сумеет донести слова, которые ты не успел сказать в те края,

где никто из нас ещё не был, и эхом вернёт то, что ты хочешь услышать в

ответ, - я вынула из пакета бронзовую чашу, поставила на стол и

осторожно провела деревянным стиком по её краю.

 

Раздалось продолжительное мелодичное звучание, от которого мурашки

пробежали по телу, а к горлу подступил ком. Красно-рыжая чаша

засветилась, словно раскалённый на огне чан и столб мерцающих искр из

неё взмыл ввысь, до самого неба. Казалось, что они коснулись звёзд и те,

подхватив мелодию, усилили её множеством чудных, и в то же время

земных, знакомых каждому, оттенков - металлическое позвякивание

связок ключей и праздничный звон хрусталя, пение кенара в золотой

клетке и стон вольной гитарной струны, музыка страданий, рождений,

восторгов, смирения и разлук. Это была вечная мелодия жизни – та,

которую мы часто не слышим или не хотим слышать, отдавая предпочтение

чему-то мимолётному, поверхностному, не стоящему даже сотой доли

одного юаня.

 

* * *

 

На следующий год, как раз на Пасху, я с семьёй приехала на дачу. Был

месяц май, и цветущие сады стояли, словно после обрушившихся

аномальных снегопадов. Девчонки мои тут же полезли в сказочный домик

на грецком орехе, муж стал открывать ставни и растягивать шланги, а я

подошла к забору и, раздвинув гибкие ветви шелковицы, заглянула в

соседний двор.

 

То, что я увидела, заставило меня улыбнуться: Григорий, в трусах и

фартуке

стоял у мольберта и, макая кисть в трёхлитровую банку со строительными

белилами, рисовал на холсте нечто абстрактное. Я долго всматривалась и,

наконец, разглядела белые облака, белые лилейные тюльпаны, и белые

участки тела кота Шеридана – задние лапы с задранным вверх хвостом.

Для человека, раньше умеющего изображать лишь шариковой ручкой

«точку, точку, огуречик…» это был художественный прорыв!

 

- Гриша, привет! – крикнула я. – Шедевр под названием «Белая весна»?

- О, с приездом! Да-да, весна! Поскольку я начинающий живописец,

обхожусь одной краской. Я пишу, а мон-Шер поёт серенады! – он

развернулся ко мне, и я расхохоталась над его тараканьими усиками а-ля

Сальвадор Дали.

- Это не всерьёз, не подумай, - он вытер руки о фартук. – Вдали от

учеников позволительны эксперименты. Приглашаю вечером на огонёк –

пообщаемся. Я тут присмотрел недорого торговый павильон - разваленный,

но зато место бойкое. Хочу отремонтировать к осени, и открыть в нём

Галерею, первая выставка будет для детей. В школе объявил даже, чтоб

каждый за лето по одной картине нарисовал.

 

- Мы в доле! У меня как раз непредвиденная премия намечается! Как

стемнеет, разжигай мангал - придём колбаски жарить.

Ещё я хотела сказать о том, что мои двойняшки тоже с удовольствием

нарисуют лето, и о том, что мы приобрели гончарный круг, и что если

первые картины и первый глиняный горшочек выйдут у нас комом или

боком, то – «будет, что вспомнить»!!!

 

Григорий победно поднял над головой поющую тибетскую чашу и, помахав

мне стиком, легонько стукнул о её край. Раздался изумительный по красоте

и протяжённости звук, напоминающий пронзительно-нежное дрожание

колокольчика. Он становился всё тише и тише, пока полностью не

растворился в нарастающем колокольном звоне нашей деревенской

церквушки.

Поставив на стол блюдо с пасхальными куличиками, украшенными

глазурью и разноцветной присыпкой, я подумала о том, что Шамбала,

несомненно, существует. Только у каждого она своя и беречь её нужно

здесь и сейчас, потому что на следующих этапах вечного пути нас ждут

совершенно другие чудеса.

 

* * *