/зарисовка/

 

В детстве она любила петь. Много петь. В доме из музыкальных аппаратов было только старенькое, из прессованных опилок и обтянутое тканью радио. Таких тогда было много. Еще – телевизор. Но там обычно показывали съезды, заседания, хоккей и гимнастику. А ей хотелось петь. Она представляла себя красивой длинноногой девушкой с роскошной копной волос и длинном пеньюаре. Почему в пеньюаре? Да просто она никогда не трогала такую красоту руками. Только разглядывала в окне магазина манекен, на котором плавно ниспадал к полу пеньюар.

 

Пела она громко и заливисто. Внутренний голос был от нее в полном восторге. Затянув песню Зыкиной, она считала себя ее двойником, если песни Ольги Воронец – к бабке не ходи – голос этой певицы. И какая разница, что во время исполнения песен ловила взгляд матери, которая еле сдерживала смех при первых взятых нотах.

Потом был хор. Она мечтала солировать на сцене, но ей никогда не давали такой возможности, но хоть немного научили попадать в ноты. Теперь она пела те же песни, но уже более грамотно и мелодично.

 

Первую ошибку совершила во время собственной свадьбы. Практически все гости к ночи разошлись, остались самые пьяные и стойкие. Она не пила. Слишком была молода для таких застолий, и ее удивлял тот факт, что сидит за одним столом с такими взрослыми людьми. И тут кто-то попросил:

 

- А спой что-то свадебное.

 

Упрашивать долго не надо было. Она спела. Спела о плохой свекрухе, превратившей невестку в тополь. Пела с упоением, не замечая реакции свекрови, которая после свадьбы сына должна была волшебным образом превратиться в мать невестки.

 

Спустя неделю, Она не могла понять, что происходит. С ней не хотели разговаривать. Она ходила по двору нового жилья и пыталась мурлыкать себе под нос, незаметно переходя на высокие ноты. В эти моменты ей обязательно мешали. Кому-то что-то надо было именно в тот момент, когда душа пела.

 

Как-то сами собой возникали скандалы. Сначала они были тихими, несмелыми, быстро завершающимися. Первым почему-то начинал молодой муж. Она не могла понять, откуда на ровном месте недомолвки. Представляя свою семью идеальной во всех отношениях, ставила высокие планки и перед собой, и перед окружающими.

Оставалось только гимн запеть. Иногда она мурлыкала себе под нос патриотические песни. А потом услышата Тото Кутуньо…

 

Сердце рвалось от песен в его исполнении. Не понимая ни слова, она вживалась в мелодию и плакала. Как упоительно она плакала! Она бы день-деньской слушала эти песни не подозревая, что стала превращаться из исполнительницы в слушательницу. Сможет ли Она когда-нибудь запеть?

 

*

 

Прошли годы. Донбасс содрогнулся от первых взрывов, первой крови, первых потерь. Привыкшая в последние годы к хорошей музыке, Она вдруг поймала себя на том, что слушает только новости и сводки с фронтов. Проза и трагедия жизни вошли в ее мозг без остатка. Она теперь записывала фронтовые сводки своего прифронтового города.

 

Теперь не музыка звучала в голове и сердце, а слёзы. Чужие слезы. Их было так много, что Она брала их на себя. Ревели вместе с горем, охватившим души. Неужели теперь плач стал ее песней? Она словно забыла ноты. Она не понимала тех, кто слушал музыку. Неужели им всё равно? Неужели они стали бездушными?

 

Сполна хлебнув чужого горя, взвалившегося на хрупкие плечи женщин, она поняла, что больше не может петь. Нет, она не стала глухой. Она потеряла голос. Она потеряла простой человеческий голос. А люди ждали…

 

Они ждали ее военных песен. И тогда родились стихи. Их читали и перечитывали друг другу совершенно незнакомые люди сначала поодиночке, потом парами, затем группами.

 

И родился звук. Звук, напоминающий песню горлицы. Она молча набирала на клавиатуре тексты, а те, набрав силу в крылья, улетали в небо и горлицами пели всему народу о том, что идет война, о том, что Донбасс не сломить, и о том, что мир непременно будет. Он будет.

 

После победы.

 

Ирина Горбань