Михалыч был заядлым охотником, и не просто заядлым, а матёрым: он знал повадки всех зверей и птиц, населяющих леса северо-западной России, а охотиться всё же предпочитал на крупного зверя - лосей, медведей и кабанов. Может быть, потому, что сам он был высок, широкоплеч и силён неимоверно. Но и его не обошла стороной одна слабость, присущая всем русским охотникам: любил Михалыч в долгую мокрую осень поохотиться на зайчика (так он любовно называл зайца-беляка). В октябре, обманутые первым недолговечным снежком и заморозками, зайцы торопятся линять. Они трутся о деревья, кусты, стога сена или просто валяются на земле. Летняя, серая шёрстка осыпается с них и вырастает новая, пушистая, белая. А тут, нА тебе – снежок тает, и начинаются бесконечные дожди вплоть до декабря. Для зайца это, конечно, беда: снега нет, и он становится лёгкой добычей. Охотиться на такого высветлевшего зайца Михалыч любил в одиночку, даже собаку с собой не брал. В тёплые и мягкие осенние дни заяц лежит особенно крепко, а сыроватая земля обеспечивает лёгкий и бесшумный подход охотника к местам лёжки. Тут лишь бы ружьё не подвело. Такими осенями Михалыч не только свою семью снабжал зайчатиной, но и родственников.

 

Как-то осенью приехал к нему из города племянник Эдик, молодой преуспевающий бизнесмен, самоуверенный и заносчивый до тошноты. Экипирован он был в новое охотничье снаряжение с головы до ног, а ружьё его стоило столько, что, когда Эдик назвал сумму, Михалыч невольно зажмурился и присвистнул. Племянник, явно довольный произведённым эффектом, небрежно сообщил:

-Я тут на сафари в Африку хочу смотаться. У меня кореш, банкир один, ездил. Говорит: впечатлений осталось – до конца жизни хватит. Я бы, может, и тебя взял, да возраст у тебя не тот.

«Ничего себе, - подумал Михалыч, - он меня уже в пенсионеры записал!» А вслух сказал, скрывая усмешку:

-Да, старость не радость! Осталось сидеть на печи, да греть кирпичи!

 

Племянник рвался в бой и даже не захотел с дядькой за встречу стопку выпить, чтобы на утро глаз и рука не подвели. Михалыч обиделся, но виду не подал, выпил за встречу стопку в одиночестве. На другой день встали они пораньше, когда ещё чернота осенней ночи безраздельно властвовала, не желая подчиняться ходу времени. Эдик скептически оглядел старое ружьё Михалыча и не удержался от вопроса:

- А ты, дядь, своей берданой не распугаешь зайчишек?

Михалыч удивился молодому нахальству, но опять не стал бисер метать, а ответил спокойно, односложно:

- Посмотрим!

 

Он привёз племянника на своё излюбленное место – к дальней полуразрушенной деревне. Здесь, по окрайкам озимых полей, в обильных зарослях ивняка, в бывших фруктовых садах и огородах, зайцы жировали по ночам в большом количестве, а днём уходили на лёжку в овражки и в густой бурьян, окружавший заброшенное жильё.

Машину они оставили в деревне на заросшей бурой травой дороге. Дальше нужно было идти пешком километров пять. Прежде чем разойтись в разные стороны, Михалыч провёл с племянником краткий инструктаж:

-Ты, Эдуард, зря не пали, не пугай ушастых. Они сейчас « в белых штанах», а некоторые полностью полиняли. Все, что белеет на земле, может оказаться зайцем, а может быть и костью, клочком бумаги, обрывком березовой коры, да и мало ли чем еще. «Пропуделять» по беляку в такой ситуации — дело обычное. С погодой нам повезло: земля мокрая, заяц лежит очень крепко, и подойти к нему на выстрел можно. Да, вот ещё что: ветерок, вроде, поднялся, а при ветре заяц ложится обязательно где-нибудь в затишье, мордой к ветру, поэтому подходить к нему надо сзади, против ветра, чтобы он тебя не учуял.

- Да, ладно, понял я, понял, - племянник нетерпеливо приплясывал на месте.

- Ну, если понял, ты – налево, я – направо.

 

Эдик рванул с места, как застоявшийся жеребец, а Михалыч направился в свою сторону легкой походкой следопыта, внимательно и зорко оглядывая «нижний этаж» леса: маленькие прогалины, вырубки, низкорослые еловые и можжевеловые заросли, небольшие кучи хвороста, обмокшие оранжевые папоротники. И вот, наконец, в ямке под ёлкой, опустившей свои мохнатые мокрые лапы почти до земли, охотничий глаз различил что-то вроде крупного белого цветка или снеговой кочки: беляк с безупречным маскировочным искусством укрылся под деревом среди палых листьев и побуревшего мха. Выстрел, глухой и короткий, изрешетил древесную кору, раздробил и разбросал мокрые ветви. Заяц, вытянутый из-под дерева за пружинистые задние лапы, был весь белый, пушистый и тяжелый, хорошо пах еловой смолой и горьким березовым листом.

 

Михалыч, довольно крякнув и мысленно поздравив себя с первым трофеем, спрятал зайчика в рюкзак. Он собрался, было, продолжить свой путь, но тут слева раздалась такая канонада, что Михалыч понял – охота на сегодня закончилась. Шагая обратно, он обдумывал, как проучить племянника. И придумал. Он достал из нагрудного кармана куртки маленький блокнот и карандаш, которые всегда были при нём, и, положив на пенёк вырванный листок, написал на нём несколько слов. Потом подумал ещё и добавил сегодняшнюю дату. После этого Михалыч скатал листок трубочкой и засунул его зайцу под хвост. Потом усадил беляка возле кочки таким образом, что не заметить его было невозможно, и в условленном месте стал ждать Эдика, попивая чаёк из термоса.

 

Племянник долго себя ждать не заставил. Он появился на поляне мокрый, злой и уставший с ружьём, повешенным на шею за ремень, как автомат у крутого янки. Зайца Эдик увидел сразу, лицо его озарилось невыразимым счастьем. Он схватил ружьё наперевес и жахнул по беляку из обоих стволов. Всю обратную дорогу до машины (пять километров) Эдик взахлёб рассказывал, как он выследил зайца, и подтрунивал над дядькой, возвращающемся с охоты налегке, с одним ружьём.

-А мне говорили, что ты пустой из лесу не ходишь. Я слышал, ты ведь тоже стрелял, - ухмыляясь, сказал племянник.

-Стрельнул разок, - скромно согласился Михалыч.

-Вооот, это ты с похмелья пропуделял по беляку! – ликовал Эдик. «Ты смотри, запомнил слово, стервец», - усмехнулся про себя Михалыч. Был он немногословен, отдавая предпочтение внутренним монологам, и потому с удовольствием заткнул бы словесный фонтан, всю дорогу изливавшийся из племянника, но кодекс гостеприимства не позволял, и Михалыч терпел.

 

Когда они добрались, наконец, до оставленной в деревне машины, Михалыч, с абсолютно серьёзным лицом обратился к племяннику:

- Ну, давай моего зайчика.

Эдик опешил:

-Как это « твоего»?! Я сам лично его, вот этими руками!

-Ты, Эдуард, не горячись,- спокойно осадил Михалыч племянника. – В наших лесах у зайцев паспорта имеются. И там всё про них написано. Давай рюкзак!

- Какие ещё паспорта?- выпучил глаза Эдик.

-А вот, смотри!

Михалыч взял из рук ошарашенного племянника рюкзак, достал за задние ноги зайца, поднял у него хвост, аккуратно извлёк бумажку и протянул Эдику:

-Читай!

Племянник несколько раз перечитал написанные карандашом три слова: «Меня добыл Михалыч», а потом его одолел приступ такого смеха, что и Михалыч не удержался - захохотал во всё горло, да и рассказал племяннику, как было дело. Отсмеявшись, Эдик сказал:

-Ну, ты и затейник, дядя! А ведь за жизнь-то немало, наверное, было у тебя разных случаев на охоте? Расскажи, а?

 

И пока они ехали обратно, Михалыч с серьёзным выражением лица, лукаво поблёскивая глазами, травил охотничьи байки, а племянник слушал его с открытым ртом.

Вернувшись домой, они с удовольствием попарились в бане, приняли по рюмашке за удачную охоту и поздравили друг друга с первым полем, а на закуску жена Михалыча подала им великолепное жаркое из зайца. Прощаясь, племянник попросил разрешения приезжать в свободное время, чтобы вместе поохотиться.

-А как же сафари?- улыбаясь, спросил Михалыч.

-Так в Африке же у львов паспортов не имеется. Как потом докажешь, что это я лично его подстрелил, а не купил?

И дядя с племянником долго ещё хохотали, обнимаясь и хлопая друг друга по спине.