Михайло Кузьмич отчего-то проснулся посреди ночи. Ни с того ни сего распахнулись глаза… будто кто занавес отдернул и… сон долой. Вначале он поборолся с этой напастью, веки смежил и по привычке начал считать до ста, потом до тысячи, нет… прах его побери, нейдет сон и все. «К чему бы это» - встревожился дед, встал и вышел в коридор. Дежурная медсестра встрепенулась:

- Вы, чего, Михайло Кузьмич? Чего не спите? Болит что?

- Не знаю, дочка, сегодня вот не спится и все, хоть головой об стенку бейся.

- И вправду, за вами такого не замечалось. Может таблеточку?

- Ой, нет, как бы не пристрастится потом к ним. Таблетка – вещь коварная.

- Ну-ну, откуда такие страхи? Это всего лишь пустырник. Так что глотайте смело, это я вам говорю.

- Ну, коли такую гарантию даешь, давай одну - на эксперимент, - согласился старик запил таблетку, отдал стакан обратно.

- Ну, теперь давайте баиньки, Михайло Кузьмич.

- Благодарствуй дочка, только сперва пойду, освежусь, - сказав это, Михайло Кузьмич направился в сторону выхода из корпуса. Воздух…только вольный воздух.

Затем вернулся в палату и лег на свою кровать. Пустырник и вправду подействовал, через минут его начала одолевать дремота, а там и вовсе провалился в сон. Позднее утро встретило его птичьим щебетом и ярким солнцем. Михайло Кузьмич потянулся, широко зевнул. Настроение хорошее. Пора на уколы. Машенька хоть и добра, но не любит опозданий на процедуры. Михайло Кузьмич вышел в коридор и направился в «пыточную» как шутя, прозвали процедурную постояльцы дома престарелых. Дед шел, заглядывал в открытые проемы комнат и бодро спрашивал, как спалось. Так перемещаясь по коридору Михайло Кузьмич дощел до фойе, где ему преградила заезъжаемая с улицы инвалидная коляска с сидевшей в ней женщиной. «На вид не больно стара, а чего это вдруг в коляске?!» подумал дед, провожая ее взглядом, « Что-то лицо вроде знакомое, кто эта? А впрочем, сейчас у Машеньки спрошу, поди, историю болезни уже ей принесли» - подумал дед и поторопился в процедурную.

- Доброе утро Машенька! – поприветствовал медсестру Михайло Кузьмич, снимая пижаму и оголяя плечо.

- Доброе - доброе, - улыбаясь, ответила та, приноровляясь иглой к предплечью деда, - как спалось-дремалось?

- Хорошо, дочка, все прекрасно, - бодрым смешком ответил дед, и сразу быка за рога,- Машенька, а это кого привезли сегодня? Новую постоялицу? Как зовут, откуда? И чего это она на коляске, ноги не ходят?

- Погоди, Михайло Кузьмич, совсем вопросами засыпал. А чего вдруг заинтересовался, а дед? Понравилась?! – улыбнулась медсестра, заканчивая процедуру.

- Ну, сразу и понравилась… - шутя, ответил тот, - да просто интересно, откуда, кто такая? А вдруг из наших краев. Давай, колись, - блеснул знанием современных слов дед.

- Фамилия Иванова, Елизавета Петровна семьдесят один год. Инвалидка первой группы. Перенесла инсульт, потому и сидит в коляске, ноги отказали. Ну, вроде все. – закончила Машенька, просматривая историю болезни, - да,… детей нет, вдова, одинокая.

- Вот ты глянь, какая беда! Пойду пронаведаю, - решил дед, застегивая сорочку, - ей тут сейчас тяжело, никого не знает, на душе муторно.

Михайло Кузьмич зашагал в комнату новой постоялицы. Открыл дверь привычным движением старожила. Женщина сидела в коляске и смотрела в окно и на скрип двери не повернулась. Дед с издали поздоровался:

- Здравствуйте Елизавета Петровна! Ну как устроились? У окна? Это великолепно.

Женщина развернула коляску и посмотрела на старика. Михайло Кузьмич смутился от ее взгляда. Взгляд был пронзительным, при этом обволакивающим умудренной лаской.

- Здравствуйте, - ответила она.

- Вот зашел проведать, обычно первые день чувствуешь себя неуютно на новом месте.

- Есть такое, немного.

- А откуда вы сами будете, родом?

- Да отсюда не видать. Родилась в этом районе.

- Я хоть и не местный, а здешние края знаю, в Пахомовке доводилось мне бывать. Слыхали про такую деревню? Даже краля была у меня там, - похвастался дед.

- Чья такая? Я тамошних знаю, - живо заинтересовалась та.

- Да, так же как и вас звали Лизой. Мы тогда студентами свеклу убирали в колхозе. Веселое было время, – хохотнул дед, - за день наломаешься, вроде сил нет, до кровати бы дотащится. А придешь в барак, поужинаешь да в местный клуб и танцы до утра. Откуда все бралось? Эх, молодость!

- Да, хорошо быть молодыми! Ну и что с вашей кралей потом было?

- Да я уж не помню, - смутился Михайло Кузьмич, - давно это было, полвека прошло.

Я уехал тогда, пару писем потом написал, да и заглохло все. Правда она писала мне, да все было недосуг ответить ей.

- Да, нехорошо вы поступили с девушкой, - улыбаясь, сказала Елизавета Петровна.

- Грехи молодости, что тут скажешь, - так же улыбчиво ответил старик, - ну вы устроились, вещи разложили? Ну и прекрасно, Сейчас завтракать будем. Столовая прямо по коридору и в конце направо. Я не прощаюсь, увидимся там. Вот видите, вроде только познакомились, а я вам уже свидание назначил, - весело сказал старик.

- Да, вам в проворстве не откажешь, - мило согласилась женщина.

Завтракали за одним столом. Женщины-старожилки шушукались, кидая многозначительные взгляды на эту пару. Михайло Кузьмич держался важно, ухаживал. Там салфетку подать, хлеб преподнести, соль передать. Елизавета Петровна ловила ревнивые взгляды некоторых женщин и поняла, что Михайло Кузьмич, тут навроде как «первого парня на деревне». Но ей это не мешало слушать разговоры своего кавалера. Закончив завтрак Михайло Кузьмич, попросился отвезти ее в комнату. Та любезно согласилась. Довез ее, однако на его попытку остаться и поболтать она вдруг отказала, сославшись на головную боль. Михайло Кузьмич растерянно потоптался у закрытой двери. Это с ним случилось в первый раз. Обычно женщины с удовольствием приглашали в гости на чашку чая, а тут на тебе…! Подумаешь,… краля, какая! - обиделся старик и направился в свою комнату. Некоторое время спустя палату вошла Машенька:

- Ну, Михайло Кузьмич, от кого, от кого, от вас не ожидала такого! – возмутилась та, - вы чего тут удумали обижать новеньких?

- Я?! – поразился старик, - когда это, кого это я обидел?

- А Елизавета Петровна? Плачет, не переставая, как вы ее привезли из столовой. Что там ей наговорили?

- Да ничего не говорил, - растерялся дед, - похотел было в комнате беседу продолжить, так она сама не велела входить, я и ушел. Пойдем-ка к ней, разберемся. Если виноват извинения попрошу, – сказал Михайло Кузьмич и решительно направился в комнату новенькой. Женщина сидела принаряженная, сложив руки на коленях, видно ожидала появления гостей. Михайло Кузьмич недоуменно посмотрел на торжественное лицо Елизаветы Петровны и, затем всмотрелся пристальней и, вдруг ему показалось, или с глазами что-то,… сквозь эти старческие морщины проглядывают очень знакомые черты, …чего-то давно позабытого, юного и светлого. В комнате установилась тишина. Медсестра Машенька удивленно подняла брови и ждала развязки затянувшегося молчания. Дед нерешительно проговорил:

- Лиза? Из Пахомовки? Это ты…?

- Да это я, - согласилась она, - я все думала и гадала, когда же ты узнаешь меня. Да видно память у тебя короткая, как и пятьдесят лет назад.

- Ну как… это ты? Фамилия твоя Иванова, а была ведь Ермолаевой.

- Когда девушки замуж выходят, как правило, фамилию меняют, ты не знал Миша?

- Ну ладно, вы тут беседуйте, я пошла, больные ждут. Слава Богу, встретились! – встряла Машенька и, осторожно прикрыв двери, вышла в коридор. Там уже собралась толпа постояльцев с вопросами «Ну, что там? Как там Миша? Что, правда, сильно обидел?» Машенька бодро распорядилась: Женщины, все нормально, все хорошо, расходитесь по комнатам!» Старушки переговариваясь, разошлись группками по коридору. Двое стариков в комнате сидели поодаль друг от друга. Елизавета Петровна рассказывала про свою жизнь.

- Потом как ты уехал, я родила сына. Замуж не выходила, все тебя ждала. Не сообщала, что сын родился, не хотела тебя твой жалостью к себе привязывать. Надеялась, что любишь меня и через эту любовь вернешься. Однако с годами надежда таяла, сын рос. А когда вырос, посватался один вдовец бездетный, пошла за него, тошно одной жить. Сын в городе. Фамилию сменила… муж настоял.

- Что ж ты молчала столько лет? - тяжело вздохнув, спросил старик, - знал бы, что сын есть, на крыльях прилетел бы. Как свою кровиночку оставишь на стороне? Жалко ведь.

- Вот этого и боялась. Жалости твоей боялась. А мне не ее надо, я любви твой ждала. Да видно написано было не дождаться этой любви самой.

- Ты, прости меня, ведь, правда, не знал, - покаялся дед, потом оживился, - а сын где? Что ж ты тут в доме устроилась, неужто ему присмотреть за матерью некогда? Сноха вредная что ли?

- Нет у меня сына. Погиб в Афгане в 1988 году. Муж умер 10 лет назад.

- Вот какая… оказия, - остывая, пробормотал старик, - одного не пойму, ладно Господь меня за подлость наказал, с ребенком бросил, а тебя-то за что?

-Пути Господни… испытывает Творец, - выдохнула Елизавета Петровна, - а ты, как жизнь свою прожил? Поведай.

- Да что тут рассказывать, - угрюмо сказал дед, - три раза женился, от всех жен по ребенку. Да не в радость эти дети оказались, Их матери почему-то поумирали, а они отказались меня содержать вот и вся недолга. Вот теперь здесь кукую.

- И тебя жизнь потрепала, - участливо погладила его по руке, - а помнишь, как ты мне песню Рощина напевал?

- Да я давно забыл ее, помню только эти слова, - и прочитал:

Об одном только думаю

Мне жаль ту весну мою,

Что прошла неповторимая,

Без тебя…

Машенька заглянула на голос Михайло Кузьмича и увидела, двое стариков держались за руки и смотрели друг на друга. Она попятилась назад, осторожно прикрыла дверь и, сделав «страшные глаза» приложила палец к губам.