______________ Посвящается умным и веселым.

 

Однажды фантастика, фэнтези, мистика и приключения задумали сыграть квартет...

 

Рыба и море

 

Рыба плыла, мерно гребя плавниками и не напрягая сил, потому что привычная среда ее обитания в целом была ламинарной, за исключением тех мест, где подводное течение образовывало турбулентные водовороты. Эта рыба разрешила течению выполнить за себя треть мышечной работы, и когда над поверхностью ее моря стало светать, она осознала, что находится куда дальше, чем надеялась быть в этот час.

«Целую неделю я пыталась добыть себе пищу в глубинных местах и ничего не поймала, — подумала рыба. — Сегодня я попытаю счастья у самой поверхности, где плавают разноцветные надувные матрасы и тихоходные морские велосипеды. Вдруг там плавает и какой-нибудь неосторожный турист из близлежащего кемпинга?»

Над пятизвездочным отелем еще не рассвело, а рыба уже осмотрела смешные крючки отдыхающих дилетантов с их глупой, как они сами, приманкой и медленно поплыла по течению. Вскоре она увидела кое-что поинтереснее. Три живца, сработанные профессионалом, висели вниз головами на разной глубине. «Стержень крючка проходил внутри рыбы и был накрепко завязан и зашит, сам же крючок — его изгиб и острие — были унизаны еще свежими, но уже мертвыми сардинами. Сардины были нанизаны на крючок через оба глаза, образуя гирлянду на стальном полукружье крючка».

«Хорошая работа», — иронично подумала пока еще живая рыба в шаблонной лексике героев посредственных сериалов.

Приблизившись к крючку, она почувствовала бы, как сладко и аппетитно пахнет каждый его кусочек. Но, конечно же, наш главный персонаж, будучи профессионалом в своей области, и не помышлял приближаться к крючку. Все помыслы его были направлены на темные очертания утлой лодочки, которой правил второстепенный персонаж — пожилой самец из породы людей, которого за пределами ее моря, звали Чемпион.

Их межвидовой конфликт был неминуем. Через несколько минут случай — бог-изобретатель — намертво свяжет персонажей прочной бечевой...

После двадцати часов схватки за пищу и жизнь силы бойцов еще не были исчерпаны. Их шансы на победу в этот момент, пожалуй, были равными.

Вышеуказанная прочная бечева, венчавшаяся крупным крючком, прочно застрявшим в верхней губе, казалась рыбе якорной цепью «Титаника», растущей из середины ее естества прямо в бесконечные небеса. По факту же конец «цепи» над самой поверхностью ее моря в своих немолодых руках держал Чемпион. Начальный этап обоюдных быстрых и весьма энергозатратных телодвижений давно минул. Теперь они двигались медленно и мало, и древнее течение — столь же медленно — уносило их.

«Раз огни пятизвездочного отеля исчезают — значит, мы идем все больше на восток, — подумала рыба. — Если бы Чемпион изменил свой курс, я их видела бы еще много часов. Интересно, чем окончились сегодня ватерпольные матчи? Хорошо бы иметь в моем море Интернет!» Но она прервала свои отвлеченные мысли: «Не отвлекайся! Думай о том, что ты делаешь. Думай, чтобы не совершить какую-нибудь глупость».

Прошло еще два часа, но никто из оппонентов не совершил глупость.

«Я ничего не могу поделать со старым Чемпионом, но и он ничего не может поделать со мной, — констатировала рыба. — Надо придумать какой-нибудь новый фокус».

Поздним вечером, когда Чемпион встал, чтобы помочиться через борт лодки, а попутно поглядеть на звезды и поностальгировать о далеких огнях парижских ресторанов и не менее далеких снегах Килиманджаро, рыба могла одним ударом завершить их финальный матч в свою пользу, но сочла такую победу недостойной своих размеров.

Ночью к рыбе подплыли две морские свиньи, и она слышала, как громко пыхтит самец и чуть слышно, словно вздыхая, пыхтит самка.

«Они хорошие, — чуть не сказала рыба. — Играют, дурачатся и любят друг друга. По шведу Линнею, они мне почти родня, совсем как мелкая летучая рыба».

Потом ей стало жалко Чемпиона, который — номинально — ее поймал на крючок.

«Ну не чудо ли этот старик, и один бог знает, сколько лет он прожил на свете. Никогда еще мне не попадался такой сильный старик. И подумать только, как умно он себя ведет! Если не считать неуместных воспоминаний во время отправления естественных потребностей... Он тянет прочную бечеву, как молодой самец, и борется со мной без всякого страха. Интересно, есть ли у него какой-нибудь план, или он плывет очертя голову, как и я?»

Завершив этот мысленный монолог, рыба внезапно для самой себя рванулась и повалила задремавшего Чемпиона на нос лодки; она стащила бы его за борт, если бы он не уперся в него руками и не отпустил бы лесу. Когда бечева дернулась, из руки старика потекла кровь.

«Худо тебе, Чемпион, — отрефлектировала рыба. — Видит Нептун, мне и самой не легче».

По пришествии утра рыба послала Чемпиону мысленный запрос: «Как ты себя чувствуешь, старик?» Дезинформационный ответ последовал незамедлительно: «Я себя чувствую прекрасно. Левая рука болит меньше, и пищи хватит на целую ночь и еще на день. Ладно, тащи лодку, рыба». Объективно же, старик совсем не так уж хорошо себя чувствовал, потому что боль, которую причиняла ему проклятая бечева, перестала быть болью и превратилась в глухую ломоту.

«Старик — он тоже мне друг, — продолжила свою мысль рыба два часа спустя. — Я никогда не видела такого старика и не слышала от друзей, что такие бывают. Но я должна его убить. А потом съесть? Как хорошо, что нам, рыбам, не приходится убивать и съедать звезды! Они ведь такие красивые. Нет, что ни говори, нам еще повезло».

Тут она, приняв важное решение, собрала весь остаток своих сил и всю свою неутраченную гордость и кинула их на борьбу с терзающими ее муками голода. Рыба перевернулась на бок и тихонько поплыла на боку, едва-едва не доставая до обшивки лодки; она показывала Чемпиону, какая она длинная, широкая, серебряная, перевитая фиолетовыми полосами и исполненная благородства. Она предлагала Чемпиону справедливую ничью, сохраняющую жизнь им обоим!!

Старик очень хорошо понял рыбу, но поступил как обычный человек — амбициозный и жестокий: он кинул бечеву, наступил на нее ногой и поднял гарпун. Он страстно хотел вонзить этот гарпун рыбе в бок, как раз позади ее громадного грудного плавника, высоко вздымавшегося над ее морем до уровня его груди.

Рыба увидела этот гарпун и всей длиной своего спинного мозга представила и даже физически ощутила, как входит железо в ее мякоть. И тогда она высоко выпрыгнула над поверхностью ее моря, словно хвастая своей огромной длиной и шириной, всей своей красой и мощью. Казалось, что она висит в воздухе над Чемпионом. Потом она грохнулась на лодку, залив потоками воды и старика, и его зловещий гарпун.

Когда сознание вернулось к Чемпиону, он обнаружил себя лежащим на спине в полузатопленной лодке. Амбициозная рука его по-прежнему сжимала гарпун. Затем его взгляд протянулся за орудие несостоявшегося убийства. Рыба, взявшая верх в последней четверти их финального матча, но не пожелавшая вкусить старческой плоти, медленно уплывала прочь, — в направлении пятизвездочного отеля — оставив себе на долгую память крючок Чемпиона с обрывком его прочной бечевы.

 

К вечеру следующего дня в пятизвездочном отеле поднялась жуткая суета — полным ходом шли поиски пропавшей молодой самки. Последний раз ее видели на тихоходном морском велосипеде возле разноцветных буйков.

Неподалеку от суеты в своей малопривлекательной хижине лицом вниз спал Чемпион. Он спал уже четырнадцать часов. Старику снились львы, почему-то синие львы. Спала и наконец-то насытившаяся рыба. Ей снился эпизод из ее позапрошлой жизни — фестивальный забег с человеческими самцами в далекой Памплоне.

 

Встреча

 

Вчера, по обыкновению находясь в г. Харькове, я, неожиданно для многих, увидел живого классика Х. Дело было на публичном мероприятии протеста, посвященного успешной попытке городских властей открыть на самой крупной площади Европы памятник Конфуцию в ленинской кепке с христианским ангелом на левом плече. Не узнать Х. в негустой толпе активистов было невозможно, ибо он был единственный, у кого во рту был монокль. На вспотевших от удивления ногах я подошел к Х. вплотную и от нахлынувшего волнения дерзко потрогал его оптику: и стеклышко, и свисавший на подбородок шнурок. Х. промолчал, не отрывая взгляд от кепки, цементирующей триединство авторского замысла.

— Смахивает на Булгаковский... — обескуражено начал я.

— Угу, — как бы согласился Х.

— Где же ваш хваленый молоток, — приободрился я.

— Гы...

Было видно, что Х. приятно удивлен тем, что кто-то помнит его молоток.

— Ну и как вам местная идейка сменить материализм и эмпириокритицизм на конфуцианство под православным кураторством?

— Б-р-р, — однозначно высказался классик.

— Вы не против быстренько обсудить со мной насущные проблемы и тенденции развития черного юмора в литературе?

— М-м-м...

— Видите ли, Бретон...

— Ха.

— Этот отрицатель белого цвета посмел...

— Ха-ха!!

— А еще некоторые подражатели кинулись повторно спотыкаться об Гоголя, об все еще валяющегося Гоголя. Но валяющегося отнюдь не на шикарной ленинградской сцене, оснащенной софитами и бархатным занавесом, а в городской неприбранности дурно освещенной улицы, подле винного магазина!

— Эх...

— А многие молодые поэты, презрев твердые формы стихов, при удручающем отсутствии поэтической техники ударились в верлибры, освобожденные от всяких силлабо-тонических обязательств перед читателями...

— О-хо-хо...

— У прозаиков же иной уклон — абсурд.

— О!

— Вы меня не так поняли — перманентный всеобъемлющий абсурд!

— Э-ге-ге.

Как видите, разговор наш складывался замечательно. И тут я, безотчетно стремясь подтянуться к уровню собеседника, допустил грубейшую ошибку:

— В-з-з-з.

— Вот оно, значит, как?! За сим прощайте!!!

Кровь жуткого стыда прихлынула к щекам моим. И к моим же ушам тоже. Но поезд уже ушел. И Х. вместе с ним...

Печально посмотрев на удаляющееся туловище, я приметил, что в левой руке Х. держит пресловутый пролетарский молот, а в правой... Вы правильно догадались — неотъемлемый аграрный серп!

 

Сейф

 

Прямо перед нами, на живописной картинке с региональной выставки, сейф старинной конструкции. Он имеет терракотовый цвет, ключ и хозяина — майора К., начальствующего в военкомате мелкого городка. Когда-то у сейфа был и второй ключ, но уже десять лет, как потерялся. Уже пять лет на сейфе возлежит крупная тарелка. А на ней горшок с землей местного происхождения. Эта земля питает растение фикус из семейства тутовых. Сейф ненавидит тарелку, терпит горшок, уважает растение и безответно любит Нину, которая два раза в неделю поливает указанное растение. Все это безвестный автор картинки передал нам весьма впечатляющими мазками. Вдумчиво приглядевшись, обнаружим, что эту же Нину — законную единицу штатного расписания военкомата — любит и майор К.

Донельзя банально, но по возрастным обыкновениям биологической жизни, 25-летнюю Нину не тянет к 48-летнему К., а тянет к 32-летнему врачу, между прочим, искусному фальшивомонетчику. Понимая это и не в силах изменить это (разницу в годах), холостяк К. нередко открывает сейф и оттуда достает. Сейф все видит, все понимает, сочувствует, но помочь хозяину до поры до времени не может. Но однажды в городке объявят время «Ч»...

По мистическому стечению реальных обстоятельств фальшивомонетствующий врач, найдя второй ключ, в особо опасный момент жизни не ново спрячет себя вместе со своими маленькими шедеврами в терракотовом сейфе, а тот, решив, что настала пора совершить Поступок, разобьет ненавистную тарелку о голову бесцеремонного пришельца.

Долой промежуточное повествование, даешь финальную картинку?! А вот она: 53-летний подполковник К. открывает сейф, чтобы оттуда достать. Тут же 30-летняя Нина, зашедшая к мужу, чтобы полить растение. Она с обновкой — новой крупной тарелкой.

 

Корабли штурмуют бастионы

 

Несомненно, корабли штурмуют бастионы, чтобы их разрушить. А потом корабельная шушера надеется ворваться в вожделенный город и поживиться там за счет столового серебра местных богачей, столового же вина местных бочек и красивых (и некрасивых тоже) девушек местного разлива необузданных страстей. (И как тут не вспомнить исторического Федьку, взявшего на шпагу аналогичную Катьку, в дальнейшем великую Екатерину? Вспомнили и возвращаемся к штурмующим кораблям.)

И вот эти корабли бесшумно приближаются к своей сакральной мечте, невзирая на сопротивляющуюся пальбу из всех бастионных стволов и коварство местных рифов. Между прочим, местные мЕли и повсеместный шторм тоже держат кулаки за бастионы.

Некто командует на главном корабле, размахивая костылем и крыльями наплечной птицы. Страстный! Но такой некрасивый... Укрупненный план убеждает нас, что это не Нельсон. И не Макаров. А еще этот некто беззвучно выкрикивает жуткие гадости в адрес ненавистных бастионов. Как так можно?!

Между тем время исправно вертит шестеренки часового механизма, и вот уже разнохарактерные люди беззвучно бьют торцом толстого дерева в хорошо сработанную главную дверь города. Но дверь не поддается, а сверху защитники взбадривают шушеру кипятком...

Никогда бы последние не проникли в город, если бы не извечное предательство среди людей. Познанная закономерность такова: если горожан предает женщина, то глубинная мотивация — тайная любовь к противоположному полу; если мужчина — алчность и жажда власти.

Не в лоб (через неподатливую дверь), так по лбу (через податливый потайной ход): уцелевшая часть разнохарактерных людей и их истинный предводитель — красивый, без костыля и наплечной птицы! — проникают в вожделенное и энергично реализуют там свои столовые, застольные и гендерные мечты.

Ликуют удачливые корабли, беззвучно рыдают разрушенные бастионы и некоторые — через одну! — девушки... Ну что тут скажешь, кроме банального «такова жизнь». Пожалуй, это все.

«А почему все страсти такие беззвучные?» — спросит внимательный читатель. Внимательному ответим: вчера в телевизоре звук сломался, кино смотрю сегодня, а мастер придет только завтра.