Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным!

Стругацкие. Пикник на обочине

 

Рассказ хорошо написан, хорошим языком, содержание не вызывает разночтений. Очень меня взволновал этот рассказ, но не в плане праведного гнева на предмет среды, которая, как в девятнадцатом столетии, не развивает, а заедает. Хочется двигаться в литературе, понимая, куда и зачем, во всяком случае, пытаясь в этом разобраться. А потому мои соображения по прочтению следующие.

У меня тоже есть созвучные рассказы, читая которые, у самой опускаются руки. Я их пока нигде не выставляю — считаю, что и без меня хватает негатива. Но эпизоды, из которых они выросли, меня не отпускают, терзают душу, не позволяют смириться с безжалостной реальностью. Мне кажется, я должна найти способ как-то работать с «безнадёжной» темой, как-то давать ей жизнь, искать свет. Зло будет всегда, так уж устроено. И каждый человек может стать жертвой или борцом против этого зла. Чтобы бороться, надо научиться смотреть злу в глаза, называя вещи своими именами. Добро должно быть сильным, для этого нужны мышцы. Слова — это мышцы и надо учиться говорить о том, о чём даже слышать никогда бы не хотелось, не то видеть, но нас не спрашивают, чего бы нам хотелось, чего не хотелось...

В рецензии на этот рассказ у меня сама собой поднялась философская проблематика творчества. Как работать с такими темами, чтобы не множить безысходность и уныние? Потому что работать с отрицаловкой надо, сама жизнь требует. Констатировать внешние её проявления художественным языком — труд, по моим понятиям, совсем невеликий: праведный гнев, он всегда наготове — льётся само.

Ведь литература, она как заговор, но заговор работает лишь тогда, когда сложен словами как кирпичная кладка на крепком фундаменте, когда строитель владеет мастерством в полной мере и знает, что он строит: без дверей для входа и выхода здания быть не может, да и окна ему не помеха — для света. На самом деле я чувствую себя во многом беспомощной в таких жёстких темах, но мне бы хотелось научиться врачевать наш мир словом, добавляя веры, которой всегда не хватает. Вот мои рассуждения, не претендующие на истину, переполненные сомнениями, но движущиеся в поиске выхода из тупика, в поиске возможности не пасовать в этой жизни ни перед чем, для начала её принимая. Не в оранжерее живём, и дальше легче не будет, а нам здесь жить, это наш дом. Литература ни перед чем не должна останавливаться, всяким явлениям находить названия, уметь их описывать, и, самое главное, она призвана, мне кажется, идти сквозь туман, пробивая неведомую тропинку там, где никто не бывал, если это настоящая литература, а не игра в неё.

Читать уголовную сводку, даже художественно написанную, может скоро надоесть — в этих местах заведомо нет позитива, но много безысходной тоски, особенно если сводка эта заглянула к тебе в душу дальше, чем просто праздное любопытство. Этот рассказ в душу заглянул, вызвал сострадание к семье злосчастного Сашки. Семья умирает на наших глазах: Сашка, не в силах справиться с пагубной страстью, залез в петлю. Странно, что он ещё не в местах, не столь отдалённых, но за этим недолго осталось, ведь всё, быстро оборачиваемое в деньги, из дома он уже вытаскал, а доза требоваться не перестала, и дальше только воровать, но воровать, опять же, надо уметь, ну да ломать не строить — оно быстрее движется, как и расплата за содеянное.

Но гадать в данном случае о будущем героев — дело неблагодарное, по той простой причине, что в рассказе мы видим исключительно внешнюю картинку, которая не особо разгоняет фантазию и, скажем прямо, ничего душе не даёт — случай банальный и счастливы те, кого бог миловал, на пророка Сашка ещё не набрёл, и не факт, что набредёт, тропинка у него прямая и узкая, на ней пророки, прямо скажем, не особенно водятся.

Но дух веет там, где хочет. Именно о духе хотелось бы почитать. Который бьётся. О духе той же матери. Но она, похоже, давно смирилась, матери очень сложно быть объективной в отношении сына. Однако под сыном в петле что-то в ней, ну, как читатель, я очень на это надеюсь, должно бы случиться, если она не умерла сама. Отец в рассказе совсем как тень, которая живёт едва не отдельно, что на самом деле вполне может быть, и раскрытие этого состояния тоже есть жизнь души, а не внешнее её описание.

Да и Сашка в петле должен был переживать что-то, коль не удавился на отцовском ремне. (Кстати, не поняла, что за труба водопроводная, на которую он набросил ремень, откуда она взялась на потолке? В квартире ещё отыскать надо, на чём повеситься.) Ремень, он шансы-то оставляет, в отличие от верёвки, которую даже скрутить вполне можно — но тема именно отцовского ремня лишь «хвостом махнула», а далее автор не стал трудиться. Вот и читателю — чего зазря мучиться, гадать?

На мой взгляд, литература и репортаж с места событий, кроме основ языка для повествования, ничего общего между собой не имеют. Нам рассказан, по сути, именно репортаж, внешняя картинка-зародыш, первичная посылка художественного произведения, которое само должно быть ни чем иным, как исследованием сути события, или хотя бы попыткой оного, или что-то около него, ради чего этот случай озвучен. Как раз те, кому предстоит стать наркоманами, её однозначно не прочитают, да и наркоманам она ничего не даст, как и людям, что вынуждены рядом с ними в одном доме жить. А вот с чего началось — это многим было бы интересно. Однако это «начало» трудно показать, очень трудно.

Из троих героев поступок здесь совершает только Сашка — это тоже сюжетная линия для автора. Почему отец назывной, мать лишь страдалица? Они совсем на себя рукой махнули и давно ничего от этой жизни не ждут? Может, таки, смерти сына ждут, освобождения от напасти? Интересно, каким и откуда видится им «чудо», если видится? Почему отец с матерью всё ещё вместе живут, что их связывает, кроме жилплощади? Ведь сын тянет их тоже в петлю, в которую затянула среда — редчайший человек такой агрессивной среде способен противостоять, пройти горнило, в которое сам забрался из нам неведомых причин.

Тема злободневная, но не раскрытая ни на йоту. От автора, понятно, никто решений данной ситуации не ждёт, тем более, хеппи-энда. Редко те, кто «вырвались», живут потом долго и счастливо. Но есть такое: чтобы кто-то начал жить, кто-то должен умереть, и эта идея продуктивна, во всяком случае, для литературы.

Формально в рассказе всё устраивает. Содержание поверхностное, в этом месте автор не трудился, не заглядывал в душу своих героев — именно репортаж оттуда, если в том месте ещё хоть какое-то движение, вера, надежда, любовь, был бы безумно интересен.

На самом деле, в обсуждении этого крошечного рассказа всплывают очень непростые вопросы: зачем мы пришли в литературу? Что хотим этим сказать, если хотим, а не просто говорим посредством именно такого самовыражения? Какие задачи ставит перед собой автор в конкретном тексте, что хочет разглядеть, что хочет понять? Что он сам ищет в чужих текстах? Что ищет в себе посредством литературы?

Что лично мне как читателю не нравится в этом рассказе? Даже не безнадёжный тупик — я и сама знаю, что выход из подобных ситуаций мало кому светит. Не нравится то, что автор констатирует очевидные вещи, сам не пытаясь найти выход. Важна ведь попытка и усилия в ней. Пускай не наркомана — он, похоже, в этой истории самый сильный, сильный настолько, что даже автор подчинился его энергетике. Пускай попытка не родителей наркомана — они, похоже, давно никакие, и именно этим совершенно не интересны. А вдруг они были «какими»? Даже если с этими героями выход один — их оставить, как они есть, то имеет смысл двигаться в пространстве повествователя, внеположенного тексту. Солнце светить не перестало, птицы поют, цветы цветут и за зимой появляется весна — обратиться к вечному, к природе, которая над всем «этим» — как вариант. К тому же, не все тянутся к наркотикам, несмотря на их доступность и, казалось бы, абсолютность эффекта: человек «забывает» терзающие его проблемы, отныне проблема лишь одна — доза, это ему понятно — цель отныне ясна, да и результат устраивает, другое дело, что не держится «всерьёз и надолго». Где-то, в чём-то надо искать УСИЛИЯ — читать страдания и только одни страдания, это на узкого любителя. Тема наркомании, как и чумы, и войны — прекрасный фон для демонстрации усилий, тех самых, что заставляют выползать из старой кожи, из удобной системы ценностей, из всего того, о чём Ницше, и не только он, вся история человечества — всё о том же, по большому счёту.

 

Однако по прочтении мне сразу захотелось написать что-то необыкновенно жизнеутверждающее вопреки! Пожалуй, именно к этому неизменно стремлюсь в своём творчестве, другое дело, всегда ли оно получается — выйти к свету, отыскать... Но даже сама попытка сдвинуться с места изнутри, а не за счёт внешних «спасителей» — денег, врачей, магов, служителей культа достойна усилий. Да и кто, кроме автора, передаст чувства, которые испытывают герои?! Это не гордыня, смею надеяться, это желание воспевать вечный процесс вечной жизни и позитивная установка на мотивацию к творчеству и к жизни. Никто за автора не будет искать свет, быть может, в том и предназначение — искать свет, даже там, где, казалось бы, найти его невозможно. Искать, чтобы найти и поделиться с теми, кто ищет. Ведь читатели в литературе ищут ответы на мучащие их вопросы, а не только сравнение с тем, что у кого-то хуже некуда или удовлетворения праздного любопытства. Многие читатели не за бытописанием обращаются к литературе, а к единственному источнику, где не теряют надежды найти ответы на свои вопросы. Конечно, не всё напечатанное есть литература. Литература — это то, что остаётся во времени и вне времени. То, что живое. То, что если не отвечает, то помогает искать — возрождает веру в жизнь, в человека в ней.

Вспомним Чехова. Ведь там беспросветность лишь на первый поверхностный взгляд. Про Толстого и других классиков (Золя, Бальзак, да всех не перечислишь!) смело можно сказать, что они неизменно показывали две стороны медали, их мир никогда не был одноцветным.

Даже если, как говорится, ничего невозможно сделать, надо, обязательно надо постараться дать хотя бы утешение... Кстати, именно долгие раздумья над этим маленьким рассказом Татьяны и подвигли меня на идею в безнадёжных случаях давать утешение хотя бы через реминисценцию, которая ...стоила этого ада, и герой не перемотал бы плёнку даже за ту цену, что вынужден платить. Другое дело, что надо быть убедительным, а это не по-детски сложно — много души придётся вложить, долго думать, ещё дольше сомневаться, идти, считай, наугад. Так что, буду надеяться, в пространстве этих рассуждений, многократно превышающих объём рассказа для обсуждения, кой-какие подвисшие свои рассказы смогу, таки, докончить со спокойной душой, что я, как автор, сделала всё, что смогла. Мы же авторы, а не репортёры с места событий! Так что я призываю искать жизнь — не может быть, чтобы она закончилась: никто за нас не будет искать свет.

Свет, мне нужен в произведении хоть какой-то свет, иначе оно для меня мёртвое, о семье мертвецов. Неинтересно. Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов. А литература всегда была и будет светом, даже если это свет далёкой звезды, видимой из безнадёжно глубокого колодца.