Маме моей, ушедшей так рано. Посвящаю.

 

Иногда, особенно последнее время, особенно по ночам, мне кажется, что я слышу твой голос, моя родная. И тогда - я не то что просыпаюсь, я как – то перезагружаюсь, что ли, если выражаться современным языком. Я вдруг встречаю Мастера Меры...

 

Он похож на доброго сказочника. У него пышные усы, добрые глаза, большие натруженные руки и слегка сутулая спина. На нем теплая, пушистая безрукавка из неизвестного мне меха и мягкая широкополая шляпа. Я вижу раннее-раннее утро... Среди громады туманных облаков еще только просыпается теплое огромное Солнце, и заросли белых, розовых и нежно-кремовых роз покрываются хрустальными капельками, разом выплеснув свой аромат навстречу первым лучам. В своей мастерской (или это весовая, скорее) Мастер уже не спит, он полностью одет, и не спеша допивает из фарфоровой чаши последние глотки ароматного чая.

 

Потом он, еле слышно кряхтя, встает, натягивает ажурные нарукавники и подходит к Весам.

 

Если присмотреться - это даже не весы. Вернее, не совсем весы. Механизм, огромный, старинный, из темного тяжелого металла, похож на них, но что-то в нем не так.

Одна чаша у весов очень большая, глубокая, словно бабушкин медный таз для варенья. Она блестит, начищена до блеска. Вторая же – совсем крошечная, с наперсток, ну или может быть, с кофейную чашечку, из того, правильного сервиза, тех времен, когда кофе был очень крепким, ароматным и сладким. Черная, матовая, вылитая из тяжелого металла она практически не видна и упруго подрагивает, пружинит. Но самое странное в механизме – это раструб. Он из совершенно другого материала, как будто из присланного из иных миров, хоть материал и похож на сталь. Раструб зияет разинутым блестящим ртом, вызывая изумление и страх, вернее… смятение, что ли.

 

- Так, так, так. Ну, ну, ну…

 

Мастер бережно подкручивает маленький болтик, трогает большую чашу, она раз качнувшись, останавливается точно напротив маленькой.

 

- Ну вот, все работает. А это что еще такое?

 

Он недовольно осматривает раструб, который запачкан чем- то. Эта субстанция похожа на темный, гречишный мед, наполовину разбавленный смолой.

 

- Опять черной мерой мерили. Ох грехи… грехи.

 

Начисто, до блеска протерев раструб мягкой фланелькой, ухмыляясь в пушистые усы, Мастер Мер распахивает дверь весовой. В комнату врывается радостный свет, и свежий небесный ветерок, смешанный с розовым ароматом, колышет седые пряди, выбившиеся из под шляпы.

 

И вот, наконец, первый посетитель. Кто-то большой и почти прозрачный, боком протиснулся в дверь весовой, слегка подзастряв в ней. Странно… Такой невесомый, он должен был просочиться, даже пролиться, как вода, в оставленную щель. Но нет!

 

Человек, или его тень, тащит за собой обольшой мешок, набитый разноцветными, яркими, пушистыми шарами. Их так много, что мешок не закрывается и шары выпрыгивают из него, мячиками скачут по гладкому светлому полу Весовой.

 

Мастер улыбается, и, с трудом наклоняясь, помогает собирать шары.

 

- Ну давай, добрый человек, разгружай уж. Постарался на славу, милый.

 

Тень, подняв мощными руками мешок, вывалила в большую чашу шары. Они заполнили ее с верхом, не поместились, он стал заталкивать их, но шары упруго пружинили и никак не хотели слушаться. Мастер достал из сундука легчайший короб, и они вместе, беззлобно поругиваясь, уложили туда все. Короб взгромоздили на весы, и, отдуваясь, выпрямились.

 

- Ну, давай уж, доставай, не бойся, вон сколько добра принес-то, чего тебе страшиться-то?

 

Тень, съежилась, уменьшилась почти наполовину и разжала кулак. В побелевшей от напряжения руке, лежал маленький серенький шарик. От него исходил странный запах, то ли серы, то ли аммиака. Осторожно положив его в маленькую чашу, тень зажмурила глаза и не увидела, как весы дрогнули, таз с яркими шарами покачнулся и взмыл вверх, а маленькая чаша, тяжело и неуклонно, потянула стрелку на себя.

 

И тут, в раструб хлынула жидкость, жуткая, темная, липкая. Она, в одну секунду, покрыла тень толстым слоем, и смыла куда-то вниз, в открывшийся черный лаз внизу.

 

- Эх, грехи, грехи…

 

Мастер Мер вздохнул, и пошел намочить фланелевую тряпочку…

 

Я не знаю, снилось ли мне это, или я видела все взаправду... Но чувство несправедливости Меры никогда не покидает меня...