Ликер розовый 20 г,

ликер алычовый 15 г,

ликер мятный 5 г,

ликер ванильный 10 г (vanilla liqueur),

фрукты из компота 5 г,

сок лимона 5 г,

лед – сколько уйдет.

Все тщательно перемешать, разлить в бокалы и подевать с кусочками льда

 

==//==//==//==//==//==//==//==//==

Усталость буквально валила с ног. Ничего не хотелось, кроме одного: прилечь и вытянуть гудящие ноги. Альбина даже немного посидела на автобусной остановке, прежде чем идти домой. Сегодня был тот редкий случай, когда все работы (а она работала в трех местах) выпадали по скользящему графику в одни день, чередой. Накрутилась за день так, что даже белка в колесе не позавидовала бы. Она тяжело вздохнула: три работы, а доходы по-прежнему не перекрывают текущие расходы. Сводить концы с концами – вот поистине экстрим. Нервы горят, адреналин бурлит. Вот только радости и удовлетворения не прибавляет.

У подъезда столкнулась со своими детьми.

— Стоп, — она остановила их и обратилась к старшей дочери: — Куда?

— Мам, — жалобно протянула Катя, — у Марины день рождения. Я же тебе говорила.

— Да, да, — обманула дочь Альбина и перевела взгляд на младшенькую: — А ты куда?

— Со мной, — ответила за нее Катя. — Она нам не помешает. Да и тебе надо отдохнуть. Ужин я приготовила. Он на плите.

— Ладно, идите, — махнула рукой Альбина. Спорить у меня все равно не было никаких сил. Лишь мысль неприятно обожгла сознание: пятнадцатилетняя дочь, по сути, лишена счастливого, беззаботного детства. Она и готовит, и убирается в квартире, да и за Машей присматривает. Уроки с ней учит, как-никак, а та уже пошла в первый класс.

На лестничной площадке ее ждала то, что она со страхом ожидала, но все же надеялась избежать. Татьяна, ее соседка. Нервничала, если судить по окуркам в консервной банке.

— Привет.

— Привет.

Таня недавно развелась с мужем, детей с которым они так и не нажили. Теперь же она переквалифицировалась в собирателя местных сплетен, разговоров и тайн. Она все и про всех знала. И это не беда, если бы ни одно «но». Хранить чужие секреты она не только не могла, но и всячески старалась сделать их доступными и широко обсуждаемыми. Словно черпала в столь непристойном занятии жизненные силы и оптимизм. Потому Альбина и сморщила милое лицо. Ей и самой не хватало душевного спокойствия, а сейчас предстояло еще и впитывать очередную порцию негатива и грязи. Да вот только соседке этого не объяснишь. Не поймет, не примет, и все равно поступит по-своему.

— Слушай, — она даже первая переступила порог ее квартиры.

Альбина решила действовать по старой схеме, которую иногда применяла в таких ситуациях. Она не слушала Татьяну, лишь иногда произносила фразы: «не может быть?», «да, ты что?», «ого!». И это частенько срабатывало. Тани, по большому счету, нужен был слушатель, а не собеседник.

— Ого! — теперь воскликнула соседка, останавливаясь на пороге кухни. Альбина взглянула через ее плечо. На кухонном столе стояла ваза с огромным букетом цветов. Полевые цветы истощали сочный аромат, заполняя все пространство небольшой кухоньки.

— Что это?

— Букет, — спокойно, обыденно, ответила Аля, но где-то в недрах души уже зарождалось новое чувство. Невесомое и выскальзывающее. Дымка из прошлого затуманила разум. Аля никак не могла ухватиться за нее, чтобы память выдала-таки ясную картинку.

— Откуда? — Таня мешала, отвлекала, не давала сосредоточиться.

— Не знаю.

— Я сейчас, — соседка – непоседка выскочила из квартиры, надеясь вернуться уже с полными и объемными сведениями о происхождении этого букета.

Альбина присела за стол, не открывая взгляда с вазы. Память упорно окунала ее в прошлое. Деревушка. Дальний берег. Сенокосная пора. Стога свежего, благоухающего, пушистого сена. Аля подвинула к себе вазу и вдохнула полной грудью этот нектар. Он проник огромной порцией, вскружив моментально голову.

— Захар! — выдохнула она.

 

— Захар, — Аля тонкой соломинкой пощекотала нос парню, который лежал, раскинувшись, на ворохе свежего сена. Счастливая улыбка озарила молодое лицо.

— А? — он с большой ленцой приоткрыл один глаз.

— А когда мы поженимся? — Аля прикрывала обнаженную грудь его летней курткой.

— Что? — он распахнул широко уже оба глаза, в которых плескалось недоумение. – Зачем?

— А…, — Аля не находила слов и просто обвела руками сеновал. Жест был красноречивей любых слов: после произошедшего между ними они просто обязаны пожениться. Он понял и усмехнулся:

— Какая ты все-таки деревенщина!

— Что?! — она села, не обращая внимания на то, что куртка съехала с плеч, обнажая ее. Венок, сплетенный из полевых цветов, упал и растрепался. Его аромат смешался с запахом сена.

— Наивные вы и смешные, — улыбаясь, продолжил Захар. — Вы отстали от жизни. Проведенная вместе ночь – это еще не повод для женитьбы. Далеко не повод.

Смысл сказанного дошел до девчонки. И сразу стало жарко, она покраснела от стыда и гнева. Поспешно стала одеваться. Слезы душили ее. А парнишка даже и не пытался остановить, как-то успокоить, что-то объяснить. Вновь закрыл глаза и погрузился в истому.

А через два дня уехал поступать в морское училище, и…. двадцать пять лет прошло. Все, казалось, давным-давно стерлось из памяти. Выветрилось. Ан, нет. Букет полевых цветов – и память пробудилась. А с ней – и боль, и обида.

 

— Узнала! — на кухне вновь появилась Татьяна, вырывая Альбину из цепких лап воспоминаний.

— Что? — она не сразу вернулась в реальность.

— Это был капитан второго ранга. Приехал на такси, спрашивал тебя.

— Захар! — выдохнула Аля.

— Интересно, — Таня присела за стол, сложила руки на груди и приготовилась слушать.

— Я устала, — попросила ее Аля.

— Я не спешу, — бесцеремонность тоже доминировала в ее недостатках. Альбина просто решила тогда лаконично проинформировать любопытную соседку:

— Это, скорее всего, Захар. Жили мы с ним когда-то в одной деревне. Односельчанин, одним словом. Не виделись четверть века. А больше у меня и нет знакомых моряков. Все!

— Все?! А ты не собираешься позвонить Катюшке? Может он ей что-нибудь говорил, или передавал. Придет ли еще? Позвонит ли? Что вообще хотел?

— Катя на дне рождения, — медленно ответила Аля, подчеркивая каждое слово. — Я не собираюсь своими звонками портить девочке праздник. И без этого она их так редко видит.

Татьяна наконец-то поняла тщетность своего допроса, и театрально надула губки:

— Ладно, отдыхай. — С обиженным видом она покинула квартиру.

А уже через мгновение Альбина пожалела об этом. Ибо память снова настойчиво приглашала ее окунуться в прошлое. А ей так не хотелось. Она поспешила покинуть кухню. Аромат полей напоминал о самой счастливой, единственной ночи в ее жизни, за которой последовало самое несчастное утро. Почему-то эта последовательность так крепко засела в сознании, что в висках забилась настойчивая идея-фикс: вот и сейчас эта ночь в аромате луговых цветов обязательно закончится неприглядным утром. А оно обязательно наступит, и ты вновь проснешься одна, в холодной постели, с неприятным осадком сновидений. Зачем?

Альбина вышла на балкон. Город уже погрузился в ночь, зажигая огни за разноцветными занавесками. Она покурила. Хотелось есть, но она так и не решилась больше переступить порог кухни. Прошла в комнату, прилегла на диван. Хотела дождаться дочек, но усталость сморило ее. Аля уснула, крепко уснула.

Разбудил ее приглушенный шум на кухне. Было воскресенье. «Катя!» – мысль обожгла. Бедная девочка, даже в свой единственный выходной она проводит на кухне. Альбина вскочила и поспешила к дочери. Но на кухне хозяйничал моряк в переднике. На плите что-то жарилось, парилось, истощая аппетитные запахи.

— Захар!?

Он обернулся. Годы почти не изменили его. Все те же веселые, озорные глаза мальчишки, родинка на верхней губе, жиденькие усики. И лишь посеребренные виски выдавали прожитые годы.

— Аля! — он шагнул к ней навстречу

И тут все чувства, которым она не давала воли, накопившиеся за все годы, вырвались одним махом. Выплеснулись, как из пробудившегося вулкана. Обильно брызнули слезы.

— Я ненавижу тебя. Ненавижу. Это надо же пропасть на двадцать пять лет! Ни письма, ни строчки. А я все жду и жду. Во что-то верю. На что-то надеюсь. Потом ругаю себя, на чем свет стоит. Завожу мужика, рожаю. И вдруг понимаю: это не то! Это не он! И опять жду, жду. И опять мужик. И опять ребенок. И опять разочарование. А жизнь-то уходит. Да, и ушла уже.

Он гладил ее мягкие волосы и повторял после каждого предложения, сказанного ею:

— Прости.