1. "СЭМЮЭЛЬ И КОРОЛЕВСКАЯ СОЙКА"

 

В последнее время старику Сэмюэлю всё чаще стали сниться картины его

детства. Особенно яркими и осязаемыми они были в дождливую ветреную

погоду, ближе к полуночи, когда он, завернувшись в плед и обложившись

подушками, устраивался в гамаке на мансарде. Сад за окном всякий раз

шумел, вздыхал и хлестал мокрыми ветками по железной крыше, а

невидимое сонное веретено крутилось и жужжало, сковывая дрёмой всё

вокруг.

 

В такие минуты Сэмюэль вновь становился ребёнком и, словно ловец

жемчуга, нырял в бездну воспоминаний, чтобы найти тех, кого давно

потерял. Эфирные встречи наполняли его жизнь особым смыслом, хотя ему

казалось, что таким образом небытие попросту приручает, дабы однажды

легко увести и его на самое-самое дно.

 

Сегодня старику снилась тихая тёплая осень, пахнущая тыквой, кострами и

прелыми листьями. Он разгребал колтуны поседевшей травы и восторженно

восклицал каждый раз, нащупав грецкий орех – сухой и светлый,

прогретый солнцем, или наоборот – влажно-чёрный, недавно

вылупившийся из материнской кожуры. Длинноухий пятнистый щенок

Юкки носился рядом, поднимая вихрями опавшую листву и роя подкопы то

тут, то там.

 

«Хоть бы найти, хоть бы найти», - шептал маленький Сэм, ползая на

коленках под деревьями в надежде отыскать дар королевской Сойки. По

преданию, это должен быть орешек с дуплом, в которое вместо

выклеванного ядра, птица прячет сюрприз - пёрышко, камушек, маковую

коробочку... Каждая из этих находок - подсказка, которая обязательно

приведёт к невероятным, волшебным, сказочным переменам! Нужно только

верно истолковать её и тогда... тогда все детские беды останутся позади.

 

Старик ворочался и неровно дышал во сне, наслаждаясь шелестом

листопада и вкусом кукурузных лепёшек, что по воскресным дням пекла

его ворчливая тётка Грета. Аромат немудрёной выпечки сочился из всех

щелей деревянного дома и растворялся в сумерках, а тётя, высунув

взлохмаченную голову в махонькое окно, оглушительно кричала:

- Сэ-эээм! Марш дом-ооой – ночь на дворе! Твои родители на небесах всё

видят, не огорчай их!

 

Сэм мигом распихал по карманам скудный урожай и напоследок запустил

руку в заросли пырея. Какая радость – коснуться твёрдой, изрезанной

бороздочками, округлой скорлупы! Затаив дыхание, он разжал кулак и

увидел… дырку в орехе! Она оказалась такой маленькой, что рассмотреть

содержимое было невозможно. Сэм добежал до крыльца и, плюхнувшись на

пыльную ступеньку, стал трясти находку у самого уха, гадая, что бы

там могло быть. Дверь распахнулась, и в ореоле качающейся лампочки

выросла необъятная тень с ремешком в руке.

- Ой, чума-аазые! Как же вас в чистый дом пустить? И где же набраться

мыла, чтобы отмыть вас, паршивцы?! - гаркнула она. - Спать будете в

сарае, и еды сегодня больше не получите!

 

Мальчик и щенок уселись на циновке среди досок, тряпок и латаных

мешков с овсом. Оплывший огарок потрескивал и чадил, шуршали мыши,

скрипела на ветру покосившаяся ставня. Сэм дубовой чуркой расколол орех

и увидел внутри блестящий рыболовный крючок. «Наверное, я должен

поймать рыбу!» - пронеслось в его голове. Он схватил ивовую удочку,

жменю овсяных зёрен для наживки и, тихонечко выбравшись со двора,

вместе с развесёлым Юкки, помчался через лес - к реке.

 

Пробираясь сквозь заросли орешника, он видел, как белые ласочки

заплетают лошадям гривы в косички и как светятся голубизной гнилушки-

пни, он слышал, как птенцы бородатого филина кричат из гнезда: «чииб…

чииб», и как звенят цикады, напоминая тиканье старинных часов на

городской ратуше…

 

Луна поднималась всё выше, и Сэм понял, почему не может оторвать от неё

взгляд. Она была, словно кукурузная лепёшка – жёлто-оранжевая,

поджаристо-масляная, желанная и абсолютно недосягаемая!

 

Он отыскал в камышах облупленную плоскодонку и, немного отплыв от

берега, закинул удочку. Какое-то время речная гладь пульсировала

кругами, а потом забурлила, вспенилась и стала кидать лодку из стороны в

сторону. «Щука!» - обрадовался Сэм и в тот же миг полетел за борт.

Ледяные течения потянули его за собой, любопытные мальки стали

тыкаться в его ладошки, а колючие водоросли плетками повисли на ногах.

 

Сквозь зеленоватую толщу воды мелькали лунные брызги, в месиве

тягучего ила кренилась дырявая лодка, а над скользящими по глянцу реки

листьями, белело лицо незнакомца в широкополой шляпе. Он поддел

тростью ворот детской рубахи и одной рукой вытащил из воды еле живого

Сэма, а другой - поникшего мокрого Юкки.

 

Потом они сидели у костра, закутанные в одеяла, ели горячую рассыпчатую

картошку и восхищённо переглядывались, наблюдая, как карлики

жонглируют бумажными цветами, как однорукий фокусник выуживает из

кармана вереницу шёлковых платков, а румяный великан держит на

ладони крошечную девочку с лиловыми волосами. Но самым удивительным

был клоун в широкополой шляпе. Он взмахивал узорчатой тростью, и его

шляпа превращалась то в чихающий чемодан, то в поющую курицу, то в

хохочущий куст чертополоха.

 

- Можно мне остаться с вами? - робко спросил Сэм.

- Конечно, малыш! Но знай – даже время здесь крутит сальто! Находясь в

нашей сказке, ты с каждым часом будешь взрослеть на год... но ведь ты сам

этого пожелал! - клоун улыбнулся и раздвинул тростью густой ивовый

занавес.

Оттуда, осторожно ступая по шуршащей листве, вышла женщина неземной

красоты – в мантии из сиренево-бирюзового оперения и с алмазной

короной на голове. Её пепельные волосы развевались, словно струи густого

дыма, на ногах красовались сапожки в форме птичьих лап, а на запястьях

щёлкали кастаньеты из ореховой скорлупы.

 

Она протянула Сэму зеркало, и он с ужасом отшатнулся: из зазеркалья на

него смотрел горбатый уродливый старикашка - с баклажанным носом,

раскосыми глазками и ртом на пол-лица.

- Мои благодарности, королева! – клоун с почтением поклонился и,

взмахнув тростью, превратил диву в обыкновенную лесную сойку.

- Дчээ-дчээ – пиррь! - прокричала та и, вспорхнув, исчезла в темноте.

 

* * *

 

Грета сняла засаленный фартук, протёрла стол и поставила на него

праздничное блюдо с горой кукурузных лепёшек. Все они были щедро

сдобрены маслом и посыпаны сахаром – чем не именинный торт?

Она взбила перину на детской кровати и застелила её новой крахмальной

простынкой, которую долгими вечерами, тайком от Сэма вышивала гладью.

 

- Ох, погорячилась я, отправив этих поганцев в сарай, - вздохнула она,

наливая в таз горячей воды и кладя рядом кусок душистого мыла. – Сейчас

выкупаю обоих, а потом уж праздновать будем, как ни как - шесть лет

сорванцу!

Заглянув в сарай, тётка нахмурила густые брови и упёрла руки в бока –

свеча ещё дымила, мешки с овсом смирно стояли вдоль стены, а на

скомканной циновке никого не было.

 

- М-ммм, - недовольно промычала она, разглядывая осколки ореховой

скорлупы и задумчиво почёсывая путаные кудри на затылке.

Она вышла во двор, пошаркала к калитке и обнаружила в осыпавшейся

листве протоптанную тропинку, бегущую к реке.

Прихватив, на всякий случай, садовые грабли и ритмично, словно дирижёр

шотландских волынщиков, взмахивая ими, тётя Грета тяжёлой поступью

направилась в лес.

 

Пробираясь сквозь заросли орешника и тёрна, она видела, как резвятся

кобылы с нелепыми косичками вместо грив и как гнилые пни норовят

преградить ей дорогу, слышала, как бородатый филин устрашающе ухает

«уу-гуу», и как противно звенят цикады, напоминая монотонный звон

дождя по медному корыту.

 

Луна поднималась всё выше, и Грета поняла, почему не может оторвать от

неё взгляд. Она была, словно детское лицо – круглое, бледное, одинокое и

абсолютно потерянное!

 

Тётя Грета пошурудила граблями в остывающем костре и привычно

прошлась ими по поляне, словно по своему огороду. Она выудила из

вороха листвы - шёлковый платок, пучок разноцветных перьев и серую

пуговку с детских штанов, которую пришивала всего пару дней назад.

- О Боже! Неужто утопли?!! - заголосила она, скрестив руки на груди. - Моя

вина! Глаз нужно было не спускать, а я всё - погуляй, не путайся под

ногами, не надоедай вопросами.

 

Она разрыдалась и с сопением стала раздеваться - сбросила

бесформенную кофту, переступила через мешковатую юбку, забросила в

кусты майку и рейтузы и, оставшись лишь в растянутых панталонах и

цветастом лифчике, бросилась в воду. Грета надеялась разыскать и

вытащить со дна почти бездыханных малышей, которых любила всей

душой, но никогда даже самой себе не признавалась в этом. Она отчётливо

представляла, как будет их трясти, оживлять и согревать в своих

объятиях, но сама – стремительно шла на дно, подобно неповоротливому

валуну.

 

Ледяные течения с трудом потянули её за собой, любопытный сом ткнулся

в её пышную грудь, а колючие водоросли запутались на её

колоннообразных ногах.

Сквозь зеленоватую толщу воды мелькали лунные брызги, в месиве

тягучего ила покоилась разбитая лодка, а над скользящими по глянцу реки

листьями, белело лицо незнакомца в широкополой шляпе. Он поддел

тростью резинку надувшихся панталон и одной рукой вытащил из воды

тётю Грету.

 

Потом она сидела у костра, закутанная в одеяло, давилась горячей

рассыпчатой картошкой, и брезгливо морщась, наблюдала, как лилипуты

танцуют с голубями, как одноглазый иллюзионист извлекает из цилиндра

морскую свинку, а горбатый старикашка - с баклажанным носом, раскосыми

глазками и ртом на пол-лица, держит на ладони длинноухого пятнистого

щенка…

 

- Минуточку, - воскликнула тётя Грета, приметив на уродце рубашку Сэма и

узнав Юкки.

Сбросив с себя одеяло, она встала в полный рост и добавила:

- Можно поговорить с ними?

Артисты Цирка Уродов замерли и затаили дыхание.

- Конечно, - как ни в чём не бывало, улыбнулся Клоун и раздвинул тростью

густой ивовый занавес.

Оттуда, осторожно ступая по шуршащей листве, вышла женщина неземной

красоты – в накидке из сиренево-бирюзового оперения и с алмазной

короной на голове. Её пепельные волосы развевались, напоминая струи

густого дыма, на ногах красовались сапожки в форме птичьих лап, а на

запястьях, щёлкали кастаньеты из ореховой скорлупы.

 

Она протянула тёте зеркало, но та только хмыкнула:

- Вот ещё! Хотите сказать, что я не больно красивая? Так мне это ни к чему!

- она отмахнулась, многозначительно стукнув по земле ржавыми граблями,

отчего дива, к всеобщему недоумению, вздрогнула и превратилась в

обыкновенную лесную сойку.

- Дчээ-дчээ – пиррь! - прокричала она и, вспорхнув, исчезла в темноте.

 

Клоун, тем временем, прислонился к дереву и, потирая подбородок, стал

исподлобья рассматривать необычную гостью. Он откидывал голову назад,

щурился и, держа в вытянутой руке хворостинку, изучал пропорции её

фигуры, качал головой и что-то прикидывал в уме. Он долго потирал руки,

а потом снял шляпу и вынул из неё невесомую мантию, расшитую синими и

розовато-дымчатыми перьями.

 

- Оденьтесь, мадам, - хрипло попросил он и накинул Грете на плечи

восхитительный наряд. - Вы умудрились отвернуться от зеркала и избежать

уготованной вам участи, а также умудрились навечно расколдовать нашу

королеву. Что же, теперь вы займёте её место. Хочу прояснить ситуацию: я,

всего-навсего, - шут своего Господина. Моё призвание – развлекать его и

устраивать весёлые зрелища. Через три дня состоится Осенний Бал и вы,

по известной причине, станете его королевой.

 

Впервые в жизни Грета не нашлась, что ответить. Она неподвижно стояла,

сопела и под воздействием неведомых чар преображалась. Чудесное

оперение, словно тонкий шёлк, обвило её расплывчатые телеса - подняло

грудь, сузило талию, удлинило шею. Вечно всклокоченные блеклые кудри

упорядочились и приобрели насыщенный чайный оттенок, кисти рук

укутались в широкие пуховые манжеты, а на изящных щиколотках

отливали золотом сапожки в форме птичьих лап.

 

От внезапных перемен тётя даже на миг потеряла равновесие. Она

ойкнула, покачнулась, и собралась было опереться на грабли, но те каким-

то чудом взлетели и, обернувшись гребешком, увенчали её голову.

- Хорошо, - сказала она, – я согласна! Но при одном условии: потом все

примут свой прежний вид, разойдутся по домам и ни-ког-да больше не

вспомнят об этом клоунском балагане!

 

* * *

 

Старик Сэмюэль, покончив с завтраком, заглянул под стол:

- Дружище, ты со мной?

Юкки зевнул, потянулся, снял с гвоздика поводок и, зажав его в зубах, сел

у двери.

- Завтра большое Представление! Чую, это будет мой последний

выход - стар я уже для весёлых мизансцен.

- Гав!

- Да-да, а ты, как и прежде, - мой маленький щенок. Время здесь летит по-

разному: для одного - вскачь, для другого - вспять, а для меня вот – встарь.

 

На витринах лавки циркового реквизита сверкали потрясающие вещи -

веера для канатоходцев, бутафорные кинжалы и рапиры, серебряные

клетки, нелепые велосипеды, пушки для летающих гимнастов и даже

коллекция шапок-невидимок! Старик выбрал драконью маску, диаболо, две

дюжины салютов и ещё много всякой всячины. Разложив покупки на чудо-

коврике, он скрутил его в трубочку и ласково погладил. Темнокожий факир

сверкнул глазами, заиграл на флейте протяжную мелодию и… ковёр

шевельнулся. Напоминая танцующую змею, он стал извиваться и

раскачиваться, и как только мелодия стихла - юркнул за порог.

 

- До чего шустрый курьер! Адрес - зелёный дом с мансардой! – крикнул

вдогонку Сэмюэль, зная, что всё будет доставлено в целости и сохранности.

Сунув за щёку леденец, он взял под мышку щенка и не спеша

пошёл бродить по хрупким улочкам стеклянного шара, давно ставшего для

таких, как он - и мини-планетой, и мини-тюрьмой.

 

К вечеру поднялся ветер, стал накрапывать дождь и, ближе к полуночи,

старик отправился в гамак. Он, конечно, завернулся в плед и нагородил в

изголовье уйму подушек. Сад за окном, как обычно, хлестал мокрыми

ветками по железной крыше, а сонное веретено всё потрескивало и

жужжало, жужжало…

 

На этот раз Сэмюэлю снился Осенний Бал – жёлтый, алый, багряный,

освещённый факелами и огненными обручами, разрывающий ночную

тишину взрывами хохота и аплодисментов, пахнущий карамелью, сладкой

ватой и дорогими духами.

 

Цирковая арена под открытым небом была застелена роскошными коврами,

амфитеатр до отказа заполнен зрителями, а в полумраке гостевой ложи

темнел силуэт Господина в маске.

И вот задребезжали фанфары, зарделись софиты, задрожала барабанная

дробь и к публике вышла ослепительная королевская Сойка!

- Представле-еение начина-ается! - провозгласила она и сделала пируэт.

 

По кругу, с топотом и ржанием понеслись кобылы с косами вместо грив,

закружились и заухали филины, зашлёпал светящимися корнями хоровод

пней-гнилушек, и оглушительной какофонией обрушилось полчище

стрекочущих цикад.

- О-ооо! – воскликнула публика, а с неба уже спускались воздушные

гимнасты, летели надувные мячи, сыпались звёзды, искры, пуговицы,

овсяные зёрна и ломтики кукурузных лепёшек…

Потом на фоне звёздного неба кувыркались карлики, великаны запускали

воздушных змеев, а фокусники и иллюзионисты пилили друг друга в

чёрных ящиках и выуживали из зрительских карманов носовые платки,

часы и купюры.

Лилипуты в восточных одеждах восседали на белых слонах, пудели

танцевали канкан, голуби прыгали на батуте, а Клоун разыгрывал

уморительные буффонады со своей волшебной шляпой. Зал ликовал, дети

хлопали в ладоши, а Господин, не снимая маски, неподвижно сидел в своей

ложе, иногда издавая подобие смеха – кха-кха-ка-аа…

 

После антракта фанфары завизжали ещё громче, разлетелись в стороны

края бархатного форганга, и на арене вновь появилась красавица-Сойка.

На этот раз она крутила педали высокого моноцикла и загадочно напевала

«Дчээ-дчээ… дчээ…» Виртуозно затормозив, она взлетела в небо и,

приземлившись уже на двухметровых ходулях, стала прыгать, кружиться

и вальсировать.

 

Маленький Сэм сидел в первом ряду. Он увидел, как чудо-мантия начала

потихоньку сползать с неё, как мелькнули знакомые панталоны тёти Греты

и… горько заплакал от отчаяния и обиды за неё. Он выбежал на манеж и,

вынув из кармана диаболо, принялся отвлекать внимание публики.

- Какой смешной горбун! Смотрите, у него нос - как баклажан, а глазки -

как у поросёнка! – раздавалось со всех сторон, но Сэм, не обращал на это

внимания. Он, один за другим, запускал в небо салюты – мерцающие,

ослепительные, радужные!

Крошка Юкки, в драконьей маске, тоже выскочил и стал ходить на задних

лапках, а тётя Грета – уже без оперения, растрёпанная и в одном белье,

вытащила из волос гребень и со всей злости запустила им в ложу.

 

Грабли вгрызлись зубьями в спинку мгновенно опустевшего

кресла. Откуда ни возьмись, налетела лавина жухлой листвы, арена

завертелась каруселью, а фантомные зрители и декорации рассыпались

комьями мха, древесной коры и лесного дёрна.

 

В одно мгновение всё стихло, лесная поляна опустела и погрузилась во

тьму, и только большой Чёрный Ворон остался сидеть на ясене, размышляя,

где бы ему отыскать для забавы новых простофиль. Вскоре к нему

присоединился и Сыч в широкополой шляпе, который как умел, - хохотал,

развлекая своего Господина.

 

На ясеневых ветвях догорали блёстки сказочной феерии, а на самой его

верхушке, на фоне далёких планет, крутился опустевший стеклянный шар,

исчерченный ломкими трещинами и непонятными символами.

 

* * *

 

Наутро не осталось и следа от ночных злоключений. Окна были открыты

настежь, и лёгкие занавески взлетали волнами, полными солнца.

Коротышка Юкки весело носился по двору за мухами и стрекозами, Сэм

сладко спал в новой белоснежной постели, а тётя Грета – добрая,

стройная, с новой причёской и окрылённая мечтами, сидела рядом и

шила мальчику тёплую куртку.

 

- Вставай, соня, - ласково приговаривала она. – Сегодня на площади, возле

ратуши – ярмарка! Пойдём-ка, книжку тебе купим, и карандаши, и леденец

на палочке. Для себя я тоже кое-что хочу, - она смутилась и немного

помедлив, добавила: - Как думаешь, двухметровых ходулей мне хватит?

Ну, чтоб крышу иногда тряпочкой протереть, или там кота соседского с ёлки

снять...

Она отложила шитьё и пристально уставилась на вереницу лёгких кучевых

облаков за окном. Те клубились и, обгоняя друг друга, летели за горизонт,

превращаясь то в цирковых пони и лилипутов на белых слонах, то в

бумажные цветы и танцующих голубей... промелькнуло даже лицо

человека в широкополой шляпе и белесый силуэт огромного ворона.

 

Грета зажмурилась и замахала руками, прогоняя видение и оно,

подхваченное ветром, помчалось быстрее, наполнилось чернильной

синевой, потемнело, и где-то вдали пролилось грозовым ливнем.

 

На дворе стояла тихая тёплая осень - кружились листья, цвели астры, а под

облетевшим орехом маячило огородное пугало - в бесформенной кофте,

мешковатой юбке и с колтунами из поседевшей травы на тряпичной

голове...

 

2. "УЛЫБКА МОНЫ"

 

Мона была маленькой, кругленькой и всегда - сияющей. Она не любила

однообразия и замкнутых пространств, предпочитая скитаться по

свету, заводить новых друзей и насыщаться яркими впечатлениями. Но

больше всего она обожала сюрпризы, вернее – быть сюрпризом!

Представляете, идёт угрюмый прохожий, или одинокая старушка, а может –

первоклашка бредёт со школы, или голодный студент мчится на экзамен. А

тут вдруг что-то как блеснёт в траве, или на снегу, или в дорожной пыли.

Присмотрится человек и увидит маленькую, кругленькую, сияющую Мону!

- Ой! Монетка! – говорит он. – Лучезарная!

А она каждый раз смущается:

- Что вы… это не я… это улыбка у меня такая! Обменяйте меня в лавке на

эскимо, булочку и воздушный шарик, и будет вам радость!

Люди её, конечно, не понимали и даже не слышали, но всё равно шли и

покупали именно то, что она советовала.

 

Иногда её давали кому-нибудь на сдачу, но тесно и душно ей было в

кошельках и карманах. Улучив момент, она вырывалась на свободу и

звонко катилась в поисках укромного уголка. А потом, как всегда –улыбка,

блеск и – сюрприз!!!

 

Однажды осенью серебряная монетка свалилась в канаву с дождевой

водой. В глубокую, холодную и полную грязи. Она даже потемнела от

нахлынувших мрачных мыслей, как вдруг раздался шлепок и рядом

плюхнулся ключ – фигурный, золотистый, с бородкой, а следом - заколка

для волос - почти бриллиантовая, а потом ещё и мобильный телефон в

бархатном футляре.

- И что это значит? – удивилась Мона.

- Это значит, что в глубине моей души есть нечто притягательное для

странников! Магнит, например! - важно булькнула канава. – Но не

печальтесь, рано или поздно всех-всех из меня выудят.

 

И действительно, на следующее утро по её мутному дну стали ходить

резиновые сапожки и ездить туда-сюда игрушечная алая лопатка.

«Служба спасения!» – обрадовалась Мона и в тот же миг её вместе с

другими «утопленниками» вытащили на свет.

 

- Ух, ты! – обрадовался чумазый мальчишка. – Тут настоящие сокровища, а

бабушка не разрешает плескаться в грязи!

Он побежал в дом, вытер находки досуха и разложил на столе.

Монетка блеснула, ключик пригладил свою бородку, заколка подмигнула

изумрудным камушком, а телефон даже зазвонил.

 

Мерцающие искры закружились, словно волшебная мошкара, ключ

стукнулся о край стола и превратился в статного господина - с седой

бородой и во фраке.

- Дворецкий Клю, - громогласно, с военной выправкой, представился он.

 

Заколка преобразилась в зеленоглазую красавицу, а телефон – в

приземистого вельможу в бархатных одеждах. Все они были махонькими -

чуть больше воробья и имели довольно растерянный вид.

- Я - принцесса ЗакО, - воскликнула девушка. - А это – мой советник сэр

Тэлфон. Мы - из сказочного Королевства Мореплавателей, везли дары на

остров Синих Альбатросов, ведь именно эти птицы усмиряют океаны и

охраняют корабли. Но коварный чародей отправил наш фрегат в бездну

Заканавья, а нас околдовал. Подскажите, где тут можно окунуться в

чистую воду? Только так мы сможем вернуться домой.

 

Монетка загадочно улыбнулась:

- Ваше высочество, в моих силах очистить и зарядить ионами серебра даже

мутную осеннюю слякоть!

- Но ведь мы только оттуда!

- Одно дело - тонуть по принуждению, и совсем другое - нырять по

собственному желанию. Если сомневаетесь – подбросьте меня! В смысле –

«орёл или решка», понимаете?

Сэр Тэлфон кивнул, щелчком подкинул Мону и та с восторгом сделала

тройное сальто и серию кульбитов.

- Орёл!!! – проорал дворецкий и, покраснев, перешёл на шепот: - Прошу

прощения, э-ээ... на нашем гербе изображён такой же! Ура!

 

Принцесса обратилась к мальчику:

- О, благородный великан! Тысячу раз благодарим и восхищаемся твоей

отвагой! Твои резиновые батискафы, чудный алый ковш и доброе

сердце спасли нас! Как только вернусь домой - велю придворным поэтам

сочинить героическую балладу в твою честь! Позволь достойно

отблагодарить тебя! Проси, что хочешь!

 

Мальчуган не раздумывал ни секунды:

- Хочу, чтобы бабушка опять научилась ходить, и мы пошли в парк, и она

купила себе булочку, а мне - эскимо и воздушный шарик!

 

Монетка, услышав последнюю фразу, засияла и лучезарно заулыбалась.

Она закружилась юлой, покатилась по полу, звонко сбежала с крыльца и

устроилась в укромном уголке. Мальчик кинулся за ней и увидел свою

бабушку – та осторожно ступала вдоль палисадника, гладя рукой

яблоневые ветки и вдыхая аромат флокс, а потом остановилась и, подняв с

земли Мону, сказала:

- Как же я себя прекрасно чувствую! Будто помолодела лет на двадцать!

 

- Вот так история! - всхлипнула канава, ощутив, как прыгнувшие в неё

сказочные гости, мгновенно исчезли. – Какая же я, всё-таки, глубокая

натура!

 

А что же Мона? Она, как всегда - в гуще событий! Оказавшись в

международном Банке, она вскружила голову солидному Евробонду;

оттуда же была похищена вместе с десятью миллионами иностранной

валюты; её прикладывали к шишке на лбу гангстера с мировой славой, а

по весне не раз подбрасывали с пригоршнями зерна и конфет на шумных

деревенских свадьбах. В разгар лета она добралась до южного побережья,

провела отпуск в компании серфингистов и, ради доброй приметы, по их

просьбе полетела в лазурное море. Там завела массу новых друзей - омаров

и крабов, креветок и скатов, черепах и морских коньков!

Но главное – встретила Моню из Одессы!

 

Теперь они неразлучны, хотя иногда спорят. Мона своим достоинством

называет число пять и всё щебечет: я - маленькая, кругленькая, сияющая,

звонкая, серебряная. Моня же, скромно помалкивая о своём золотом

достоинстве, не устаёт возражать:

- Нет-нет, ты - сто раз лучезарная! Был бы я художником, нарисовал бы

твою улыбку! Ей место в Лувре, моя дорогая Мона…

 

А ещё они обожают рассказывать друг другу свои истории, особенно в

полный штиль, когда тень от крыла Синего Альбатроса кружит по

песчаному дну, а солнечные брызги сверкают над ними, словно волшебная

мошкара.

Им хорошо вдвоём, но каждый понимает, что однажды какой-нибудь

аквалангист непременно отыщет их – потускневших, позеленевших и

облепленных ракушками и, тем самым, подарит совершенно новую жизнь.

Но пусть это произойдёт через много-много лет…