Заглядываю иногда в чужие окна, хоть меня и учили не делать этого. Проникаю осторожным взором, учусь понимать…

Вот дом с тяжелым дымным потолком… или это у них небо такое? серое и безрадостное какое-то у них небо…

– Там есть солнце, – говорю я хозяевам, показывая вверх, – оно точно есть.

 

Хозяйка смотрит на меня с недоверием и неприязнью – где оно?! не нужно нам сказки рассказывать, идите дальше. Может, у вас где-нибудь и есть… солнце. Понятное дело –кому всё, кому ничего…

Я всматриваюсь: хозяйка худа, угловата – она совсем взрослая женщина, у неё даже нервные морщинки у глаз… но я чувствую в ней какую-то странную подростковую затравленность, детскую обиду – будто веселые и спортивные одноклассницы не принимают её в свою игру.

 

– Вы сами юбку шили? – вдруг спрашивает она меня. – Я вижу, что сами. Строчка кривая. И ткань какая-то... занавесочная.

– А мне нравится, – зевая и почесываясь, говорит её муж в майке и щетине, – только тебе бы она больше подошла, чем этой… тощей.

– Ага. Ага, – она мелко кивает, соглашается, поджав губы.

Во дают! Какая же я тощая?

– Хотите, я вам её подарю, юбку эту? Схожу переоденусь и принесу.

Она хочет. Глаз с моей юбки не спускает, даже странно – ведь на ней самой юбка не хуже…

– Мне не надо ваших подачек, – она темнеет лицом, и небо в их доме тоже темнеет… – Каждый заходит и врет про солнце. Нет никакого солнца. Просто у вас денег больше, чем у нас, и вы можете себе светильники нормальные купить...

 

– Кто это на фотографиях?.. – я вижу на стенах изображения людей, они как-то странно обрезаны вкривь и вкось... – Вы кого-то отрезали?..

– Отрезала всех, кто мешал мне жить... – она жестко усмехается и тыкает острым пальцем. – Это я с мамой. Она никогда меня не любила. Она любила мою сестру, и я её, сестру, отрезала... так ей и надо. Тоже в таких вот юбках дефилировала, про солнце сказки рассказывала...

 

Боже... какая свинцовая темнота рваными клочьями плывет по дому...

 

 

Она давно не выходила из этой комнатки, обозревая мир через окно.

И чаще плакала. Жизнь, которая теплилась в ней, глухо напоминала о себе тупой болью.

 

Вот и сегодня она не только готова была прослезиться, но и, действительно, прослезилась. Но быстро отерла слезы и оглядела свою крошечную комнату. Все было на своих местах, как и прежде: и книги, и очки , и вечерняя , чуть опаленная свеча, –все на маленьком столике у кровати. И тихо тикающие часы, напоминающие о времени....

Всему виной был дождь. То затихая, то усиливаясь, он предательски обессиливал ее, вызывая озноб и дрожь. И тогда она подходила к окну и любовалась стройной, раскидистой липой, которая , трепеща на ветру листочками, казалось, отвечала ей, выражая свое сочувствие. Конечно, это была минутная слабость, но она все еще не могла отрешиться от надежды.

И мысли, казалось, о давно забытом, сокровенном, наступая друг на друга, будоражили ее воображение.

«Что осталось от жизни, когда-то такой неуемной? Только злая тоска о забытом вчера...» Солнечные зайчики на стеклах поблекли...

Нескончаемый дождь лупил по листьям дерева , колотил отчаянно по карнизу окна, будто отгонял беду . Ночная тревога не отпускала ее.

Она молча распахнула окно и устремила свой усталый взгляд вдаль. Черный омут колодца-двора за окном вызывал тоску... Сжимаясь, ежились кусты. Липа плакала. Тяжелые ветви и листья свисали гроздьями, как виноградины.

По земле ползла дымка.

И...

О, чудо! В этом сером кашицеобразном мареве дерево выглядело сказочным белоснежным пришельцем, парящим на белом облаке! Казалось, липа вознеслась над землей и сейчас взлетит...

Феерия!

«Долой иллюзии! Надо решить, раз и навсегда!-сказала она себе. - И поставить точку. Надо спокойно закрыть эту дверь, чтобы за ней не выросло чудовище, которое вырвется наружу и разрушит по-новой... Нельзя парить над землей, как эта липа...»

«Все это ... Липа,»-запоздало подумала она.