"ЛИ" готовили к полёту. Из его металлического чрева вытаскивали бревно за бревном, высвобождая самолёт полностью. Неожиданно этим же бортом собрались лететь директор совхоза Сайвасов и парторг Татаев. Если директор совхоза укладывался в авианорму - семьдесят пять килограммов живого веса! - то партийный деятель Татаев явно тянул на двойную. Да и Фарли Моуэт был не один, а с женою и переводчиком и вся эта могучая тройка весила не менее двух центнеров! Да ещё Рытхэу, Курилов, Кучаев!.... Нет, определённо, брёвнам в самолёте делать было нечего! Из восемнадцати осталось два.Вместо сидений. Нарушался сам принцип полёта - " В тундру без брёвен "ЛИ" ходу нет!. Хочешь попасть в тундру - жди пассажирского самолёта или вертолёта!"

Но кто считается в далекой Арктике с этими законами! И первыми нарушают эти законы те, кто их и сочиняет!

 

"ЛИ" вырулил на белое полотно Колымы - зимний аэродром! - оторвался от льда и взял курс на Андрюшкино. Лёту - два часа!

Самолёт набрал высоту и дымы Черского исчезли.

Максим Кучаев припал к иллюминатору - нравилась ему тундра с высоты птичьего полёта! Зрелище необъятного пространства волновало его всегда, хотя в эти минуты из круглого оконца "ЛИ", летящего над облаками, ничего нельзя было рассмотреть... А самолёт взбирался всё выше и выше...

Показалось солнце. На земле его давно не видели - с наступлением полярной ночи оно давно исчезло с горизонта! - а отсюда, с высоты, видно: багровый шар, подсвечивая далёкие синие горы-облака и спрятавшись за них, словно принайтован к земле и никак не может отрваться.

Светило, несмотря на свой солнечный блеск, выглядит угрюмым, рассерженным, холодным... И тундра, - когда солнце исчезло, а самолёт выбился из-за облаков! - выглядела не настоящей. Картинкой, которую изобразил художник. На этой картинке просматривалось белесое пространство с блюдечками озёр, вмёрзших в землю, ровненькое до невидимого горизонта пространство, извилистая лента промёрзшей Колымы со множеством ответлений...Ни деревца, ни кустике не было на той картине... А где те кочки и неровности , за которые цеплялся Максим Кучаев, когда его нарты взлетали вверх и сам он оказывался на жестком колючем снегу!?.

Впереди что-то зачернело и чернота стала расширяться на глазах, охватывая огромное пространство.

- К Андрюшкино подлетаем? - спросил Кучаев, повернувшись к Курилову.

Кучаеву показалось, что внизу - домики. Что он различает оленей в упряжках и собак, приткнувшихся у входа в тордохи!

Сайвасов отрицательно покачал головою:

- Олежки! Дикие олежки!

"ЛИ" спустился так низко, что даже Кучаев увидел что "чернота" в движении - волнистая линия изгибалась, стараясь убежать подальше от гула самолёта и от тени распластанной на земле и спинам оленей.

Курилов прищурился и в этот миг стал похожим на большинство своих попутчиков. Поначалу Максиму Кучаеву вообще казалось, что многочисленные лица малых народностей похожи друг на друга - сплошная однотипная морда!

Позднее признаются два писателя друг другу, что несмотря на свойственные им наблюдательность, так ошибались!..

Отставая от самолёта и уходя в сторону, колебалась чёрная волнистая линия - подальше, подальше от шума винтов! Подальше, подальше от человека, производящего этот шум!

- Красотища! - не удержался Кучаев и тут же спохватился.

Что-то сказал не так! Увидел, как сжались губы директора совхоза:

- После такой красотищи, тундра лишается ягеля. Дикие олени - беспощадные истребители ресурсов земли. Их надо время от времени отстреливать как класс! - жестко заключил Сайвасов.

Фарли Моуэт прислушался, попросил перевести. Поняв, о чём речь, покивал головою - знак согласия.Добавил:

- Дикие олени - соперники домашних. Я бы заметил, хитрые, коварные и умные соперники. Стоит зазеваться пастухам - уведут дикари в дали неоглядные всю женскую половину стада! - и Фарли подмигнул своей молоденькой жене Клер.

- Однако бывает и наоборот, мужики-олени под женскими чарами остаются в стаде! - усмехнулся Курилов. - Очень даже часто так бывает.

- Бывает, - подтвердил Сайвасов и, как отрубил, - но редко. Но, самое главное, это - ягель. После этой этой красотищи, - уязвил он всё-таки Максима Кучаева, - тундровые пастбища восстанавливаются только через полтора-два десятилетия. Это вам не солнечный Крым!

Фарли Моуэт, внимательно слушавший Сайвасова и замучивший своего переводчика, вздохнул.

- Те же проблемы. Но они - разрешимые.А у моих эскимосов много, ох много неразрешимых проблем на сегодняшний день.

Семён Курилов заметил:

- Однако, все проблемы в человеческих руках.

Фарли Моуэт внимательно посмотрел на него, но поддерживать разговор не стал. Да и "ЛИ" заходил на посадку на аэродром Колымское...

Максим Кучаев приглядывался к Фарли Моуэту. Несмотря на свои многолетние творческие общения, ему впервые пришлось столкнуться с известным писателем из капстраны. И надо сказать, несмотря на мощную агитацию достоинстств и собственной "гордости россов", - Максим Кучаев как и Семён Курилов! - считали себя писателем советским:

 

У советских - собственная гордость,

На буржуев смотрим свысока!

 

Надо сказать откровенно: этот человек,. чем-то по портретам напоминающий модного в те времена Хемингуэя, ему сразу понравился. Понравились глаза - синие, детские с лукавинкой и со смешинкой. Понравилась и эта красная, - не рыжая, а именно красная! - борода. , наверное, она седая под хной!?

Разговаривая, Фарли помогает себе руками, бровями, глазами, бородой. Нетерпеливо отстукивает ногою, поглядывая на переводчика, когда тот, - как кажется Фарли Моуэту - слишком медленно переводит. Реакция на юмор - моментальная, сдобренная пулемётным хохотом...Большой ребёнок да и только!

"Ребёнок" умел пить и не пьянеть. Ещё в редакции "Колымки", когда непьющий редактор даже крякнул, - он терпеть не мог пьющих и поощрял только тех корреспондентов, кто поддерживал рубрику "Пьянству - бой!" - когда Фарли, как бы между прочим, опрокинул себе в горло пару тонких стаканов, наполненных доверху коньяком, и не было даже заметно, что он прикладывался к бутылке, Перевеслов не выдержал, наклонился к Кучаеву:

- Видел?

- Видел. Могучий человек! После такой дозы меня бы выносили со святыми упокой!

- А, может, он того, - заметил редактор, - может он шпион!? Может его специально в ихнем КеГеБе специальными таблетками нашпиговали? Чтоб не пьянел!?.

- Ну что вы, Иван Иваныч...

Своими мыслями поделиться редактор и с Семёном Куриловым, но тот ответит резко - сам был под хмельком:

- Я эту недоваренную утку жевать не стану!..

Временами Фарли словно уходит в себя, задумывается. А его руки, огромные руки грузчика или портового рабочего, опускаются вдоль тела и замирают. Лишь кончики пальцев нервно шевелятся.

Рядом с Фарли - его молодая жена Клер. Или - Клэр! Клер - художница. Иллюстратор книг своего мужа. Молродая женщина откровенно скучает и даже за маской приличия не может скрыть этого. Чувствуется, вот-вот она заплачет, глядя на бесконечную тундру с темными пятнами немногочисленных тордохов и однообразных оленьих морд.

Фарли это нервирует. Он то и дело оглядывается на неё и Клер ловит его взгляд, улыбается, подёргивает плечиками, дескать, ни о чём не волнуйся, Фарли! Я люблю тебя, родной и любимый мой и ради тебя вытерплю и не такое!..

Но проходит время и улыбка у Клер вновь исчезает - облака закрывают солнце.

А Фарли... Фарли ищет воможность, чтобы рассеять облака, чтобы вновь вернуть улыбку на прекраснейшее лицо жены!

Этот огромный краснобородый медведь неожиданно рычит, становится на корточки и ползёт по прессованному снегу к жене, на ходу прикладываая то одну руку, то другую к сердцу.

Клер, подыгрывая, - видно в эти игры они тренировались дома, в Канаде! - тоже падает на колени и ползёт навстречу. Сблизились. Потёрлись носами.

- Я люблю тебя, Клер!

- Я тебя тоже очень и очень люблю, Фарли!

- А я тебя очень даже преочень!..

Оленеводам нравится игра этих взрослых детей. Улыбаются и дети - их миндалевидные глазки посверкивают как у диких песцов.Они, как и Клер, тоже влюблены в этого "ведьмедя". Но в отличие от взрослых оленеводов, ребятня, подражая Фарли и Клер, вдруг вся очутилась на коленях. Ползут навстречу друг другу. Мычат как телята!

- Му, му, Саша!

- Му, му, Акулина!

- Му, му, Костя!

- Му, му, Валентина!..

В их мычании тоже выражена любовь друг к другу и общая - к Фарли.

Фарли Моуэт понимает это. Хохочет.Потом поднимется во весь свой аг-ро-мад-ней-ший рост, - поднимаются вместе с ним Сашеньки, Валюнчики, Петюнчики и прочие Косюнчики! Фарли рычит - ну вылитый бурый медведь-шатун! - достаёт из кармана целлюлоидный шарик-мячик для пинг-понга, показывает.

Предвкушая продолжение, смеются оленеводы, смеётся ребятня, заливисто хохочет Клер. Фарли держит шарик на ладони, поворачивается, чтобы все увидели - вот он! И...

- Гэх!

Вырывается победный клич из широкой груди краснобородого и мяч - вот оно чудо волшебства! - исчезает с ладони. Был и...нет!

- Гэх!

Фарли вытягивает его из уха Клер.

Семён Курилов наклоняется к Максиму Кучаеву.

- Шаман. Настоящий шаман. У меня в романе такой же будет.

- Назови его Фарли Моуэтом! - советует Максим.

- Зачем? У него давно имя есть: Муостоях Уйбаан - великий якутский шаман. Что делал?..У него живой заяц за пазухой появлялся... Из пустого мешка куропаток вытаскивал... Великий шаман!..

- Наш Арутян Акопян сто очков форы дал бы вашему Уйбаану!

- Однако, как знать, как знать...

А Фарли показывает фокусы, а Фарли продолжает отпускать шутки... Пристально смотрит на Клер, словно хочет ей сказать: ты же видишь, я работаю. Такая у меня работа писательская, без которой я не могу существовать. Ты же умница, Клер, ты же - художник. Работай, пожалуйста, и ты. Не скучай дорогая!

Клер - женщина умная - понимает немой разговор. Улыбается, а потом хохочет, показывая всем ровные белоснежные зубы, набирает горсть сухого от морозов снега и суёт Фарли за ворот меховой куртки .

- Прости, Фарли! Я больше не буду отвлекать от работы своим скучающим видом, Фарли! Мне хорошо с тобою, Фарли! Мне с тобою всегда хорошо!..

 

Женщина - всегда загадка! Надо было с ней так просчитаться!

Эх, Семён, Семён! Эх, Юрий Рытхэу, Юрий Рытхэу! Эх, Максим Кучаев, Максим Кучаев! Именно вы убедили меня - устно и письменно! - что Клер "просто скучающая бабёнка"..

Клер Моуэт - не скучающая особа, а удивительная художница и писательница, по силе таланта равная своему мужу - если талант вообще можно измерить!

Я сегодня, Семён, многое про неё знаю, и Юрий Рытхэу знает и лишь ты, мой дорогой Сёма Курилов, не знаешь, - я не могу послать тебе талантливую книгу Клер Моуэт "Люди с далёкого берега" на тот свет - люди ещё не придумали способа доставки..Там и про тебя, Семён Курилов написано. С любовью написано. Но это будет потом, а сейчас...

 

Говорит любовные слова, Клер, но, проходит совсем немного времени и снова Клер, - она ещё не научилась скрывать своих чувств! - в задумчивости чертит ножкой узоры на прессованном снегу...

Семён Курилов начинает нервничать, глядя на скучающую красивую женщину, он переживает за Фарли Моуэта.

- И-и эх! Прокачу! - неожиданно кричит Курилов. - Господин иностранец, хватай в охапку свою госпожу, - Семён вскочил на нарты, запряженными тремя оленями и выдернул кол, накрепко вбитый в вечную мерзлоту, не давая олежкам сбежать в тундру - Поспешай!

Переводчик ему тотчас перевёл.

Фарли могучими руками приподнял Клер и кинулся вместе с нею на зов Великого Юкагира. Семён взмахнул руками, гикнул и олени, набрали скорость.

- Гок! Гок! Хэ-эк! Гэ-эй! Гэ-э-э-эй!..

Сделав большой оборот, ловко увёртываясь от кочек, то и дело появляющихся из ничего, Семён Курилов остановил разгоряченных оленей у самого тордоха - откуда отъехал туда и приехал!

Фарли столкнул смеющуюся Клер прямо в снег, сам скатился, а Семён вбил кол в нарты.

Отдышавшись, Фарли спросил, смеясь:

- У меня хороший слух, мистер Курилов, что-то вы кричали по моему адресу?

- Однако, я кричал: гок! гок! гэ-эй! - усмехнулся Курилов.

- Это мне и без перевода понятно, но до меня доносились и другие слова. Сильно нас ругали!?

Семён расхохотался:

- Я действительно кричал: расступись белое безмолвие, юкагир-коммунист везёт иностранных господ по социалистической тундре!

Фарли сделался серьёзным:

- Сразу вношу правку в твой будущий роман, мистер Курилов.Ты возил по тундре не представителя партии из капиталистической страны, а писателя Фарли Моуэта и его жену-художницу Клер Моуэт!

Подошла Клер и Фарли сразу переменил разговор. Хохотнул, разразился пулемётным хохотом, дёрнув при этом себя за огненную бороду.

- Приглашаю в Канаду!.. Приглашай, Клер, это у тебя здорово получается!

Красавица Клер улыбнулась и неожиданно для Курилова и для подошедшего ближе Юрия Рытхэу упала на колени, в мольбе приподняв свои руки с тончайшими пальцами:

- Мистер Курилов, - не вставая с колен, она поклонилась Семёну и повернулась к Юрию Рытхэу и тоже поклонилась, - мистер Рытхэу, мы с мужем приглашаем вас посетить нас в Порт-Хоупе...

 

 

"Мистер Рытхэу" посетил дом Моуэтов и описав его, разрешив мне "стибрить" у него описание этого лучшего путешествия, что я и сделаю, когда засяду вплотную за роман.

"Мистер Курилов" не смог, - в отличие от Рытхэу, он числился в неблагодёжных - коммунист Семён Курилов не прошёл бы собеседование с Обкомом Коммунистической партии.

 

- Приглашение принимаем, - чуть ли не в унисон ответили два "мистера".

Фарли рассмеялся:

- Даю честное слово писателя, в Канаде я буду катать советского юкагира на себе! Вот на этой спине! - Фарли принял стойку боксёра или профессионального грузчика. - Договорились?

- На спине не надо! - взмолился Курилов.

- Тогда - на личном самолёте, мистер Курилов! Из Канады в Америку, из Америки - в Канаду!

- Принимаю приглашение, - подтвердил Курилов, - но не в ближайшем будущем. У меня много работы здесь. Юкагиры требуют, чтобы я написал о них роман. О них ещё никто и никогда не писал романов.

- А Ойунский? - подал свой голос Юрий Рытхэу, закончивший в отличие от самоучки Курилова Ленинградский университет.

- Ойунский никогда не писал романов, Ойунский писал статьи и рассказы, - ответил Курилов.

Но Фарли Моуэту неинтересен был их спор и он тотчас вмешался:

- А вы настоящий юкагир, мистер Курилов?

- Настоящий, настоящий, мистер Фарли. И нос у меня юкагирский...Видите, слегка расширенный. И брови метёлочкой - юкагирские. Как пишут на консервных банках: юкагир в натуральном соку.

Слегка миндалевидные глаза Семёна испускали весёлые лучики, а Фарли Моуэт сделался серьёзным.

- Говорят мистер Курилов, юкагиров в мире осталось чуть более шестисот человек и все они проживают в низовьях Колымы?

- Свыше шестисот!? Явные приписки! В моей картотеке чистокровных юкагиров насчитывается всего четыреста пятьдесят! Но, -Курилов улыбнулся, - появилась надежда со временем нас станет больше.

- Говорят, мистер Курилов, вы начинающий писатель? Мне говорили в Москве - талантливый писатель.

- Талантливый не талантливый, однако - начал писать. Вот вам презент от меня, - Семён Курилов протянул Фарли Моуэту книгу "Юкагирские огни" - сборник стихов и рассказов .

Фарли удивился:

- Какой же вы начинающий, если у вас уже книга есть.Если б такую книжку у нас написал эскимос, об этом факте протрубили бы всему миру! И он бы сразу сделался богат...Четыреста пятьдесят человек и ... свой писатель! Вы, мистер Курилов пишите на родном языке?

- Да.Но, это не рентабельно. Юкагирским, допустим, владеют немногие из народностей Арктики, а юкагирам зачем по пять экземпляров?

- Так вот почему, мистер Курилов, вы не издаётесь на родном языке!

- Больше не издаюсь. А вот эта книжка, которую я подарил вам, на юкагирском языке, но написана она не мной одним.

- Интересно! Значит среди юкагиров существует ещё два писателя!

- Да. Мои братья.

- Все юкагиры братья! - ущипнул себя за бороду Фарли.

- Однако, это мои родные братья и мать у нас одна!..Одну книжку моего старшего брата, под псевдонимом Улуро Адо, перевели на русский язык.

Курилов сощурил глаза так, что они стали совсем не видны и продекламировал по-юкагирскии, затем - по-русски стихи Улуро Адо:

 

Посмотрите люди земли:

юкагиры костёр развели.

Пусть он жалок ещё и мал,

но ведь жарок уже и ал!..

 

Фарли посочувствовал:

- Стихи вообще ни в одной стране не находят читателя! А тем более, у малых народностей.

Курилов обиделся, он тогда не только на замечания обижался, он тогда только образовывался!

- Малый народ, однако, читающий народ. Малый народ читает не только по-юкагирски читает, но и по-якутски, и по-русски. Стихи Улуро Адо перевели на русский язык и издали в Москве...Вы недавно из Москвы, господин Фарли, не приходилось вам встречать на книжных прилавках сборник стихов Улуро Адо?

- Не приходилось, - развёл руками Фарли.

- На книжных прилавках и мне не приходилось, - улыбнулся Семён Курилов, - тираж разошёлся мгновенно. Так бы и в руках не пришлось подержать, если б не старший брат - подарил. Улуро Адо переводится как Сын Озера.

- А третий...брат? - поинтересовалась Клер, внимательно прислушиваясь к мужскому разговору.

- Третий участник сборника - мой родной Коля Курилов. Он иллюстрировал наш общий сборник...

- Иллюстратор! - воскликнула Клер. - Познакомьте! Я же тоже, некоторым образом, иллюстратор.

- Да вы видели его работы, когда были в редакции "Колымская правда"! На стенах редакции - его пейзажи!

- Так это он:? Профессионально схвачено. Он ещё и пишет! Передайте ему привет...

 

На стенах моей хайфской квартиры тоже висят графические пейзажи Николая Курилова.

Он рисовал и несколько моих портретов. Пейзажи подарил мне, а портреты отдал в Черский музей!

 

Максим Кучаев подошёл к переводчику и, памятуя наставление редактора "Колымки" , спросил:

- Пожалуйста, спросите Фарли Моуэта о его ближайших планах?..

Фарли тотчас повернулся к Кучаеву.

- О-о-о! Планы большие! Хочется написать интересную книгу о русском Севере...Чертовски интересную книгу!..Так я думал вчера, так я думаю и сегодня. Но сейчас у меня прибавилось ещё одно желание -увидеть матушку Куриловых и поцеловать ей руку.

Слово "матушка", безбожно коверкая язык и меняя ударение, Фарли Моуэт произнёс по-русски.

Фарли объяснили, что матушка трёх братьев-писателей находится совсем недалеко - "...на олежках восемь часов ходу-то! А если будет попутный борт, то всего часу лёту!"

Подошла мать бригадира оленеводов Василия Ягловского, - якутов с такой фамилией половина Колымы! - Матрёна. Её, несмотря на большие её годы, молодёжь называла Матрёной.

Матрёна Ягловская потрогала Фарли за красную бороду, - "Какая ха-а-рошая борода!" - хотела погладить как ребёнка по голове, но Фарли перехватил её руки, снял с себя и неё варежки, прижал к сердцу, потом опустился перед нею на колени и стал обцеловывать черные от прожитых лет, - Матрёне Ягловской несколько месяцев тому перевалило за сто лет! - кончики старушечьих пальцев. Глаза у Фарли и наблюдающих посверкивали - мороз выжимал слезу!

- Эти руки из красивых в молодости превратились в старости в прекрасные! Клер, отчего это?

- Не знаю, любимый.

- А это от того, Клер, что этими руками много красивого сделано за век!

Матрёна Ягловская поначалу пыталсь прятать руки, но Фарли цепко держал их в своих могучих лапах и целовал высохшие .

- Русский чукча! Настоящий русский чукча! - восторженно прицокивал языком Василий Ягловский, пытаясь отобрать мать у Фарли Моуэта.

Наконец Фарли отпустил старуху, сказал проникновенно:

- Признаться честно, сюда я летел через облака недоверия. Я - писатель, а писатель всегда должен сомневаться. А уезжаю отсюда, - Фарли приложил руку к груди, - оставляю частицу своего сердца.

Наверное, Фарли произнёс это несколько не так выспренно, но переводчик, сотрудник всевидящего КГБ, перевёл именно так.

Эти сердечные слова он повторит и перед вылетом из Черского в Якутск.