Он всегда любил только её.

И всегда предугадывал её появление: его сердце начинало стучать в новом

ритме, зрачки расширялись, а длинные пальцы вот как сейчас, начинали

мелко подрагивать, словно перебирая невидимые радужные потоки.

Она приходила всегда по-разному.

Порой врывалась в полдень, сметая остатки беспокойного сна с него и

вчерашнего ужина с потрескавшегося от времени стола! Доводила до

полного изнеможения и исчезала, оставив солоноватый привкус на губах и

невыносимую горечь бегства.

Временами вплывала легким солнечным лучом, оплетала пушистым теплом,

завораживала загадочными бликами, манила ввысь и вдруг растворялась в

синеве утра.

Но чаще всего заглядывала по ночам. Словно бы невзначай… так… просто

посидеть. Чопорная, неприступная. Будто холодный лунный свет,

вышедший из-за тучи, для осмотра своих владений. Она ничего не

говорила, ничего не требовала, просто сидела стальной занозой внутри, и

от этого было так неимоверно тошно, что хотелось орать. И тогда он сам

набрасывался на неё и терзал, истязая обоих. Изводил ее так, как будто она

пришла в самый последний раз, и ревел в безумном порыве, увидев, как

могильная стужа сменяется золотом летнего зноя.

В его жизни была только она!

И когда он касался нервными пальцами гибкого стана, он понимал это

особенно отчетливо.

Несомненно, в его холостяцкой лачуге время от времени появлялись

обычные женщины, готовые взять в свои руки его проблемы и нести на

себе нелегкое бремя хозяйки. Они наводили порядок на кухне, расставляли

всё по своим местам, долго что-то мыли, вкусно пахли пирогами, но все же

уходили, не оставляя после себя ничего, кроме забытых ненароком (или

специально) мелочей. Просто в какой-то миг они понимали, что абсолютной

властительницей здесь была и будет только она. И запуская пальцы в его

длинные волосы, они не могли бы сказать наверняка, что мыслями он

сейчас не с ней. И конкурировать с ней было бессмысленно. А устраивать

сцены – глупо.

Все это началось давно.

Он был тогда мажорным красивым мальчиком, который, несмотря на

уготовленную родителями судьбу юриста, хотел стать моряком и грезил

пальмами, айсбергами, дальними новыми странами и запахом морской

волны. Вокруг него всегда увивались девчонки, которых он легко влюблял

себя, беря в сообщницу старенькую, но отлично звучавшую гитару, дивным

образом появившуюся в их доме. На какой-нибудь лавочке в детсадовской

беседке он выводил приятным баритоном песни Цоя и даже не подозревал,

что где-то совсем рядом живет она.

Однажды ночью он неожиданно проснулся. В доме было тихо и пусто:

родители уехали на всю ночь к друзьям, сестра, воспользовавшись

редкостными обстоятельствами, ушла с подругами в ночной клуб.

Он проснулся, не понимая, отчего же он, собственно, проснулся. Возможно,

его разбудило огромное лунное око, бесстыдно заглядывающее в окно.

Долго ворочаясь в широкой постели, он мысленно заставлял себя уснуть, и,

не понимая причины ночной бессонницы, злился на этот нахальный

лунный свет. Наконец, веки стали тяжелеть. В легкой полудреме ему

думалось о том, какой же он маленький в сравнении с лунной громадиной…

Хотя, кажется, вся она помещается у него на ладони. В водовороте мыслей,

образов и звуков, в какое-то мгновенье он сам начал становиться луной и

тут… Его сердце сжалось в предвкушении чего-то необычайно-

приключенческого, а потом… застучало в ритме самбы. Глаза распахнулись.

Загудела труба, ритмично зашуршали маракасы, и появилась она. Он даже

не испугался. Как будто, так и должно было быть. Скинув с себя одеяло, он

рванул к окну, туда, где всегда стояла его гитара. Она дотронулась до его

пальцев, и они перестали отбивать дробь по полотну широкого

подоконника. Лишь слегка напряглись. Затем неуверенно нащупали

приводящие в смятение изгибы и вдруг затронули в ней что-то такое, от

чего она нежно задрожала и издала легкий стон. Он тронул её еще раз, и

она вновь затрепетала и застонала. И больше в нем не осталось страха и

сомнений. Он ласкал её все яростнее и неистовей, а она отдавалась ему и

помогала, как могла.

С этой ночи он не мог уже обходиться без неё. У него хватало терпения и

упорства подчинять себе ее взбалмошную натуру, и тогда она дарила ему

ни с чем несравнимые минуты счастья. С ней он стал свободнее и сильнее.

Научился распознавать собственные желания в плотном кольце

родительских претензий и установок. Вместе с ней он взрослел. С её

помощью научился делать выбор, ориентируясь на потребности

собственной души. С ней он не стал студентом юрфака, а отправился, как и

мечтал, покорять морские просторы. Насладившись романтикой вдоволь, он

все же закончил университет, теперь уже осознанно подойдя к избранию

профессии. Он шёл своей дорогой легко и уверенно. Терзаясь сомнениями

только тогда, когда её не оказывалось рядом.

Но она не могла остаться с ним навсегда. Такой уж загадочной была её

капризная натура. Не могла или не хотела? Он долго не мог этого понять,

но с годами перестал напрягаться по этому поводу. Он любил её просто

потому, что она была в его жизни.

Полночь...

Свет настольной лампы освещает творческий беспорядок, в котором ему

комфортно живется и свободно дышится. Ударная установка иногда тихо

всхлипывает во сне. Нотные листы терпеливо ждут своего часа. Остро

наточенный карандаш в нетерпении подпрыгивает на столе и вдруг

скатывается на пол.

Они снова вместе.

Он перебирает струны.

Она нежно обнимает его сердце.

Они вместе…

Он и его М У З Ы К А.