Вторая часть ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ Знать, что на свете есть вещи, сокрытые от человека, но кото- рые скрывают в себе высшую муд- рость и высшую красоту, — вот что такое верить в Бога. Альберт Эйнштейн 1 На следующий день, когда Хана вернулась из колледжа, она застала Хумова лежащим на своём матрасе. Он сразу встал и с улыбкой поинтересовался, как сегодня прошли занятия. Хана ответила, что всё хорошо, и пригласила его вниз отобедать. Хумов с большим трудом проглотил не- привычный для него омлет и сказал: — Мне нужно сходить в аптеку. Где у вас тут ближай- шая? — Ты что, заболел? — забеспокоилась Хана. — Нет-нет, что ты. Мне нужно купить кое-какие пре- параты для приготовления еды. Ну… витамины, микроэле- менты, биологические добавки. — А, тогда понятно. Но тебе нельзя выходить из дома. Что же делать? Для начала я дам тебе имя. Как тебе — Ан- тон? Нравится? — Пусть будет Антон. — Отлично! А сейчас мы из тебя сделаем Антонину. Иди за мной! — Что? Это ещё зачем? — Для маскировки. Я всё обдумала. Ты превратишься в Антонину и сможешь со мной бывать везде. Родителям я представлю тебя своей подругой. Это даст возможность не прятаться, а свободно гостить у нас в доме. Есть воп- росы? Вопросов не оказалось. Хумов не хотел расставаться с этой девушкой. Она здорово придумала. А войти в роль подруги для него не составит труда. Он был неплохим ак- тёром в их учебном театре, не только на курсе, но и на всём потоке. Сценическое мастерство им преподавали профес- сора театрального вуза. Они спустились по лестнице в подвальное помещение. В большой комнате, отделанной под дерево, стояли не- сколько кресел, удобный диван с множеством подушечек, круглый стол. Справа, в углу, находилось устройство для трёхмерной печати. — Садись сюда, на этот стул, и смотри в камеру. Сей- час мы изготовим тебе лёгкую маску. Она совсем не будет мешать мимике, лишь чуть-чуть скорректирует твоё лицо. Какого цвета ты желаешь иметь волосы? Я считаю — тебе лучше подойдёт тёмно каштановый. Нет, лучше фиоле- товый. Сейчас модно. Так. Покажи мне твои руки. Паль- цы длинные. Приклеим ногти, и будет хорошо, — весело приговаривала Хана, полностью включившись в игру. Ей доставляло большое удовольствие командовать, проявляя творческую инициативу. Через два с половиной часа перед ней сидела молодая, весьма привлекательная девушка в белом комбинезоне, с очаровательной улыбкой. Поработав над её голосом, Хана потребовала запомнить тембр, наиболее подходящий к облику Антонины, и следующие два часа неутомимо отра- батывала манеры своей новоиспечённой подруги, оказав- шейся на редкость способной и старательной. Хана находилась в радостном возбуждении. Они с Ан- тониной шутили, смеялись, вели себя, как разыгравшиеся дети. Хумов вовлёкся в игру превращения его в девушку, найдя в этом временный выход, но скорее всего потому, что ему до невозможности хотелось продлить своё пребы- вание рядом с Ханой. Он решил хоть немного расслабить- ся и сбросить напряжение, сопутствующее ему с раннего детства. Ему так не хватало не то что любви, а простого человеческого тепла. Он на время постарался забыть о своём предназначении. На время. Между тем Хана, став серьёзной, сказала: — Тебе нужно время, дорогая Антонина. Ты пока недо- статочно вжилась в свою роль. Пока рано знакомить тебя с моими родителями. Для начала ты покажешься моим дру- зьям. Антонина! Ты согласна? — Полностью подчиняюсь своему режиссёру, — не- сколько жеманно произнесла Антонина, улыбнувшись и склонив головку набок. — Нет, моя дорогая. Ты ведёшь себя несколько манер- но. Держись проще, естественней. Наблюдай за моим по- ведением. Не завышай слишком голос. Чуть спокойнее и возьми чуть ниже. — Хорошо. Спасибо за замечания. — Пожалуйста. Для тренировки хорошо бы почитать стихи. — УАдама была первая жена Лилит, но слишком зем- ным был для неё Адам. Лилит его отвергла и вернулась на небеса. Адаму её заменила земная — Ева. Ну это так. Вспомнилось. Не бери в голову. — Браво! Замечательно! Говори что-нибудь ещё. — Счастье — простое, каждодневное действие во бла- го другого. — Интересная мысль. Я так не думала. Продолжай, по- жалуйста, Антонина. — Нет ничего заманчивее жизни и ничего — трагичнее жизни. — Глубокомысленно. И голос звучит лучше. Продол- жай, пожалуйста. — Бывает, и скорлупа от яйца приносит немалую пользу, так и разбитые надежды в определённых обсто- ятельствах становятся неиссякаемым источником вдох- новения. — Одним словом — не будем падать духом! — конста- тировала довольная Хана. — Мы все учились понемногу… — А ты образованная и начитанная, Антонина. — Да нет. Я только учусь. Сложившаяся система — устойчивее складывающейся, что даёт способность проти- востояния внешним угрозам. Попытка найти взаимопони- мание не смешна ли настолько, насколько нелепа? Только ставя перед собой сложные цели и задачи, загружая себя работой и в первую очередь работая над собой, есть воз- можность избежать одиночества и снизить ощущение бес- конечной трагичности происходящего. — Ты, что умные мысли наизусть заучиваешь? — удив- лённо и с большим интересом посмотрела на Антонину Хана, словно увидела её впервые. — Зачем? Они у меня в голове. Я сочиняю для тебя. — И стихи сразу можешь сочинить? — Ничего нет проще. — Вот это да! Антонина, ты — большой талант! — Да нет. Тренировка. — Продолжай держать голос. Звучание голоса стано- вится более убедительным. Слушаю твои стихи, — тоном приказа произнесла Хана. — Хорошо. Попробую… О творчестве будет как нельзя более кстати: От безликости ряда причин — В единичку самосознанья, Из далёкости стынь-величин Неопознанности мирозданья — Чудо голоса — внутренний слух Звуком тянущим, грудью морскою, Бестелесностью — нежности пух — Еле слышен, влечёт за собою; Ниспадающей дымкою с гор И ползучим туманом в низине — Воркованья незлобный укор. Истекают истоком причины, Проявляя желанный узор — Домотканый невинен ковёр. — Здорово! Браво! А можешь ещё? — потребовала Хана, не веря своим ушам. — Это, как ты поняла, о творчестве, — повторила Ан- тонина. — Красиво о творческом процессе. Так машина не со- чинит. — Машины почище сочиняют и быстрее. — А мне не нравятся, как они сочиняют. Сложно, но бездушно. — Согласен. Здорово выпендриваются эти машины. — Что ты сказала? Антонина! Почему ты перешла на мужской род? В наказание — сочиняй ещё и не забывай про тембр голоса. — Прости, сбилась с роли. — Не забывай. Это очень для тебя важно. Будем трени- роваться дальше. Слушаю. — Один момент. Сейчас, сейчас… Вот это: Назойливо, тягуче и плакуче, Предчувствуя иное бытиё Всплывает не оформлено, зыбуче Творимое тобою — не твоё. И резкостью наводки, как в бинокле, Предстанет Афродитою нагой Иль дамою прекрасною в пролётке… Увидишь — ходишь сам не свой. Живительность картин сетчатку глаза, Как краски по холсту, пьянит красой. Слова и глаз — точней от раза к разу, Берись за кисть, перо и жизнь воспой! К творцу приходит свыше вдохновенье. Поэт — слагает стих. О радость воспаренья! Хана была более чем удивлена — потрясена! Однако в её душу закрался элемент недоверия: она заподозрила, что эти стихи были сочинены ранее и сейчас только воспроиз- водятся по памяти. Ей захотелось проверить, и она сказа- ла прямо, о чём втайне подумала. Антонина нисколько не обиделась и, сделав небольшую паузу, прочитала: Немея, создать тишину Противу — немого закона. Любимице рифме войну — Дерев засыхающих крона… Невнятно и робко — гул строф. Освоенность духа — паренье Снимает легчайший покров, Вострится ушное уменье. Прогалиной, талым снежком, По кромке ледка — недоверье, Но буквы — наклонно рядком В порыве встают вдохновенья. Так мастера кисть завершает мазок, Так издали слышен пастуший рожок. И сразу, без перерыва: Трудно выстоять в выверте дней, Не унять от раздумий тоски. Тёмных красок палитра видней. Злости выверт. Безумны мазки. Замирает душа. Неказист? Бег куда? От другого — к себе? Припадает к земле жухлый лист — Не мятежность, но верность судьбе. И раздумий — тягчайше кольцо. Выбор сделан. Сомнения — прочь. Ветер осени. Краска — в лицо. Бесконечною кажется ночь. Хана завороженно слушала. Антонина продолжала: Оно ещё не сказано. В пластах, Спелёнатое… Странно и плакуче Торопит появиться на устах, Как солнце озаряет из-за тучи. Из глуби, уголочков естества Всплывает, как в шампанском пузырьки, Наитие чудесного родства — Снующие у берега мальки. И тянет, как цепочку из воды, Нанизывая бусинки понятий На буквы строчек — стройные ряды В испуге от корректорских изъятий. Так прорывается подземное теченье — Глубинных вод с надземными смешенье. — Сеанс стихосложения окончен! Спасибо за внима- ние, — раскланялась Антонина. — Не слышу бурных ап- лодисментов. — Браво! Браво! Просто изумительно. Твои стихи за- мечательны. Я бы никогда не смогла так, — зааплодирова- ла Хана. — Тебе понравилось? Думаю, и ты любишь сочинять стихи. Прочти, пожалуйста, что-нибудь. — Мне с тобой не сравниться. — Прошу, прошу! Мы не на турнире поэтов, — прогово- рила Антонина с очаровательной улыбкой. — Смелее! Ну! — Хорошо. Вот это, пожалуй. Упоительна синь небес. Облака потеряли вес И плывут, истончая тлен, — Белизны невесомый плен. — Отлично, Хана! Почитай, пожалуйста, ещё. — Пожалуйста. В тиши трудов уединенья, В стремленье истину познать Сердца находят утешенье И грусти лёгкой благодать. — Здорово! Я так не могу. — Шутишь? — Нисколько. Чувствуются непосредственность, ин- дивидуальность и, конечно, несомненный талант. Было похоже, что Антонина свыклась со своей ролью, и Хана смотрела на неё, как на давнюю подружку, с кото- рой хотелось поговорить по душам после долгой разлуки. — Антонина! Ты меня захвалила. У меня совсем другое представление о моих попытках что-либо сочинить. Но мне приятно слышать твою похвалу. Раз так, то слушай. На что откликнется усталая душа? На мысль? На музыку? На вздох? И действий видимых, спеша — Нашепчет, воплотившись в стих. На миг забывшись о своём, С крыла тоску стряхнёт… Всего на миг. На миг — Потом — Сто порций доберёт. Не мрамор, а живая плоть — Её удел, среда. Живая плоть. Живая плоть Дана нам — на года. — А как же бессмертие? — с укоризной в голосе сказа- ла Антонина. — Трудясь и день и ночь, спеша, Оставит след в строке душа. — Только и всего? Неужели так мало? — А ты желаешь жить вечно? — засмеялась Хана. Ан- тонина присоединилась к её веселому смеху. Отсмеяв- шись, вытирая слёзы, она ответила: — Для того чтобы не бояться смерти, приходится вы- бирать веру, обещающую загробную жизнь, а выбрав, сле- довать неукоснительно Писанию. В оцепенении одиночес- тва, скрашиваемого занятиями различного рода, и в том числе философией, происходит достижение той полноты, при которой появляется мысль о некотором постоян- стве — хрупкой конструкции, удерживаемой на время на- шим сознанием. И не только это дает нам надежду на бу- дущее, в котором, возможно, продлится настоящее, наше настоящее, самое существенное и дорогое, хотя бы пото- му, что мы о нём имеем некоторое мыслительное и чув- ственное представление. Словно чайная роза в стакане, ты грустна, вяловата, любя. И письмо ты носила в кармане, и себя в безразличье губя. Вот настоящее. Эти строки мож- но сочинить, можно припомнить. При сочинении может пройти больше времени, чем при воспоминании. Но и то и другое будет происходить в настоящем. Если ты любишь сочинять или произносить сочинённое, то в это время ты получаешь удовольствие. Из маленьких удовольствий складывается время нашего проживания. И в этом смысл: удержать как можно больше удовольствия в течение еди- ницы проживаемого времени, которое, что бы там ни гово- рили о том, что время — категория, придуманная челове- ком, все же для нас является измерением наших действий. В этом его ценность. А какими действиями и мыслями мы его наполним, такое ощущение и получим. — Антонина! Ты переходишь в своих рассуждениях к смыслу жизни. Встанет в полдень в полный рост рас- творённый светом день, немые крылья опуская к ночи. У нас ещё есть время быть в нашем настоящем, ускольза- ющем, но доставляющем удовольствие. Жду не дождусь, когда исполнится моя заветная мечта. — Интересно, интересно. Какая у тебя мечта? — улыб- нулась своей неотразимой улыбкой Антонина. — Ничего особенного. Сейчас каждый мечтает увидеть планету Марс своими глазами, — и с огорчением в голосе продолжила: — Иногда теряются цели из-за необходимос- ти долго ждать, уговаривая себя: подожди, подожди, по- терпи ну хоть ещё немного. И тогда уподобляешься лисе и винограду, от которого, как лисонька, уговариваешь себя отказаться. Но если ты ничего не стоишь, ты и не будешь ничего желать. Как-то так. — С Марсом точно подожди. Нужны для этого силы, и немалые. Да и профессия какая-нибудь. Лететь на эту пла- нету — это не прогуляться вокруг земли на ракете. — Да я понимаю. И дедушка говорит то же самое. Сна- чала мне надо приобрести профессию врача. Мне придёт- ся столько ждать… С ума сойти. — Ничего страшного. Тебя, возможно, я там буду ждать. — Правда? Здорово! — захлопала Хана в ладоши. — Хотя, не знаю. Я же провалил экзамен. — Антонина! Ты снова вышла из роли. — Спасибо за замечание. Добрый указ человеку, что глаз. Знаешь, мне надо будет отлучиться по одному делу. — А мне с тобой можно? — Ни в коем случае! — Хорошо. Но ты должна держать меня в курсе, а то я буду волноваться. Дедушка говорит, что волнения отрица- тельно сказываются на здоровье человека. И я ему верю. — Да. Я тебе дам знать. И они ещё долго болтали про всё на свете. Им было хорошо вместе. Они пока не осознавали причину взаим- ной радости общения, столь явную для опытного глаза, но что-то в каждом уже начинало светиться, звенеть, вибри- ровать, предрекая великое счастье взаимной любви. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
