КАРИЕС

 

Не знаю, хорошо это или плохо, но вся жизнь у меня сейчас какая-то усреднённая: по возрасту, можно сказать, – серёдка жизни, на календаре – середина ноября, да ещё и середина недели сегодня – среда.

Скажу честно: эта серединка-наполовинку стала в последнее время как-то озадачивать меня. Вот судите сами: казалось бы, совсем недавно после института пришла работать на завод, а уже – ё-моё! – полжизни здесь прошло! Много-то как! Завод стал родней, чем родной дом! А что, разве не так? Пять раз в неделю лучшую треть дня проводишь, работая, тут и не меняешь свою профессию ни на какую другую. Двадцать лет, как отдать! Некоторые с мужьями столько не живут, а у меня с заводом, выходит, «брак по любви». Честно! Ведь о каком-либо «расчёте» и говорить-то смешно – при такой скромненькой зарплате. Но ничего, не одна я такая, приспосабливаемся жить без особых запросов. Зато коллектив у нас хороший, дружный, поэтому и ходить на завод не в тягость. Я бы даже сказала: в радость!

В группе мы уже давно друг к другу «притёрлись». Нормально живём, не склочно. Шесть человек в нашей комнате: пять женщин и один мужчина – это, естественно, наш начальник – Юрий Семёнович. Живём в группе по принципу: он нас не обижает, мы его не подводим. В результате – весьма крепкий консенсус…

Каждый рабочий день состоит из девяти витков: четыре часовых витка до обеда, четыре – после обеда и один – самый, как ни странно, быстрый – обеденный. Сейчас стрелки на часах, висящих на стене за спиной Юрия Семёновича, неудержимо приближаются к середине второго утреннего витка. Сидим все, как вкопанные, работаем. Только глаза всё чаще скашиваются в сторону нашего усердно тикающего друга. И – вот оно! Половина десятого!

Как у собачек Павлова, срабатывает условный рефлекс: пора пить чай. На работе вообще насчёт рефлексов чётко. 9.30 – «чайный зов». Вырабатывается со временем даже у тех, кто отродясь в это время не перекусывал. 12.00 – пошли стойкие «обеденные звоны». Или, к примеру, как только проносится слух о проверке («Пожарные ходят!!!»), чётко срабатывает рефлекс самосохранения: моментально прячутся в дальний угол нижнего ящика стола электрощипцы – важнейший атрибут приведения себя «в соответствие», убирается в шкаф электрочайник с изрядно потрёпанным, замотанным изолентой шнуром. А самое главное – запихивается под тумбочку стола колченогий самодельный обогреватель – длинная железяка на растопыренных лапах. В просторечии это великое изобретение человечества зовётся попросту – «козёл». Но, как ни прячь его под столом, а «копыта» всё равно выпирают, поэтому приходится дополнительно маскировать их урной с мусором и высокими сапогами (это если зима, не слишком холодно в комнате и решаешься переобуться в туфли).

После того, как следы «преступлений» заметены, делаем умные и сосредоточенные на работе лица и ждём комиссию. Едва незваные гости через порог – нехотя оборачиваемся, демонстрируя, как трудно отрываться от дел. На вопрос «Электронагревательные приборы есть?» демонстрируется полное недоумение с невинным подрагиванием ресниц: «Что вы?! Как можно?! Да ни сном, ни духом! Чтобы мы…». При этом тот, у кого под столом «козёл», старается развернуться на стуле так, чтобы ногами максимально прикрыть оставшийся между урной и сапогами прогал, через который нагло ухмыляется затаившийся в подполье «диверсант». Пытаемся мило улыбаться, а внутри всё так и вопит: «Да когда же вы уйдёте?! Перекусить охота! Не виноватые мы – рефлекс…» (пропади он пропадом!).

Но в комиссии тоже люди. Они, поди, сами рады-радёхоньки, что не приходится записывать нарушение. Это ж для всех – напряги: им – таскать наше начальство за шкирку, нашим – униженно объясняться. По большому счёту, козе понятно, что и чайники где-то спрятаны, и не узаконенными обогревателями втихаря народ пользуется. А как не пользоваться, если и внутри, и снаружи всё стынет? И две кофты не спасают. Эх, и икается же, наверно, тем архитекторам, которые наше здание с алюминиевыми рамами спроектировали! Мало того, что тонны ценнейшего «цветмета» извели на двенадцатиэтажное здание, так ещё те окаянные рамы будто издеваются над температурой внутри помещения! Представляете: летом, когда и так дышать нечем, они зловредно перекачивают зной снаружи вовнутрь, а зимой, как вампиры, высасывают из комнат последние крохи тепла. А если к морозу да ещё и ветер… – полное «аля-улю». Вроде, всё протыкано и заклеено, а такое ощущение, что ветер сочится сквозь стекло, как сквозь сито! Помнится, однажды в мужском туалете даже вода в унитазах замёрзла – во как!

Так что, одна отрада – чайку горяченького попить. Спасибо, пожарные всё-таки не часто ходят. Да мы на них зла и не держим – работа у них такая. У нас – техпроцессы, у них – безопасность народа. Каждый своим делом занимается.

Середина ноября – самое пакостное время в смысле обогрева в нашем здании. Топят – «ни богу свечка, ни чёрту кочерга». Температура в батареях – как парное молоко. Но это ничего, ведь на окне за шторой уже оживлённо пыхтит товарищ и кровный брат инженера – чайник. Сейчас, сейчас, милый, заварим тебя. Да с разной травкой, чтобы запах поплыл – как на медоносном лугу в июньский полдень. Вот он, важнейший момент рабочего дня – время чаевого священнодействия… Разливаем чаёк по чашкам. Расслабляемся. Греем ладони... Ещё миг-другой, и благодатное тепло направляется потоком прямо к сердцу. Хорошо…

– Так… Это что такое?! Почему чай пьёте в неположенное время?

Тон, вроде, грозный, но нам не страшно. Это свой – Сан Саныч, начальник бюро. Зашёл к нашему руководителю группы с какой-то бумагой. И чего ходит не вовремя? Да и с какой радости на нас «наезжать»? Мы праведно «вскипаем»:

– Как это не вовремя?! По трудовому распорядку положены два перерыва: в 9.30 и в 15.00.

– Не в 9.30, а в 10.

– Какие ещё 10?! Всегда полдесятого чай пили. Наш законный перерыв.

– Так перерыв – это не означает, что обязательно надо чаи гонять. Встаньте, пройдитесь, проветрите помещение.

– Да куда ещё больше проветривать? И так семнадцать градусов!

– Ну, «перекурите», как говорится.

– Да это вас из курилок не выкуришь! У вас, мужчин, не распорядок, а сплошной беспорядок!

– Я вообще не курю!

– И мы не курим. Так что дайте хоть чаю попить. Последнего удовольствия лишить хотите.

– Ну, пейте, пейте, ладно, только не долго, – идёт на попятную Сан Саныч и быстренько ретируется.

На отвоёванной территории с отвоёванными правами на «самоопределение» мы продолжаем прерванный чайный ритуал.

Нет, вы только не подумайте, что мы на работе только и делаем, что чай пьём. Иной раз разогнуться некогда, когда запускается новый заказ, и техпроцессы идут девятым валом. Но чай – это святое. Несколько минут «расслабухи» для глаз, для мозгов. Опять же – возможность ещё чем-нибудь порадовать себя: кто пирожным побалуется, кто – конфеткой, пряничком. А с недавних пор на «Ура!» идут просроченные шоколадки. Приноровилась тут одна сотрудница сбывать втихаря залежавшийся товар. Но кто решил, что нельзя есть такой шоколад? Очень даже можно! Я бы даже сказала, обратный эффект получается: за полцены всё вдвое вкусней кажется. Потому и берём не по одной плитке, а сразу по несколько штук. Знай потом, забрасывай в рот долечки под свежезаваренный чай! Тают они там, тают, и чувствуешь, что и сама вместе с ними блаженно таешь… Кайф!

Вот и сейчас, отправив за щёчку очередной кусок шоколадки, понемножку потягиваю из чашки горячий ароматный чай. Вдруг краем глаза замечаю, что Марина (стол в левом углу комнаты) сидит какая-то бледно-смурная, чай не пьёт и вроде даже и смотреть на него не желает!

– Ты почему нарушаешь распорядок, а? – изображаю напускную строгость. Из-за распиравшей щёку шоколадки получилось нечто «Ты пчму наушаишь рспрядок, а?» Пожалуй, только это последнее «а?» и прозвучало более-менее вразумительно.

– Может, у тебя к чаю ничего нет? Хочешь конфетку?

– Какая там конфетка! Зуб болит. Всю ночь не спала. И таблетки не помогают.

– Ну, это надо к врачу идти. А то ещё, гляди, разнесёт щёку. Тогда только удалять заставят.

– Да уж, с этим лучше не тянуть, – подала голос Зоя, сидящая в правом ряду у окна. – Кариес! Запускать зубы нельзя.

Отложив недоеденное печенье, она с серьёзным видом повернулась к Марине. – У мужа моей знакомой вот так же зуб болел, болел, а потом гной в мозг пошёл. Чуть не умер! Пришлось срочно операцию делать, череп вскрывать. Выжил, к счастью, но теперь дырка на макушке металлической пластиной прикрыта.

– Ну, ты, Зой, умеешь утешить. Совсем жить не охота, – в сердцах бросила я, отставляя чашку. Марина, морщась, потирала чуть припухшую щёку.

– Сало надо к больному зубу прикладывать, – посмотрел на Марину поверх очков Юрий Семёнович. – Между щекой с десной. Хорошо помогает. На себе проверял.

– Лучше – синюю глину, – развернулась на стуле моя соседка Татьяна. – Она хорошо вытягивает гной. Хочешь, в обед захвачу из дома? Я летом целое ведро привезла из деревни. У нас там ключ святой. Возле него все копают. Здоровенная уже ямина получилась.

– Тут и до обеда не доживёшь, – сморщилась от боли Марина. – Ещё, что ль, таблетку выпить?

– А вот я недавно прочла в «Лечебных письмах», что надо мочку уха со стороны, где болит зуб, прищепкой зажимать, – решила я внести свою лепту в просветительскую работу насчёт избавления от зубной боли.

– Ага, и на работе в таком виде сидеть, – хихикнула молоденькая практикантка Оля. – Прикольно…

В этот момент мой слух неожиданно «зацепил» передачу, идущую по радио. Там, будто подслушав наш разговор, завели речь о кариесе.

– Знаете ли вы, – бодренько вещала ведущая передачи, – что раньше кариес, о котором сегодня так много говорят…

– Да заездили уже этим кариесом! – не удержалась Татьяна.

– …был болезнью лишь привилегированных слоёв населения.

Танина реплика, естественно, до радиостудии не дошла, и ведущая продолжала говорить со знанием дела:

– Бедняки, обычно употреблявшие в пищу непритязательную еду, в основном, растительного происхождения, до старости сохраняли крепкие зубы.

– А выпадали они потом за ненадобностью, когда совсем нечего становилось есть, – то ли всерьёз, то ли в шутку сказал Юрий Семёнович. – Вы бы поменьше шоколадок ели, а то «Кариес… Кариес…». Сами же и «раскармливаете» этот самый кариес.

– Да мы ж не всё себе. Детям… – попыталась оправдаться Марина.

– Это, значит, чтобы их кариес до смерти заел. Понятно… Хороши мамаши.

– Нет, представляете, – хихикнула опять Оленька, – умереть от кариеса, оставшись «беж жубов»…

– А теперь, – в радиопередаче в разговор вступил собеседник ведущей, – кариесом болеет практически 99% населения нашей страны.

– Девчонки! Это что ж получается? – дошло вдруг до меня. – Выходит, у нас на всю Россию всего только 1% бедных остался! Как хорошо живём-то, оказывается!

– С чего это ты взяла? – недоумённо глянула на меня Зоя, которая, похоже, последнюю фразу из радиопередачи пропустила мимо ушей.

– Да только что сказали, что кариесом не болеют одни бедняки, сидящие на мякине, а больных у нас сейчас 99%.

– Интересное кино! Значит, если у тебя кариес, то ты богатая? – скептически фыркнула Татьяна. – Ой, держите меня! Инженеры в богачи попали! Маринка! Ты у нас тогда самая богатая – вон какой кариес «приватизировала»!

– Вам бы только поржать, – обиженно шмыгнула носом разнесчастная Марина. – Эх, придётся всё-таки идти к врачу, – и направилась к начальнику отдела отпрашиваться. Мы все проводили её сочувственными взглядами.

– А всё равно не хочется попасть в 1% бедных, – вздохнула Татьяна, подливая себе чая.

– Эт точно! – согласилась я с ней, отламывая ещё одну дольку шоколада.

 

ЭХ, ВИТЯ!..

 

Вот скажите: кто этих женщин за язык тянет? Задним-то числом все умные, понимают, что лучше помалкивать, когда не спрашивают, но чаще бывает так: стоит только что-то запланировать, как тут же возникает «зуд» растрезвонить об этом всем, кому ни попадя. А дальше – известно: сглазят, как пить дать!

Сколько раз Любаша ловила себя на этом, но наука впрок не шла. Вот и перед данной поездкой и на работе, и соседкам по подъезду рассказала, что собирается с мужем Виктором поехать к родне в Калининград. Ни разу прежде не была у них, а ведь всю жизнь мечтала посмотреть этот прекрасный город, побродить по берегу Балтийского моря, окунуться в его волны. Кто позавидовал, кто наложил «дурной глаз» на её предстоящее счастье, неведомо, но в день отъезда всё пошло кувырком. Всё! Такой кошмар и во сне бы не привиделся…

– Витюш! Ну, ты что там вообще? Через полчаса выезжать.

Из-за двери туалета, где заперся муж, раздались звуки, не оставляющие сомнений: мужа рвало, причём, выворачивало очень жестоко. С утра уже ходил какой-то дохлый, а тут – самое время с вещами управиться да присесть «на дорожку», а он неожиданно «присел» в другом месте.

– Ты выпил таблетку?

– Выпил… да всё обратно вылетело… – простонал Виктор, не открывая дверь.

– А понос прошёл? – с робкой надеждой произнесла Люба. Припала к двери, прислушалась.

– Не-е-е… – страдальчески промычал муж.

– Надо тебе несколько штук перца горошком проглотить. Говорят, помогает… – но в голосе Любы особой уверенности не прозвучало. – Нам почти сутки ехать. Что я с тобой в дороге буду делать?

Вместо ответа в туалете вновь раздались характерные звуки «позывов». Люба в растерянности глянула на часы, потом – на чемодан, кучу сумок и пакетов, собранных в дорогу. Уезжали на десять дней. Вещей набралось немало, да и продуктами нормально запаслись, чтобы в дороге не голодать. К тому же для приятного коротания пути в отдельном пакете имелось несколько «полторашек» пива (на станциях-то всё втридорога!). А ещё в сумке среди вещей было распихано несколько бутылок домашней самогоночки – чистой, на апельсиновых корочках, «фирменной». А что? Не лишнее: и в поезде – по глоточку за лёгкую дорогу, и родню угостить.

– Вить, может, всё-таки как-нибудь, а?.. Мне одной, что ли, всю эту кучу тащить? Или плюнуть совсем на поездку? Вот незадача…

Раздался звук смыва воды в унитазе, но муж, похоже, выходить не собирался, будто окопался в туалете.

– Так что, Витюш, не поедем? Совсем худо тебе, да? – невольно всхлипнула Люба. Тут дверь приоткрылась, и показалось бледное, с прозеленью, лицо мужа.

– Ты это, Любаш… давай… езжай. Я – куда ж? Крутит, сил нет. Объяснишь там. Раз уж так вышло… – и вновь захлопнул дверь, повинуясь неудержимому «зову», исключающему какие-либо варианты для компромисса.

– Ладно, как скажешь, – постаралась взять себя в руки Люба (характера она была такого, что в экстремальные моменты могла принимать непростые решения).

– Таблетки оставляю на тумбочке. Пей, а то совсем обессилишь. Поправляйся, Витюш! В следующий раз обязательно вместе съездим.

Что ответил муж (и ответил ли вообще), не поняла, так как в этот момент очередной приступ рвоты переломил его пополам.

– Нет, Вить, я так не могу! На кого я тебя тут оставлю такого?

– Да езжай, наконец! Опоздаешь на поезд, – выглянул, отдышавшись, Виктор.

Люба покачала в сомнении головой, вздохнула. Потом набрала номер такси, созвонилась. Девушка-диспетчер пообещала, что через пять минут машина прибудет. Второпях обняла мужа, пока тот опять не закрылся, приноровилась, как лучше взять вещи, поднатужилась. Поняла: «вес будет взят». «Ничего, – подумала, – только бы до поезда добраться, а в Калининграде встретят». Заперла дверь, выволокла добро на улицу, тут и такси подошло. Уже в пути на вокзал ругнула себя за то, что не догадалась выложить Витины вещи.

«Тьфу ты, бестолочь! За тридевять земель теперь лишние вещи тащить. А его-то как прихватило, у-у-у… А так ему и надо! Сколько раз говорила: нечего в гараже с мужиками «квасить». Отпуск решил отметить. И новую самогонку заодно опробовать. А чего её пробовать-то?! Козе понятно, что хорошая. Чай, своя, для себя сделанная. Вопрос: чем закусывали? Поди, дешёвой колбасой да на жаре…».

Подъехали к вокзалу. Краем уха уловила, что диктор как раз объявляет о начале посадки на поезд. Скособочившись под тяжестью багажа, двинулась к поезду. Как назло, состав прибыл на третий путь, и добираться до него пришлось через подземный переход. Спасибо, мужчина один помог с чемоданом.

Подошла к своему вагону, сунула в сумку руку, чтобы достать билет, и как кипятком ошпарило: «Билет! Витин билет! Надо же сдать его, пока не поздно». Кинулась к проводнице:

– Ради бога, присмотрите за вещами. Мне – в кассу! Срочно! Я быстро.

– Да вы что, женщина! Какие ещё вещи? Посадка идёт! – недовольно глянула на неё проводница. – Вам в этот вагон?

– Да, вот билет, – убедительно произнесла Люба, пытаясь разобраться, какой из имеющихся билетов – её.

– Тогда загружайтесь.

– Не, мне бы билет мужа сдать. Да я моментом, – и, развернувшись, заспешила в сторону подземного перехода.

– Женщина! Кому говорю? Я тут вам не сторож!

Но Люба, прижимая к себе сумку, уже торопливо спускалась по ступенькам. Влетев в здание вокзала, нашла взглядом кассы. Работало несколько, но возле каждой стояла очередь. Бросилась к ближней.

– Простите, пожалуйста, – взмолилась она, обращаясь к стоявшим. – Мне срочно билет сдать, такие обстоятельства – муж неожиданно заболел. А поезд уже скоро отходит.

– Тут у всех свои проблемы, все торопятся. Нечего без очереди лезть, – ощетинилась одна бабулька. В это время диктор объявил по радио: «Продолжается посадка на поезд…».

– Вот! Это мой поезд! – будто почувствовав поддержку, воскликнула Люба и, ощутив прилив сил, уверенно притиснулась к самой кассе.

– Не пускайте эту нахалку! – взвизгнула бабка, но рука Любы уже просунулась в окошко кассы.

– Билеты сдавать – в седьмую кассу, – неожиданно охладил её порыв спокойный голос кассирши.

– В седьмую?.. – Люба завертела головой в поисках цифры 7. Увидела, кинулась туда. Люди в очереди (кто – заинтересованно, кто – с неодобрением) проводили её взглядом.

У седьмой кассы Люба, с чётким осознанием собственной правоты, будто не желая повторять то, что уже сказала у другой кассы, сразу обратилась к кассирше, протягивая паспорт и билет:

– Мне срочно сдать. У меня поезд вот-вот отойдёт. Извините, – всё же обернулась к стоявшим в очереди. Её «кавалерийская атака» с решительным выражением лица возымела действие. Практически никто и не возразил. Кассирша стала оформлять возврат. Люба расписалась, где надо, взяла паспорт и деньги. После этого несколько виновато, стараясь в некоторой мере оправдать своё напористое поведение, искренно поблагодарила:

– Спасибо, люди добрые! Кабы не торопилась…

– Бывает, – с пониманием откликнулся пожилой мужчина.

Добежала до своего вагона, убедилась, что вещи все целы. Глянула на часы. До отхода поезда оставалось ещё пятнадцать минут. Вздохнула с облегчением.

«Всё нормально!» – согрела её мысль. Но ненадолго. Едва достала билет и, близоруко сощурившись, попыталась разглядеть, тот ли это билет, почувствовала, будто её из жара прямо в ледяную прорубь окунули: в руке она держала Витин билет – ТУДА, до Калининграда. Выходит, так удачно сдала его ОБРАТНЫЙ билет!

Ни слова не говоря, метнулась к подземному переходу. Вслед ей донёсся возмущённый крик проводницы:

– Женщина! С ума, что ль, совсем сошли?! Куда вы?! Поезд скоро отходит. Раскидала тут свои вещи! Смотри за ними…

Люба даже не обернулась. Время стало её злостным врагом. Перед ней пламенела цель: успеть сдать второй билет. Во что бы то ни стало! И она была готова смести всех и всё на своём пути.

У кассы №7 всё так же стояла очередь. Из тех, кто присутствовал при первом Любином «набеге», оставалось ещё трое. Даже не спрашивая ни о чём, они посторонились, ибо вид взмокшей, растрёпанной, растерянной женщины с размазавшейся на глазах тушью был красноречивей любых объяснений. Кассирша, однако, была занята, обслуживала клиента, поэтому несколько минут драгоценнейшего времени пропало. Наконец, она освободилась.

Люба просунула в окошко паспорт и билет.

– Не тот билет сдала. Надо было – туда, а я – обратный. Обратный я бы и там сдала. Перепутала впопыхах.

Но кассирше её объяснения были ни к чему. Она просто выполнила свою работу. Схватив паспорт и деньги, считать которые не было времени, Люба на каком-то уже автопилоте устремилась к поезду. А бесстрастный голос диктора, казалось, как снайпер, прицельно всаживал в неё пули слов: «Заканчивается посадка на поезд… До отправления остаётся пять минут».

Как она проскочила обратный путь до вагона, не осознавала. Ноги сами несли вперёд. Было мгновение мимолётной задержки на лестнице подземного перехода, когда она вдруг наступила на подол собственной длинной юбки. Что-то там, сзади, подозрительно треснуло, но выяснять некогда было. Обрадовалась тому, что не упала. На счастье, у её вагона стояло двое парней из провожающих. Они и помогли ей забросить в тамбур вещи. Сама бы, пожалуй, уже не справилась – сил не осталось. Даже проводница, ошарашенная марш-бросками этой «чумной» пассажирки, не стала придерживаться особых формальностей. Она лишь мельком глянула на паспорт и в билет и махнула рукой: «Залезайте быстрей! Трогаемся уже». И поезд практически тут же отправился в путь.

В состоянии полуобморока, привалившись к стене тамбура, Люба стояла, ощущая неприятную дрожь – то ли вагонную, то ли собственную, внутреннюю. Там, внутри, и впрямь всё дрожало и всхлипывало. Только в виске резкими толчками растревоженной крови ликующе тукало: «Успела! Успела…».

Проводница выглянула в тамбур, сказала: «Вы бы прошли в вагон. У вас девятое место». Вид у неё был насторожённый, будто подозревала, что Люба попытается ещё раз выскочить, теперь уже на ходу. Но Любаша лишь благодарно и немного смущённо улыбнулась:

– Да-да, я сейчас. Спасибо.

Оглядела свои вещи. Подумала: «И куда такую прорву набрала?». И тут в памяти прозвенел маленький «звоночек». О чём – сразу и не поняла. Потом вспомнила: что-то там, на лестнице, в юбке треснуло. Вывернув шею, глянула и обомлела: юбка разошлась по заднему шву почти до пояса. Экстрим-эротическое шоу!

«Господи! И вот так я бежала по платформе и влезала в вагон?! То-то парни переглянулись и разлыбились! Стыдоба…».

С оглядкой на дверь быстро открыла чемодан и начала лихорадочно рыться. Как назло, под руки попадались, в основном, мужские вещи. Наконец, вытащила свои спортивные брюки, приготовленные специально для поезда. Моля про себя о том, чтоб никто не сунулся в тамбур, быстро переоделась, злополучную юбку засунула на самое дно сумки. Только после этого выдохнула, быстро перекрестилась, мысленно сказав «Ну, с Богом!», и двинулась на законное место.

Вечером потихоньку достала бутылку своей «апельсиновой» и пошла к проводнице. Та, конечно, стала упорно отнекиваться от нежданного подарка, но, когда Люба начала долго и с особыми подробностями пересказывать проблемы мужа и невольный марафон с билетами, сочла за лучшее взять бутылку. Главное, чтобы эта необычная пассажирка, наконец, угомонилась. Кто её знает, что ещё с ней приключится за долгую дорогу в Калининград.

Калининград… Немного отдохнув и приведя внутреннее состояние в относительное равновесие, Любаша мыслями и сердцем перенеслась туда, где высится город с необыкновенной судьбой, город мастеров и моряков, место, где плещется седое и прекрасное Балтийское море…

На этой светлой ноте можно было бы поставить в нашем рассказе жизнеутверждающую точку, объявив «Хэппи энд!», но нет, рано. Пожалуй, стоит вернуться к началу данной истории и полюбопытствовать: а как там Виктор – главный виновник (он же – жертва) сложившейся ситуации?

В тот злополучный день он почти до вечера «прочищался», измучившись и ослабев. Таблетки, оставленные женой, глотал, и они, в конце концов, взяли мучительный процесс под свой контроль. Отпустило. «Слава Богу!» вскричали бы мы тут, но не всё так просто в этом замороченном мире. Выяснилось, что впопыхах Люба увезла не только его вещи, но и сумочку, где лежали ключи от квартиры и гаража, все имевшиеся на тот момент деньги, его мобильный телефон. Барсетка была заблаговременно засунута в сумку с вещами – чтобы не забыть. Не осталось бы даже и самогонки, если бы Витя загодя не припрятал «заначку». Хоть это утешило.

Кое-какие продукты дома были. Он понимал, что с голоду не помрёт, придётся только самому варить. Телевизор работал, было с чем время скоротать. Казалось бы, продержаться можно, но невыносимой была сама мысль о десятидневном вынужденном «домашнем аресте» в законном отпуске и не на Балтике. Сидя перед телевизором, он пытался представить, что сейчас делает Люба в Калининграде, и скучал по ней.

Ах, Люба!..

Эх, Витя!..