Если во время путешествия по Америке вам придет в голову фантазия отстоять огромную очередь, то нет ничего проще. Поезжайте в Нью Йорк и возьмите билеты на кораблик, который отвезет вас на остров, где возвышается над Гудзоном Статуя Свободы.

Время, которое вы проведете в очереди, чтобы подняться на смотровую площадку, там отсчитывают вбитые в землю колышки. Это очень удобно, по крайней мере, не тешишься надеждами, что очередь закончится ранее.

 

Наш кораблик вырвало потной массой туристов и мы с переводчицей Леной, оказались в конце очереди возле колышка с надписью «4 часа». Когда взопревшая маленькая стрелка часов из июньского полдня, подползла к цифре «три», между нами возник спор, переходящий в Ленину истерику. Дело в том, что до смотровой площадки, расположенной в короне статуи, экскурсантов подвозят на лифте. А подняться в факел, на верхний ярус, можно по узкой винтовой лестнице, отстояв новую очередь, ползущую по этой самой лестнице.

И Лена сказала:

- Знаешь что? Я этот факел видала в гробу в белых тапках. Выше того места, куда меня привезет лифт, я не ступлю и шага. Если хочешь, можешь стоять в любых очередях, целоваться со своим факелом, а я спущусь вниз, и буду лежать на травке, ожидая тебя.

Я ответил:

-Нет, Леночка. Я ни слова не понимаю из тарабарского языка, на котором общаются аборигены, кроме «фэйс» и «тэйбл». Но именно этого мне вполне достаточно, чтобы осознать недоверие полицейских этой страны именно к моему фэйсу. И разбираться с их бдительностью предстоит тебе. А здесь их особенно много, так что полезем на факел вместе.

 

Но Лена уперлась и наш спор перерос в базарную дискуссию с толканием друг друга в грудь и криками: «Нет, мы оба полезем на этот чертов факел» и «Ты меня можешь расстрелять или сжечь на факеле, но я на него полезу только через твой труп. Потому, что устала как собака».

 

И тут я обратил внимание, что стоявшие в очереди американцы, прижав детишек, давно уже отодвинулись от нас, образовав нечто вроде круга для танцующей пары, в центре которого мы обсуждали наши факельные проблемы. И все на нас смотрят. Осуждающе смотрят. Я остановил Ленино блистание словесами, мы с извиняющимися лицами раскланялись перед зрителями и на чистом русском языке, я пообещал в пространство, что мол, сорри, больше не станем своими криками тревожить отдых законопослушных американцев.

Но вы же знаете женщин. Через некоторое время Ленкино шипение прорвалось паровозным гудком и воздух снова огласился воплями из которых можно было разобрать: «не пойду», «факел», «хочу домой».

И вновь, вокруг нас образовалось пустое пространство, родители отправили детишек в самый дальний конец острова, а самый толстый папаша, потея и задыхаясь что-то втолковывал полицейскому, сверкая в нашу сторону глазами.

 

Вот тут в моем мозгу, нафаршированном словарным запасом из американских боевиков, сверкнула догадка. Я отошел подальше, от кипящей раскаленным радиатором Ленки и снова возбудил ее крикнув, что-то вроде этого:

-Ленка, ведь ты же выросла в нашей стране, что тебе лишних сорок минут в очереди?

Предохранительный клапан вновь сорвало и Ленка закричала. Про факел, про мои умственные способности, свою немощь и что-то еще.

 

Между тем, оправдывая мои подозрения, очередь вновь расступилась вокруг орущей переводчицы, а полицейский медленно двинулся к эпицентру возмущения, положив руку на свою дубинку. Я подошел к Лене и воткнул в широко раскрытый рот купленный тут же гамбургер. Она замолчала и захрустела вложенным в бутерброд салатным листиком. Полицейский остановился, очередь вздохнула. А я попросил Лену больше не произносить в этой очереди слово «факел». Вот именно так, по-русски, с ударением на первом слоге, проглатыванием окончания этого ругательного американского слова и сказал: «ФАКел».