Бабье лето

 

Вовсю полыхало “бабье лето”. Полыхало утренними зорьками и ясными звонкими утренниками, украсившими тайгу золотыми и багряными узорами. Осень вплетала в зелень ельников и кедрачей золото ветвей плакучих берёзок и ало-красные пятна рябин. По утрам почти ежедневно землю покрывал хрупкий иней, и из глубин таёжных урманов слышались призывно-трубные голоса могучих великанов-сохатых, зазывающих соперников на поединок. А на галечниках, на речных косах и отмелях, то тут, то там, всё чаще можно встретить глухарей и тетеревов собирающих мелкую галечку. Вот ведь незадача, не наберёт птица полный зоб таких зёрнышек-камушков и нечем ему перетирать грубую хвою, мёрзлые берёзовые почки с деревьев. Зимой всё заметёт снегами, укроет глубокими сугробами. Вот и, почуяв приближающиеся холода, инстинкт гонит боровую птицу на галечные и песчаные косы. Им просто необходимо готовить запас на суровую длительную зиму с трескучими морозами и колючими метелями.

А пока по тайге шагает “бабье лето”. На кедрах смоляно чернеют дозревающие шишки, брусничники в сосновых борах заалели гроздьями бордовых спелых ягод. Не яркое почти осеннее солнце ласковым, нежным теплом заливает склоны и предгорья Уральского хребта. Сами же горы, неприступные и далёкие, скрыты в синеватой дымке, уже укрыты белыми снегами и манят к себе своей первозданной дикостью природы.

Горы конечно хорошо, но дома лучше. Вот этой проблемой я и решил заняться с самого утра.

Полевые работы мы закончили, хотя и не очень. Накопаны сотни кубометров канав и шурфов, даже перевыполнили план по маршрутам, но главная задача осталась не решённой, результат равен нулю. А результаты в геологии - это конечно, вновь открытое месторождение, или на худой конец, какое ни будь маломальское рудопроявление. Но ни того, ни другого нам не пофартило открыть. Единственная награда для нас в этот полевой сезон, за выматывающие многокилометровые маршруты, ночёвки у костра, несметные тучи мошкары, которые не давали, не только работать, но и спокойно поспать или поесть – это золотая осень. Осень, когда первые заморозки прибили мошку и комарьё.

Вот в такое время, я и решил отправиться на резиновой лодке вниз по Грубею, а потом по Хулге до Саранпауля. Что может быть лучше, чем завершить полевой сезон отдыхом на реке. Лежишь, полёживаешь в лодке, а река, покачивая, тихо несёт тебя вниз по течению. Не спеша, проплывают мимо берега, поворот сменяет поворот. Только на перекатах зевать не приходится, река разгоняется, и лодочка стремительно ныряет в буруны, кипящий поток. Одно неверное движение весла и лодку выбросит на каменную глыбу, затаившуюся среди разгулявшихся волн, лодка опрокинется и всё содержимое окажется в воде. Потом уже ничего не соберёшь, всё, что может утонуть, непременно утонет. На дне среди булыганов затеряется и ружьё, патроны и спиннинг, и конечно рюкзак, набитый под завязку консервными банками, а что не утонет, промокнет до нитки. И превратится предполагаемый отдых в настоящий кошмар.

А поскольку такие мысли меня пока не особенно беспокоят, я усиленно продолжаю готовиться к предстоящему отдыху. Можно конечно сидеть в лагере, ждать, когда прилетит вертолёт и через пару часов быть дома. Но, к сожалению, с вертолётами в последнее время трудновато, то их нет в аэропорту Берёзово, то оказывается, нет денег в экспедиции, для оплаты за авиацию, то нет погоды, одним словом – перестройка. Видно когда Бог наводил порядок на Земле, авиация была в воздухе.

От нечего делать все ребята занялись, кто - чем: кто заготавливает кедровые орешки, день собирает в кедрачах шишку, а потом весь день, шелушат и сушат орехи. Кто, ловит рыбу, солят и вялят, заготавливают на зиму, а кто валяет дурака – гоняют преферанс. В общем, все заняты своими делами.

На утренней связи, по рации я сообщил о положении дел в партии. И получил добро на выезд с участка, на базу экспедиции. Вместо себя, за начальника оставил Диму Пятунина, начальника горного отряда, так что я свободен, как птичка в полёте. На Димке теперь будет висеть вся организация, выезда нашей геологической партии на базу экспедиции в Саранпауль, а кто там будет первым неизвестно.

Мне сплавляться по Хулге, около трёхсот километров. Если сегодня к вечеру доберусь до устья, где Грубею, впадает в Хулгу, то дней за шесть-семь, я доплыву до посёлка, до дома.

В ожидании скорого отъезда, я в спешке укладываю и стаскиваю в склад те вещи, которые с собой в лодку не положишь. Вроде – бы и всё, остаётся свернуть палатку, попрощаться с ребятами и можно в путь.

У костра одиноко сидит Дима, задумался, и, похоже, ничего не видит, отрешённым взглядом следит за язычками пламени догорающего костра. Рядом на траве полнёхонькая кружка чая, да в руке забыто дымится сигарета.

-Ты о чём размечтался, Димка? - присаживаюсь рядом на коряжину, последние наставления, как говориться и ц. у. перед расставанием, - ты, остаёшься за старшего так, что имей в виду, на связь выходи ежедневно и вообще следи за порядком, с тебя будет весь спрос. Скорее всего, вы в Саранпауле будете раньше, чем я, передавай всем привет, и ждите нас.

-Ну, спасибо - уважил, называется. Я лучше бы с тобой, в лодку, и вперёд, по перекатам.

-Я бы конечно только – за, но кого оставишь в лагере, кроме тебя некому, сам понимаешь, потерпи немного. Обещают же вертолёт на этой неделе, и дома будешь раньше, чем я.

-Так-то оно, конечно, всё так, но всё же сплавиться на лодке по реке осенью это было бы здорово. Покидать спиннинг, таймешат да щурогаек половить. Да и палатка за лето надоела, тем более погода стоит, просто фантастика. Чуть не забыл сказать, просится тут один парнишка, чтоб ты с собой его взять. Паренёк вроде ничего, нормальный.

- Вот напасть ещё, а кто такой? А чего ему в лагере не сидится, чего ему не хватает?

-Славка Ванюта, с тобой просится, я ему и говорю, проси начальника, ему и решать. Вообще то парнишка местный, мало-мальски Хулгу знает, думаю, обузой тебе не будет.

-Ладно, если так, скажи, пусть собирается, да побыстрее. До устья засветло надо добраться.

-Вот и хорошо, посиди пока, чайку на дорожку хлебни, не помешает. А я поду Славке скажу, вон он у палатки сидит, ждёт твоего решения.

Пока я допивал чай, Славка успел перетащить в лодку спальный мешок, небогатый рюкзачишко, ружьё да топор.

-Славка, иди, поешь на дорожку, до вечера приставать к берегу не будем.

-Нет, спасибо, Ген Иваныч, я чай недавно попил, не хочу.

-Ну, смотри, тебе виднее.

Перед отъездом обошёл лагерь. Попрощался с ребятами. Ещё раз простился с Димой и, оттолкнув со Славкой лодку от берега на глубину, во всю, махая вёслами, отправились в путь.

Грубею своенравная горная река, сплошь пороги, перекаты и мели. Часто нам придётся брести рядом с лодкой в поднятых болотных сапогах, хотя и мелко, но течение до того сильное, что того и гляди или захлестнёт в сапоги, или свалит с ног. А где мель там и вовсе воды сантиметров десять двадцать тут уж придётся тащить лодку за собой. Одно только успокаивает, что Грубею, вырвавшись из скалистых берегов, утратила свой коварный характер. Она больше не бьётся об отвесные скалы, не закручивается в тугие водовороты, норовя вырваться из объятий древних базальтов, а умиротворённо, прозрачными струями звенит между глыб и валунов по чистым отмытым галечникам вниз на встречу с Хулгой.

Пока приноравливались к вёрткой лодочке, и выводили её на струю, за поворотом скрылся наш лагерь - наш лагерь и наши товарищи.

-Вот и всё Славка, табор остался за поворотом, а впереди на сотни вёрст никого и ничего. Так, что давай, устраивайся поудобнее, перекаты пройдём и за Парус-Шором, можешь покемарить.

-А далеко, до этого Парус-Шора, Ген Иваныч, и что это за ручей?

-Парус-Шор, как раз на полпути до Хулги, ручей так себе, но зато после устья, мелей и перекатов почти не будет.

-Это значит до ручья километров восемь.

- Где- то так, может чуть больше. Вон, смотри, впереди перекат, слышишь, как река гремит, и течение побыстрее стало.

-Да, чувствуется река попёрла, как чумная, - Славка подобрался, перехватил поудобнее весло, и выплюнул за борт окурок, - с этой рекой шутки плохи, а вверху вообще непроходимая.

-Славик, когда войдём в перекат, ты резко перед камнем отводи нос лодки в сторону, а когда зайдём за камень, я выведу корму. А потом тоже самое, перед следующим.

-Конечно, Ген Иваныч, приходилось мне сплавляться по рекам, на резинке, да и на плоту тоже.

-Вот сейчас зайдём за поворот и сразу перекат, держись левее ближе к берегу, там поглубже и каменюк поменьше.

-Хорошо, Ген Иваныч, понял.

Выйдя за поворот нашу лодку, подхватило и понесло с неимоверной скоростью прям на камни, её швыряло из стороны в сторону, мы с трудом вывели лодку ближе к левому берегу. Только вышли на струю, как перед носом лодки выросла огромная глыбина, Славка с трудом оттолкнул нос от камня, затем и я кое-как отвёл корму в сторону. Нас несло вниз в вихре брызг, в пенившемся потоке. Зазевайся на секунду и точно, пришлось бы пешком возвращаться в лагерь. Обломки скал возникали то справа, то слева и мы кое-как отмахивались вёслами от надвигающихся камней прям на лодку. Перекат мы пролетели за пару минут, а казалось, что перекату нет конца и края. И только когда нас плавно вынесло на длинное и глубокое плёсо, мы смогли свободно вздохнуть.

-Вот это да, на такой реке, пожалуй, я впервые, Ген Иваныч. Кувырнуться плёвое дело, а я даже и плавать не умею.

-А что же ты молчишь, давай-ка доставай спасательный жилет, оденешь и больше не снимешь до самого Саранпауля. Не хватало ещё ловить тебя в реке, как чебака. Впереди ещё пара таких перекатов нас поджидают. Пока давай перекурим, испытание первое мы с тобой выдержали.

-И то, правда, я даже и про сигареты забыл, вот попробуйте моих, возьмите, Ген Иваныч, правда, не плохие, я их специально берёг.

-Спасибо, я к своим привык, “Прима“, она и есть “Прима“, уже двадцать лет их только и курю.

Достаю из мятой пачки сигарету и с наслаждением затягиваюсь, всё же первая сигарета, как отчалили от берега. Терпкий дымок защипал нос и горло, даже из глаз выдавило слезу. Славка с удовольствием мусолит импортную сигарету с фильтром, одна вонь от неё, как только он может её курить, чего хорошего они находят в таких сигаретах. То ли дело наши доморощенные старые испытанные сигареты, одна затяжка чего стоит.

Лодка, плавно покачиваясь, скользит вниз по реке, берега сплошь поросли кедром и изредка выглядывают высокие ели. Озабоченные кедровки без устали снуют с берега на берег, торопясь заготовить впрок кедровых орешков. Сорвав с кедра приглянувшеюся шишку, она тут же на земле ловко обшелушит и выберет из шишки только хорошие орехи, затем спрячет их в укромном местечке подо мхом, а где, порой и сама забывает. В урожайный год, когда ореха очень много, как в этом году, кедровка, забывает даже на какой стороне реки у неё и заначки. В большей степени благодаря этой крикливой птице, кедр и не исчезает из тайги. Поворот и снова поворот, река становится полноводней и шире, наша лодка довольно успешно преодолевает, последние перекаты, прошли устье Парус-Шора, а дальше до Хулги можно плыть без опаски. Славка, свернувшись калачиком в носу лодки, мирно посапывает и мне остаётся изредка помахивать веслом, что - бы лодку не закрутило течением, а то и вовсе, прибьёт к берегу. Изредка закидываю блесёнку, а вдруг что нибудь да попадёт, правда продуктов взяли с запасом, и особой нужды в рыбалке и нет. Другое дело Хулга, там можно поймать и тайменя, килограммов на десять, а это уже рыба, не то, что постная и деревянная щука. А спиннинг, как и ружьё, на реке всегда должны быть под рукой.

На реке время проходит незаметно и быстро, я даже и не заметил, как из-за поворота показалась Хулга. Только по солнцу и можно определить, что день подходит к концу, да ещё эти непонятные тучи, нависшие серой пеленой на горизонте, усиливают впечатление приближающихся сумерек.

Вот оно и устье, где Грубею, сливается с Хулгой. В самом устье огромная и глубокая ямина, вода на яме из-за глубины кажется чёрной. Когда впервые мы попали на эту яму, то от радости чуть не запрыгали, да чтоб в таком месте и не было рыбы, не может быть! А оказалось, что может – мы избороздили леской устье вдоль и поперёк, какие только не цепляли блёсны, всё было напрасно, и пускали кораблик с дюжиной мушек, но всё в пустую. По какой-то непонятной причине рыба не держалась в таком благодатном месте.

Потихонечку подгребая, причалил лодку к нашей старой стоянке, где ещё были видны колышки от стоявшего раньше навеса, и темнело пятно кострища.

Не успела лодка ткнуться носом о берег, как Славка поднял голову: - Приплыли, что - ли, Ген Иваныч?

-Приплыли, приплыли – Хулга, здесь и ночевать будем. Давай выгружаться, что-то погода мне не нравиться. Тучи днём только на горизонте были, а сейчас уже пол – неба закрыли.

Перегрузили быстренько всё на берег, вытащили и перевернули лодку, что бы стекла вода и за ночь высохла. На старые колышки растянули толстый полиэтилен, вот и крыша будет над головой. Пока я рубил и таскал лапник для лежанок, Славка развёл костёр, на таганке уже успел повесить чайник, и с чем - то кастрюльку.

-Погода и правда портится, Ген Иваныч, давайте после ужина приготовим нодью, разгорится и никакой дождь ей не страшен. По реке, вон каким – то холодом тянет, к непогоде это.

-Нодья, это конечно хорошо, только давай сначала перекусим, а потом и костром займёмся.

-Не знаю, как вам ужин? Кашу рисовую с тушёнкой разогрел, да чай сейчас закипит, ну и сухари конечно, вот и вся еда.

-Нормально, Славик, лучше и не придумаешь,- устраиваюсь поближе у огня с чашкой каши. Осень всё же чувствуется, от реки сильно тянет холодом, заметно и ветер усилился, рвёт с деревьев оставшуюся листву, раскачивает вековые ели и лиственницы. - Неужели погода испортится, Славка, осень ведь на загляденье чудесная была.

-Кто её знает, осень, она и есть осень, сёдни тепло, а завтра, снега по уши, - прихлёбывая горячий чай, бормочет Славка.

Как в воду смотрел чёрт. Утром проснулся, а вокруг белым-бело, снегу навалило, чуть не по колено. Снег, кругом один снег. Снег на деревьях, снег на земле, и с неба медленно, как во сне, кружась, опускаются пушистые снежинки. Всё вокруг притихло, не шевельнётся ни веточка, ни кустик, даже пичуги, примолкли от такого вероломства природы. Вчера было лето, а сегодня зима! Вот это кино, хоть назад возвращайся, а может, пронесет, и снег стает, неужели так сразу и зима? А Славка посапывает, нодья ещё не прогорела и ему тепло. Под пологом всю ночь было тепло, нодью мы конечно на совесть сделали, не потушил её ни дождь, ни снег, ни ветер, буйствующий всю ночь. Всю ночь ветер гнул и корёжил тайгу, скрипели под напором ветра великаны кедры и могучие ели, некоторые, из них не выдержав очумевшего напора, со стоном и скрежетом ухали на землю, увлекая за собой подрастающие молодые деревца. И только под утро, угомонился, утих бесновавшийся всю ночь ветер.

Утро и не утро, а какой-то серый мутный рассвет, с трудом пробивающийся сквозь низко ползущие тучи. Хочешь, не хочешь, а вставать нужно, подшевелить нодью, подбросить свежих дровишек и на завтрак что ни будь сгоношить. А как не хочется выбираться из- под тёплого полога, в эту серую и сырую хмарь. Но ничего не поделаешь, вот только где - то портянки задевались, вроде в сапоги вечером заталкивал, а сейчас не видно. Ну конечно, нашёл в самом неподходящем месте, под Славкиным спальником. Стараясь не разбудить, потихоньку вытащил портянки, туго намотал и натянул болотники, всё можно и выползать на улицу. Сухих дров поблизости конечно не найдти, придётся идти в рядом темнеющий кедрач.

Обходя мелколесье и тальники, загребая снег, направился к мандалу, где сплошной стеной высились необъятные кедры. Под густыми кронами деревьев сухо, ни дождь, ни снег не смогли пробить разлапистые верхушки кедров. Набрал приличную охапку сушняка и той же тропинкой вернулся к костру, Славка всё так – же тихо посапывает под пологом, стараясь не шуметь, подкладываю в костёр свежих дровишек, на таганок пристраиваю чайник и кастрюлю с водой для супа. Теперь всё, можно и перекурить, первая сигарета, как первая любовь - говорят. Дымок сигареты вплетается и смешивается с дымом костра и уползает, стелясь по земле в заметённые снегом тальники.

Не успел, и оглянуться, как закипел чайник, расплёскивая воду в костёр, только заварил чай, как зафыркала кастрюля. Здесь дело посложнее, - так банка рассольника туда - же тушёнку, слегка посолить и всё, десять минут подержать на огне и пожалуйте к столу.

Славка, будто учуял, что завтрак готов, на четвереньках выполз из – под полога, и только ахнул:

-Блин, зима пришла! Тут надо лыжи иметь, а мы на лодке. А зато Ген Иваныч на реке утки будет “море“, сейчас на реке турпан и чёрнедь кучкуются, к перелёту в стаи сбиваются.

-Не до уток нам с тобой будет, если не потеплеет, сопли наморозим на реке. Давай лучше сполоснись, да за стол, а там видно будет.

Уговаривать Славку долго не надо, мигом слетал на реку и подсел к костру, без лишних разговоров налил в чашку рассольника и устроился поудобнее под пологом.

-Вот такие дела, Славка. Пока ещё я окончательно не решил, или сплавляться, либо весь груз прячем в лесу и возвращаемся назад пешком в лагерь. Идти пешком в это время тоже не подарок, но хотя бы будем знать, что сегодня к ночи придём домой. А ты как думаешь.

-Я – то? Как скажете, так и будет. Но можно и попытаться спуститься по реке, редко выпадает такая возможность.

-Попытаться, как – то странно ты говоришь Славка, если мы отправимся вниз, то назад дороги не будет. Только вперёд и вперёд, что - бы то не было. Ладно. Раз так, то давай, заканчиваем с завтраком и на корабль.

Хорошо, что мы вчера ещё догадались опрокинуть лодку, сейчас внутри она сухая и мы, уложив всё своё имущество, тщательно завернули полиэтиленом. Оттолкнувшись от берега,

направили лодку на середину реки, на струю, где течение намного быстрее, чем у берегов.

Погода совсем не радует, к обеду снегопад сменился моросящим дождём, тучи всё так же сплошным покрывалом укутали всё небо, и нигде не видно просвета, всё серо и не уютно.

Славка укутался в телогрейку, а поверх натянул брезентовый плащ и как кукушка, не сводит глаз с медленно проплывающих мимо берегов. Я же наоборот, что бы не замёрзнуть,

беспрестанно подгребаю веслом, то справа, то слева, глядишь, и лодка быстрее катит по реке.

Изредка смолю сигареты, по сторонам даже смотреть не хочется, до того всё тихо и однообразно, на свежевыпавшем снегу не видно не единого следочка. Вся живность притаилась – привыкая к невиданной белизне.

-Ген Иваныч, мы пристанем чайку попить, а то я уж и замерзать потихоньку начинаю.

-Давай причалим, где нибудь. Присматривай подходящее местечко посуше, да и дрова, чтоб были. Ты же вперёд смотрящий у нас на судне.

И только где-то, через полчаса на чистой белоснежной косе решили причалить к берегу.

Не далеко от берега лежала принесённая коряжина, заваленная с верхом мелким принесённым валёжником, лучшего места для костра и не придумаешь.

-Ген Иваныч, там у вас в ногах бачок пятилитровый с бензином, передайте его, я сейчас быстренько костёр излажу.

-Так ты почто не сказал, что в нём бензин? А если – бы я в него окурком ткнул? Что – бы от нас осталось? Как это я не увидел, что ты и этот бачок прихватил, а вообще – то ты молодец, в такую погоду и без сухих дров костёр развести не просто.

-Просто так получилось, бачок от мотопилы “Дружба“ - его домой надо привезти, а бензин жалко было выливать, вот так он и оказался в лодке. А сейчас холодно, Ген Иваныч, от окурка бензин и не вспыхнет.

Нахлобучив, поглубже шапку и прихватив бачок с бензином, Славка пошёл к куче хвороста, а мне осталось тащить продукты и чайник. Через считанные минуты во всю полыхал костёр, чайник пристроили в самом жару на коряжине, Славка, блаженно щурясь, отогревал то спину, то пузо.

-Славка, а как ты думаешь, стает снег или уже это на всю зиму? – придвигаюсь к костру поближе и я, - а если не стает, тогда наверно “труба”.

-Стает, конечно, куда денется, а если не растает, то внизу всё равно лодки будут, - щурится от дыма, Славка, - сейчас самое время утку промышлять, да и лося с собаками на зиму добывают, не пропадём. Люди на реке всё равно будут.

-Надеяться, конечно, нужно на лучшее, но плыть придётся с темна, и до темна. И посмотри, вроде чайник закипает, заварка вон на рюкзаке. – Достаю кружки, сахар, сухари в мешочке и пару банок тушёнки. – Да, Славка, придётся махать вёслами от темна, до темна.

-Ничего, мы люди привычные, сейчас немного подзаправимся и можно терпеть до вечера. – Пристраиваясь подальше от дыма, вторит Славка, - вот только – бы курева хватило, на дорогу, а так всё путём. Может ещё и погода наладится, а там чего горевать.

-Ох, и Славка, крепкий ты чаёк заварил, аж в горле першит, с трудом делаю последние глотки, это же чифир настоящий, а не чай.

-Самый таёжный чай, Ген Иваныч, и кровь разгоняет, и греет, - с удовольствием швыркает свой чай Славка, - без чая и курева, в тайге погибель сплошная. Ну, вот я и готов, в путь, - убирая кружку в рюкзак, складывая туда же продукты, поднимается от костра, - как ни хорошо в тепле, а двигаться нужно. Собираюсь и я, рюкзак и ружьё за плечо, спиннинг в лодке. Сиди, не сиди, а посёлок ближе не будет. По небу всё так же, цепляясь за верхушки елей не спеша, ползут нескончаемой чередой серые снеговые тучи, ни просвета, ни окошечка, через которое хоть бы пробился лучик солнца. Отталкиваем лодку от берега и снова в путь. Нахохлившись, Славка устроился в носу лодки, зыркая по сторонам, не выпуская из рук ружьё. Мне не остаётся делать ничего другого, как изредка подправлять лодку, да забрасывать спиннинг, куда взбредёт на душу, всё равно ни шиша не ловится.

Ветер сменил направление и сейчас дует нам на встречу, холодный и промозглый ветер, то сыпанёт в лицо, снежной крупой, то брызгами ледяного дождя. Лодка ходко бежавшая до этого, резко застопорила ход. Под напором ветра лодка запарусила с трудом ползёт вниз по течению, хочешь, не хочешь, а приходится во всю работать вёслами, особенно на затяжных и длинных плёсах. День пролетел незаметно. Лишь когда над рекой сгустились сумерки, поняли как устали за этот день. Болела и ныла спина, а руки просто стали чужими. Всё тело ныло и стонало, просило отдыха. Но только когда совсем стемнело, и берег потонул в надвигающейся ночи, решили причалить и заночевать. От одуревающей усталости даже не стали разводить костёр, а спальные мешки расстелили, прям на брезент, расправленный на снегу. Уснули мгновенно, как провалились в омут.

Наступило очередное утро, ветреное и холодное. Из спальника выбираюсь, разгребая снег. Рядом, как в сугробе, присыпанный снегом в спальнике дрыхнет Славка. Всё так же хмурится небо, кругом белым – бело. За ночь намело снега ещё больше. Лишь бы не было мороза, иначе река станет, и хоть кричи караул, ни взад и ни вперёд. Река после прошедшего ночного ливня и беспрерывно идущего снега разлилась и расплескалась по широкой пойме долины. На крутых поворотах вода бурлит, собирается в стремительные валы и бешеным потоком выносится на прямые плёсы. Плывут мусор, кусты и деревья, вырванные с корнем, или поломанные, как спички посредине.

С трудом разгорается костёр из сырых веточек и сухой травы. Немного отогрев руки с топором отправляюсь в стоящий рядом тёмный ельник, ни сосны, ни кедра рядом нет. А из ёлки дровишки неважные. Высохшая ёлка прочная и упрямая, с трудом рубится топором, а тепла от неё не ахти, одни искры да дым. От стука топора проснулся и Славка, разбросав снег, выбрался наружу.

-Вот это ночёвка, это да! – похлопывая руками по бокам и потирая уши, подскакивает к костру и теплу, - чуть не околел за ночь. Давно не приходилось спать под снегом. В молодости, когда ещё пацанами были на охоте вот, так ночевали. Тогда нам всё интересно было, всё в новинку и азарт. А сейчас чего, какая такая нужда в сугроб загоняет?

-Не нужда Славка, а дурь твоя, спал бы сейчас в тепле, в палатке у печурки и голова бы не болела. Давай, лучше поедим, я пару банок тушёнки на костёр поставил греться, да чайник уже закипает. Так, что чеши на берег, хоть глаза сполосни.

Пока Славка умывался, я разлил по кружкам чай, вытащил из костра банки, достал сухари, вот и весь наш завтрак на сегодня. Ничего в обед сварим худо – бедно супчик и плотно поедим. Пока ели тушёнку, да хлебали чай, подкрался рассвет – пора и трогаться.

Как только мы оттолкнулись от берега, лодку подхватывает течением, река пенится и предупреждающе накатывает волну за волной. Тайга безжизненна: ни птиц, ни единого звериного следа. Как в снежной пустыне. Только встречный ветер и живёт над этим уснувшим миром. Почти на всех поворотах громоздится наносник. Толстенные брёвна, какой-то дьявольской силой цепко сплетены между собой, даже трактором наверно непросто их будет растащить. Одни деревья стоят как бы на голове, подняв высоко оголённые корневища, другие, упёрлись в дно, залегли поперёк течения, подставляя сучковатые горбы стремнине, третьи, перегнувшись через соседние стволы, секут воду вершинами.

Где-то из-за поворота несётся глухой рокот воды, как ночной прибой у скал во время шторма.

Вот и перекат, лодку подхватывает течением и стремительно несет, словно в трубу. Река горбится и вскипает вокруг глыб торчащих то тут, то там из воды. Наготове с шестами в руках встревожено всматриваемся в приближающиеся валуны, окутанные пеной и бурунами воды. Но лучше не испытывать судьбу и с трудом, но нам удаётся отвести лодку со струи поближе к берегу, где течение поспокойнее и не видно бурунов от камней.

-Ну вот, вроде пронесло, - перевожу дыхание, чёртов перекат, дрожащими руками вытаскиваю сигарету, - порули пока, Славка, а я покурю, да спиннинг побросаю, здесь за перекатом яма хорошая, летом всегда таймень держался. – Кое – как, отдышавшись, уняв мандраж, взялся за спиннинг. Швыряю блесну вправо влево, результат тот же – пусто, не берёт, ну и чёрт с ним.

-Тихо, Ген Иваныч, потише, глядите: на конце плёса, вон чуть правее, ну видите? – шепчет Славка.

-Нет, ничего не вижу.

-Да, вот же! Ёлки – палки, ещё правее, стая уток плавает.

И только приглядевшись, среди серой ряби, рассмотрел чёрные точки на воде, которые то появляются, то исчезают.

-Ну, у тебя и зрение, я бы ни в жизнь не увидел.

-Привычка Ген Иваныч, привычка, каждый год, поди, на реке кувыркаюсь, видеть не будешь, значит, голодный останешься.

Славка, отложив весло в сторону, в спешке шарит ружьё, досылает патроны в патронник и ложится поудобнее в носу лодки. Мне ничего не остаётся, как осторожно смотать леску и замереть на своём месте. Лодка, плавно покачиваясь, медленно наплывает на стаю уток. Те беззаботно, кто кормится, ныряя под воду, кто чистят пёрышки, а кто просто плавают, словно поплавки на воде. На нашу лодку пока ноль внимания, и только когда мы подплыли к какой то невидимой черте, табун без видимой спешки дружно потихоньку стал удаляться, мы к ним, а они от нас, соблюдая какую то определённую дистанцию. Стрелять, конечно, можно, но Славка всё что – то тянет, выжидает. И уж совсем неожиданно бахнули два выстрела, почти дуплетом. Эхо, слившись в один резкий грохот, прокатилось по реке, и глухо увязло в заснеженной и сырой тайге. Утки махом поднялись на крыло и плотной стаей потянули вверх по реке, обогнув нас стороной.

-Ну и мазила, ни одной утки, - поддел я Славку, - утки под носом сидели, палкой можно было достать.

-Мне поближе хотелось, думал две – три штуки добуду, а не получилось. Одна – то вон плавает.

И правда, среди ряби и волн безжизненно покачивалась вверх брюшком уточка.

-Ну, молодец, зазря я тебя критиковал. Одна тоже не плохо, в обед непременно заварим. Тушёнка надоела.

-Это точно, за всё лето мяса свежего не видели.

-Так давай прямо сейчас пристанем, заварим, утку да пообедаем. Перекат этот меня, что - то достал, руки до сих пор трусятся.

Причалили в самом конце ямы, к большой чистовине. Натаскали сухих дров, плеснули немного бензина, и костёр заполыхал. Пока Славка ощипывал и палил утку, я приготовил таганок, принёс с речки воды для варева и чая.

День и есть день, хоть и пасмурный, и ветреный, Но всё равно день, как- то и на душе теплее. Славка попробовал, как приготовилась утка, и торжественно изрёк:

-Готово! Прошу к столу.

Утка и впрямь готова, до невозможности жирная, Но необычайно вкусная, так давно мы не пробовали утятины. Умяли мы её без остатку с сухарями, запивая горячим бульоном, а затем чайком.

Солнце в этот день так и не показалось. С низовьев Хулги тянет холодный ветер и тащит над самыми верхушками лохматые тяжёлые тучи. Из–за ветра дующего навстречу, лодка заметно сбавляет скорость, парусит и упирается, нам приходится усиленно махать вёслами, особенно на длинных плёсах, где течение реки слабеет, и лодка почти не движется. В этот день видно нам не удастся, намного продвинутся вперёд.

Через три километра проплываем устье ручья Балабанты-Виз и густую тайгу. Убегающий по мандалам вверх сосновый бор. Где-то там за мандалами в осенней хмари схоронилось священное озеро Балабанты, самое большое и загадочное в округе. На прямую до него всего километра полтора – два. Только всё никак не попасть на это озеро, на “изюминку“ Приполярного Урала.

-А ты, Славка, на Балабантах был, когда нибудь?

-Нет, не приходилось, нам туда лучше не ходить. Старые люди туда приходят, там капища – святые места, поэтому и озеро священное. Люди идут к своим богам, а зря нечего ходить.

В чём-то конечно Славка и прав, есть такие места, где попусту нечего болтаться.

-Ночевать, где будем, Ген Иваныч?

-Хотелось бы на устье Балабан-Ю, вот только успеем засветло или нет. На стрелке неплохое место для ночёвки, там высоко и дрова есть.

-Знаю, бывал там, ночевали однажды, место там и правда неплохое, дальше хуже будет, сплошь одни горельники. Пожары тут бушевали недавно, весь сосняк погорел, а кедрача пропало сколько.

Незаметно на тайгу опустились сумерки, в темноте осеннего вечера размазались очертания кустарников и близлежащих ельников, а дальний берег и вовсе стал неразличим. Лодка чуть слышно скользит по тихой воде вдоль берега. За день до одури намахались вёслами, и сейчас только подправляем, слегка подгребая, что - бы не крутило на месте.

Почти в полной темноте приплыли к устью Балабан-Ю. Причалив к берегу, вытащили спальники и раскидали их прямо на снегу, никаких сил больше не было, ни на костёр, ни на чего другое. Только в спальник и спать, и спать. Стянув отсыревшие сапоги, и скатав телогрейку, всё сложил в спальник под голову, с утра одеть хоть тёплое. Забрался в спальник с головой и застегнулся на все пуговицы. Согревшись в спальнике, я скоро задремал, снилось лето и почему-то не тайга, и даже не экспедиция, а какая то далёкая, чужая страна, где всегда жарит солнце, и растут ёлках бананы и апельсины. Приснится же такая ерунда, о чём и не думаешь.

Утро не принесло ничего нового, всё так же ночью шёл снег, и спальники замело, сравняло со снегом. Зима, зима безудержно давит и наступает со всех сторон, подминая под собой золотую осень. Заметно похолодало, даже уши пощипывает, значит, день будет морозный. Хоть бы один денёк без снега и дождя, тучи уже не ползут, цепляясь за вершины деревьев, а проносятся со свистом в сторону гор. И не такие они уж и чёрные, как были накануне. Похоже, за ночь они израсходовали весь свой запас снега и налегке, несутся прочь. На востоке над верхушками золотится рассвет, а в глубине тайги ещё клубятся сумерки. Как не хочется выбираться из нагретого спальника на ветер и стужу.

Сегодня первым у костра оказался Славка, видно замёрз и холод выгнал его к костру.

-Поднимайтесь, Ген Иваныч, завтрак готов, можно поесть и в путь.

-Встаю, встаю, - ничего не поделаешь, нужно подниматься. Натягиваю болотники и телогрейку. В первую очередь к костру, а затем можно и бежать на берег сполоснуться и привести себя хоть немного в порядок. Вода холоднючая, прям ледяная, - Славка, смотри, какая вода холодная, если не потеплеет, наверно и река встанет, как ты думаешь.

-Не знаю. Когда – как, когда и неделю шугу несёт, а когда и за два – три дня льдом покрывается.

-Да, а нам предстоят три ночёвки: на Савинской избушке, на Хулга – базе и где- то около Ясунта. Успеем или нет? Неужели никого не встретим на реке?

-Почему никого не встретим, всё равно, где- то лодки ещё на реке есть. Самое время промышлять утку. Не думайте об этом, лучше вот чайку попейте, да каша гречневая уже поспела.

-Когда это ты всё успел?

-Да я уже давно встал, замёрз, как собака. Спальник совсем не греет, старый, однако и худой, как сама жизнь.

Позавтракали как всегда быстро, на раскачку, просто у нас нет времени. Посидели чуть – чуть у костра, выкурили по сигарете, впитывая вместе с табачным дымом и тепло костра, которого так будет не хватать на реке.

И снова в путь. От Балабан-ю на правом берегу появились первые горельники. Там, где года два назад темнели ельники и золотились янтарём светлые, звонкие бора, торчат обгорелые, почерневшие от огня и дыма обезображенные деревья, некоторые, не выдержав сильных ветров, рухнули на землю, и то тут, то там среди стволов деревьев вздымаются причудливые корневища. Создавая фантастические и жуткие картины. Мёртвый лес - не пробежит зверь, не запоёт птица, лишь один ветер шумит, как бы укачивая уснувшую тайгу. Не скоро появятся в этих местах шустрый соболь, не проложит свой след сохатый, не запоёт на утренней зорьке птаха. Много времени пройдёт, прежде чем здесь поднимутся к небу великаны кедры, сосновые бора – бора беломошники. Горельники без конца и края, сопровождают нас почти до самого вечера. Правый берег реки превратился в сплошной непроходимый буреломник, и только вокруг заболоченных низин, каким то чудом сохранились островки зелёной тайги. И только когда сумерки поглотили очертания берегов, пропало ощущение безысходности выгоревшей тайги.

-Ген Иваныч, скоро уже и темно будет, хоть глаз коли, может, причалим да заночуем?

-Не спеши, пока ещё, можно плыть. Скоро будет устье Енготы, а там и Нерка-Ю, глядишь, и до Савинской дотянем. Течение здесь хорошее, да и камней нет, глубоко тут, плыть можно спокойно. Ночевать то в избушке, получше, чем в сугробе.

-Так то оно так, в темноте то мы избу и не увидим.

-Не проплывём мимо, не боись, она на яру крутом, а напротив курья здоровая – увидим.

-В избушке – то, конечно, просушились бы, насквозь мокрые, от этого и мёрзнем. А кто там воет то, там внизу? – Славка закрутил головой, приподнялся в лодке, - вот, вот слышите?

И точно, снизу чуть слышно, раздавался тревожный, чей то крик.

-Слышу, то слышу, но тоже не пойму, то ли птицы кричат, то ли зверьё воет. Пониже спустимся, там и разберёмся.

На душе сразу стало, как - то муторно и неприятно. Одни на сотни вёрст, что случись и помощи ждать неоткуда. Да ещё эта темнота вот – вот накроет всё вокруг. Осенние ночи, хоть глаз выткни, ничего не увидишь. Минут двадцать плыли в тревожной тишине и мерном плескании волн, только непонятные звуки, доносившиеся до нас, нарушали спокойствие наступающей ночи. И лишь когда нашу лодку вынесло за поворот, всё стало на свои места.

-Славка, это же лебеди! Слышишь, как кричат, их там целый табун, да, убери ты это ружьё, пальнёшь ещё случайно.

-И правда, лебеди, а я то думал, зверь орёт. Их же там не один десяток, такой гвалт устроили. Аж уши вянут, в темноте и не утихомирятся, вот черти.

С души, как камень свалился, всё же мы не одни. Где - то рядом лебеди устраиваются на ночлег, поэтому видно и развели такой переполох.

-Ну, её, эту избушку, давай, Славка, тут заночуем. Пока ещё что - то видно?

-Давайте, костёр разведём и тут, бензин у нас есть. А обсушиться и завтра сможем.

Через пять минут у нас уже полыхал костёр. На колышках вокруг огня парили, просыхая портянки и сапоги. Славка, сидя у костра в носках разглагольствовал, как он охотился и точно так же, коротал осенние длинные ночи у костра.

-Слышь, Славка, а что это лебеди ещё не улетели. Пора наверно, уже всё снегом завалило. Лебеди же улетают, когда ещё снега нет.

-Наверно что – то случилось, если не улетели, завтра увидим. Они же где – то рядом.

Позавтракали и собрались, когда ещё не рассвело, столкнули лодку в воду и снова в путь.

По утрам здорово подмораживает, но шуги пока не видно, а если так, значит, дня три в запасе у нас ещё есть. А за три дня мы должны добраться до дома. От перспективы вмёрзнуть в реке, аж мурашки поползли по коже, вмёрзнуть в шугу или в лёд это труба. На берег не выйдешь, ни какими судьбами, один только путь – это пробивать лед топором до ближнего берега, а если резину у лодки прорежешь, то вообще ко дну уйдёшь. От невесёлых мыслей меня отвлёк Славкин шёпот:

-Вон! Вон они, в омуте у того берега, ох и много их там, - сигаретой машет в сторону противоположного берега.

-Вижу, вижу, не маши ты так своими руками. Лучше давай поближе подгребём и посмотрим их вблизи.

Стая белоснежных лебедей, словно белой пеной накрыла тихую заводь в пойме реки. В предрассветных сумерках птицы, кажется, ещё безмятежно спят, спрятав свои горделивые головки под крылья. Но это только так кажется, стоило, нам приблизится к отдыхающим птицам, как раздался встревоженный голос лебедей. Не все, значит, спали, кто – то из них постоянно следил за рекой, тайгой – всем тем, откуда может грозить опасность. Лебеди встрепенулись, и над рекой разнёсся встревоженный трубный крик лебедей. Стая дружно зашевелилась, медленно отплывая к берегу, отступая от приближающейся лодки. Мы замерли, как истуканы, боясь шевельнуться, забыв про вёсла, и про всё на свете. Лодка без управления, медленно кружась, проплывала мимо стаи лебедей, нас проносило совсем рядышком, как вдруг неожиданно, от стаи отделились десятка два птиц, и громко хлопая крыльями, с шумом взмыли в небо. Лебеди, набирая высоту, проплыли, прям над нами, медленно и плавно рассекая крыльями воздух.

-Смотрите, Ген Иваныч! Молодняк же это летит, видите, какие – то они серые.

И, правда, на крыло поднялись молодые птицы, ещё не вылинявшие до конца. Плотную стайку молодняка по краям сопровождали взрослые лебеди. Они выделялись и большим размером, и своей белоснежной чистотой.

-Так вот почему, Славка, они ещё не улетели на юга. Пока молодняк не окрепнет, не наберётся сил для такого перелёта, лебеди никуда не улетят, и стая так и будет жить на реке.

Долго ещё до самого поворота, пока мы не скрылись с глаз, нас сопровождали беспокойные крики лебедей.

Где - то часа через два, мы, наконец, увидели с левой стороны, высоко вздымающийся песчаный яр, где в густых зарослях черёмухи притаилась Савинская избушка.

-Ну что, Славка давай зайдём в избушку, глянем что там, а может и чайку закипятим.

-Давайте заглянем, давненько я уж тут не бывал.

Избушка встретила нас полумраком, сырым запустением и неприбранностью, запахом залежавшихся прелых оленьих шкур.

-Да, давненько тут никого не было, даже жилым духом не пахнет. Одно хорошо, сухих дров кто-то целую кучу наготовил, - заглянув под нары, сообщил Славка, - а так тут и делать нечего. Всё равно костёр лучше на улице разводить, эту хибару не протопишь.

-Пожалуй ты прав, если с печкой свяжемся, до вечера придётся тут сидеть, а времени в обрез. Вот хотелось как лучше, а получилось, как всегда, даже хуже. Зима на пятки наступает, зараза поджимает, ни одного дня продыху, вот – вот река встанет. Даже и спиннинг в руки не берём.

-Какой спиннинг, Ген Иваныч, холодрыга, вёсла из рук не выпускаем.

-Ладно, пойдём на улицу костёр разводить, посмотри, может, где солярка есть, бензин жалко переводить. Сколько ещё ночевать в снегу придётся, кто знает, – набираю охапку сухих дров и щепок для костра, - Славка, забирай чайник, да пойдём, нечего тут делать.

-Солярки не нашёл, зато вот, береста есть, - появился Славка на улице, в одной руке чайник, а в другой рулончик бересты.

Костёр развели на старом кострище, где уже не один год костры согревают проплывающих мимо рыбаков и туристов.

-Вот она и избушка, Славка, правда, пустая, и видно давно никого не было. А следующая теперь будет в Ния-Ю, может там, кого встретим.

-Там – то уж точно, кто-то должен быть, наверняка охотники ясунтские осенюют.

-Ну, если так, допивай чай, да поехали. Эх, успеть бы сегодня засветло до Ния-Ю, всё же избушка – это и крыша над головой, и тепло, - которого нам сейчас так не хватает.

А сегодня даже днём не стаивает корочка льда с бортов лодки, лёд с вёсел приходится частенько отбивать, иначе вёсла становятся, тяжелые и не уклюжие. Стараясь не брызгать водой, забрались в лодку и снова вперёд, медленно, слишком медленно отступают назад занесённые снегом берега. Плёсы длинные и глубокие навевают тоску. Чем дальше, тем река становится полноводнее и шире, всё меньше перекатов, где река хоть немного разгоняется и лодка стремительно скользит вниз по течению. А на прямых и длинных плёсах течение ослабевает, и не дай бог, если на встречу задует ветер, тогда лодка норовит, как парус двигаться в обратную сторону. В такие моменты, нам со Славкой приходится упираться, что есть силы, грести вёслами, забыв про усталость и холод, что бы хоть немного двигаться вперёд.

Как мы не торопились, но к устью Ния-Ю засветло мы не успели. Темнота плотно окутала тайгу. Дальше плыть просто стало глупо, но мы всё же пытаемся добраться до устья, рискуя налететь в кромешной темноте, на какой ни будь камень. Плывём практически на ощупь, прислушиваясь, не зашумит ли впереди вода, перекатываясь через торчащий из воды валун. Всё же наше упрямство оказалось не напрасным, на повороте с левой стороны реки из просвета темнеющей тайги показалось устье. Ния-Ю тихая и незаметная река, петляющая по болотам и торфяникам, а перед впадением в Хулгу, вообще кажется, не движется, и мы без особого труда направляем свою лодку вверх по Ния-Ю.

-Где же эта избушка, Славка, я то был в ней всего один раз, да и то давно, сейчас уже и не помню.

-Метров двести – триста, да мы её увидим, она не далеко от берега.

Медленно продвигаемся вперёд, в притирочку к левому берегу, но никаких признаков избушки или людей не видно. Пустынно – тихий берег, тальники и снег, и больше ничего. Где- то же должна быть избушка, а возможно там есть и охотники, тогда там есть и лодка, на которой, в крайнем случае, можно будет добраться до Саранпауля.

-Где же эта избушка, мы наверняка с пол - километра проплыли, а не двести метров.

-Сам не пойму, Ген Иваныч, пропустить мы её не могли, а может она на той стороне?

-Да, ты что, Славка, тоже не помнишь где она.

-Вроде, где - то тут, я был то в ней всего пару раз и то под градусом.

-Тогда, давай ещё немного поднимемся и вернёмся по той стороне.

Поднимаемся всё выше и выше, но ничего нового, никаких следов пребывания людей, кругом чистый не тронутый белый снег. Плыли до тех пор, пока не упёрлись в перекат.

-Всё, Славка, впереди перекат шумит, слышишь? Я точно помню, до избушки перекатов нету. Теперь давай к тому берегу, спустимся, посмотрим, что там.

Разворачиваем резинку и, прижимаясь к правому берегу, подгребая, начинаем сплавляться вниз. Плывём не торопясь, стараясь, разглядеть в кромешной темноте признаки избушки. Но ничего, а вдобавок к нашим бедам, повалил густой и липкий снег. До снегопада хоть что-то было видно, а теперь вообще ничего.

-Вот она! – всполошился на носу Славка, - вот она чистовина, там, наверняка и избушка.

-Ну и глазастый, ты чёрт, а я ничего не вижу, давай, причаливаем тогда.

Привязали лодку к кусту тальника и полные надежды, увязая в снегу, отправились на поиски избушки. Чем дальше шли, тем быстрее таяли наши надежды на ночлег под крышей. Обойдя вокруг поляны, снова вышли на берег, всё ясно – избы здесь нет, как нет и людей. Снова одни, на сотню вёрст – ни кого, и тоска накатила с новой силой. В груди что – то сжалось и защемило от беспомощности и одиночества. Хотя какое одиночество, мы вдвоём, а это совсем другое дело.

-Ничего в такой темноте на реке мы не найдём, давай лучше на ночлег устраиваться, и устал я сегодня.

-Я тоже, что - то умотался, шутка ли весь день из рук весло не выпускать, аж спина заболела, - натянув поглубже шапку и шмыгнув носом, Славка, устало, сгорбившись, направился к лодке, - Ген Иваныч, а костёр?

-Если варить ничего не будем, зачем костёр? Утром раскочегарим, а сейчас лучше выспаться.

-И, правда, где сейчас в темноте дрова найдёшь. Темнота, хоть шар выткни и, - раскатав спальник, в чём есть забрался внутрь, ладно хоть сапоги снял.

-Славка ты прям как эскимос, упал в сугроб – выспался и дальше пошёл.

-Будешь тут эскимосом, я уж три дня не умывался грязный весь, ледяной водой разве отмоешься. А ещё бабье лето называется.

Мне ничего другого не остаётся, как последовать за Славкой. Залезаю в спальник, но шапку и сырую фуфайку всё же снимаю и закладываю под голову. Усталость и апатия берут своё, не обращая внимания на валивший снег и холод, забываюсь в сторожком сне.

Наступившее пасмурное утро не принесло никакого облегчения, болит спина, и ноют руки, всё просит отдыха, но отдых будет только когда вернёмся домой. Всё так же идёт снег, с трудом нахожу место, где спит Славка, его сальник напрочь заровняло снегом, а на месте лодки просто сугроб. А на том берегу, на бугре, из – за кедра, как привидение выглядывает избушка. И надо же проплыли в трёх шагах и не увидели, а могли бы и поспать, как люди, в тепле и под крышей.

- Славка! Поднимайся, избушка – то, вон она.

Вмиг, из – под снега появилась заспанная физиономия.

-Где? – вытаращил глаза Славка, - где она зараза, - и, увидев избушку на противоположном берегу, окончательно проснулся. – Вот это да! Надо же спать в сугробе, когда изба в пяти шагах.

-Вставай, поехали в избушку. Растопим печь, немного обсушимся, заодно приготовим, что ни будь поесть, эта тушёнка, да чай уже надоели.

Через минуту мы были уже на той стороне, в избушке. В углу, в сторонке были аккуратно сложены дрова, рулончиками заготовлена береста и даже на столе стояла заправленная керосиновая лампа. Но, похоже, и здесь давненько ни кого не было.

В избушке мы задержались часа на два, впервые за эти дни с утра до отвала наелись, немного отдохнули и отогрелись. Но сколько не сиди, ближе к дому не будешь, пора двигаться и дальше.

Спустившись к устью Ния-Ю, мы только ахнули, от берега до берега по реке шла шуга. Осколки льда в снежной массе, чуть слышно шурша, проплывали мимо нас. Было жутковато смотреть на бесконечное движение ледяного потока. В любой миг шуга может создать затор на крутом повороте реки, намертво закупорить русло и всё труба. В таком случае выход только один, бросать лодку и пешком по колено в снегу пробиваться до дома.

-Вот это бабье лето, Ген Иваныч, в самую пору лыжи доставать, а мы на лодке. Но ничего, вдоль берега ещё можно пробраться. Днём всё равно потеплеет и шуга исчезнет.

-Значит плывём. Сегодня мы с тобой просто должны добраться до Ясунта, там же у тебя вроде, кто - то есть из родни. Поди, не бросят в беде, на дюральке то за час доберёмся.

-Конечно, лишь бы только попасть в Ясунт, в любое время подбросят в Саранпауль.

День прошёл, как обычно. К обеду поднявшееся солнце прогрело над тайгой воздух и стало очень напоминать весну, вдоль реки потянул тёплый ветерок, снег загрузнел и местами стал подтаивать, по берегам защебетали птахи. С бортов лодки исчезла корка, прочно державшаяся последние дни, даже шуга и снежная каша исчезли, растворились. Только вода в реке оставалась такой же холодной и неприветливой.

К вечеру на закате дня, мы всё же сумели добраться до Ясунта. Из – за очередного поворота, на высоком песчаном яру показалась деревушка, совсем махонькая, всего то около тридцати домиков.

-Всё же добрались, успели, Ген Иваныч, я сейчас в деревню сбегаю, Никита дома должен быть. Он нас и увезёт, лодка его вон причалена, теперь нам и шуга не страшна.

-Ладно, иди, давай быстрее, узнай, как там дела.

Причалив к берегу, Славка исчез в деревне, а минут через пятнадцать вернулся, со своим родственником.

-Вот, Ген Иваныч, чай зовут пить, а я им и говорю: торопимся, спешим, некогда чаи распивать, а им - то хоть бы что.

-Нет, Славик, конечно спасибо, но нам действительно нужно быстрее в Саранпауль.

-Видишь, Никита, начальник говорит, что торопимся, чай не будем пить.

-Однако ладно, вам виднее. Подождите немного, тогда сейчас бензин принесу, и поедем.

Через час мы уже были в Саранпауле,

Поблагодарив Никиту, выгрузили своё барахлишко, и лодка, набрав скорость, стремительно скрылась в темноте ночи.

-Вот и кончилось бабье лето, Славка.

-Да, зима на нас наехала, кое – как убежали, ещё бы чуть – чуть и трудновато нам бы пришлось.

Пойдём, в сарайку, затащим лодку и барахло, завтра я всё заберу.

Занесли в сарай отсыревшие спальники, рюкзаки и прочую мелочёвку, под конец заволокли резиновую лодку.

И только когда Славка исчез в переплетении тёмных улочек посёлка, на меня накатила дикая усталость. Всё позади, пять суток сплошной нервотрёпки. Отдых превратился в настоящий экзамен, который мы со Славкой, в общем – то выдержали, пускай не на пять, но на троечку это точно. Не запаниковали, не сорвались, всё выдержали, и всё осталось позади. Это и хорошо, скоро всё забудется, поблекнет острота ощущений в повседневной суете и однообразии студеных зимних вечеров, колючих метелей.