- Какой он всё-таки мальчишка! – плачет няня… Я в бескозырке, голубых штанишках, и чувствую спиной всю зыбкость трапа. Из провожающих – лишь няня с грустным папой… Вот-вот отчалит белый пароход, а мне седьмой пошёл сегодня год… Фотограф, словно пудель, суетлив; установив свой новенький штатив, кричит: «Смотри, отсюда скоро выпорхнет синичка!» Я знаю, никакой синички нет, и я не улыбнусь ему в ответ… На трапе – девочка с тонюсенькой косичкой, матрос усатый скалит жёлтый рот; гудит, как улей, петроградский порт… Моя кузина, или просто «Лизка», всё время строит глазки офицерам, и кто её учил таким манерам?) Велит, чтоб звали не иначе - «Сьюзи»; у Лизки две пшеничные косы, а мордочка – как будто у лисы… Вчера она гуляла по аллеям с каким-то длинноногим шарлатаном, и этот длинноногий шарлатан, кузину взяв под острый локоток, твердил, как попугай: «Шарман, шарман…» А после Лизка (волос – на пробор), Играла партитуру в «ля минор»… Вздыхала нянька: «Новый ухажёр…» и в белый фартук тихо так сморкалась; а Лизка пуще прежнего старалась… Вот верно говорят – любовь слепа! И только добродушный мой папА, раскачиваясь в такт в уютном кресле, рукоплескал и всё кричал «прелестно»… Я, наконец, допил свой гоголь-моголь и шарлатану показал язык – подумаешь, какой нашёлся щёголь! А он вдруг зло блеснул пенсне в ответ И стал зелёным, словно мой берет… И, слава Богу, этот щёголь Лизкин нас проводить на пристань не пришёл, не нёс до парохода чемоданы… А здесь такая вонь и толчея: носильщики, и рыба, и бакланы, и барышни, и чопорные дамы… У этих толстых щепетильных дам я как-то на картинке видел сам), в чулок ажурный не влезает ляжка; чулочек держит белая подвязка, а сверху белым облаком – рейтузы… - Я на тебе женюсь, - сказал я Сьюзи, - как только возвратимся в Петроград! ПапА велит запрячь кобылу в бричку; поедем, обвенчаемся с тобой… Я улыбаюсь… И седой фотограф мне машет на прощание рукой - ну вот и всё, лети, моя синичка!.. - Отчаливаем, Лизка! Ветер – вест! - Скорей бы уж добраться до Парижу… - Парижу я пока ещё не вижу… И вдаль смотрю, пока не надоест. …Париж, Париж! Там заросли настурций, Там орхидеи, может быть, цветут и кофе с круассаном подают на серебре фамильном по утрам… Скорей в Париж, бегом от революций И прочих, неприятных сердцу, драм! Давно растаял вдалеке причал… - Ты слышала, папА вчера кричал, Что не оставит родины и флота?! - Ты думаешь, мы не дождёмся фото?.. - Пойдём-ка лучше, милый, по местам… Приснилось мне, наверно - через год, под сапогом усатого солдата: красивый снимок - мальчик, пароход история – она не виновата!), каллиграфически в углу на фото дата – семнадцатый для Петрограда год… В оранжереях вдруг зацвёл гранат, Но только не для нас с моей кузиной; В Париже пахнет горькою чужбиной, И кровью пахнет милый Петроград. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
