Яффа Вот Яффа свернулась клубочком у моря, ей спинку ласкает полуденный бриз и два флибустьера схлестнулися в споре: -кому же достанется лакомый приз. А «приз» – это я, разомлевший от зноя, слегка ошалевший и жаждой томим, но так уж ведётся от дедушки Ноя -здесь каждый приезжий до дырок любим. И к вашим услугам – любые забавы, услада для тела и духу еда, и если вы платите, значит вы правы, а если вы правы, то значит – всегда! Сегодня я стану заложником квоты: лишь только сгустится закат, я выйду на пляж, где рядами, как шпроты, шикарные дамы лежат. И выкатят следом халдеи винища, коньяк и, конечно, «Перно», а завтра, Бог даст, будет день – будет пища, и будет головка «бо-бо». ...Горбатая Яффа с полоской причала, где ствол минарета – в закат, где сорок веков – до обидного мало! – на ниточке тонкой висят... Тропой вдоль чаши Кинерета Тропой вдоль чаши Кинерета, как Он когда-то, налегке, бредёт и пишет слово «рыба» паломник веткой на песке. И камни гор, и тропы эти, уже лежали здесь тогда, когда по ним Христа ступала в пути уставшая нога. А этот путник мог быть лучшим в толпе Его учеников, и он мог знать гоненья Рима, и пламя жертвенных костров. А кровь пролитая людская впиталась в почву этих мест, и вот уже по красной глине и я тащу свой тяжкий крест. И пусть венец мне лоб не ранит, и не отмечен я бичом, иду дорогой длинной этой, под крест подставивши плечо. Моим израильтянам Вечерняя Хайфа, полоска прибоя, на пляже пустынном навесов грибы и роликобежцы скользят чередою, и лает собака у самой воды. А дальше, на мокрых камнях волнореза, в густеющем мраке почти не видны, сидят рыбаки в состоянье пареза, надеясь поймать отраженье Луны. Бетонные ленты твоих променадов и столики ночью открытых кафе твердят на иврите: «Бросать нас не надо», а я понимаю, ведь я – «подшофе». И в завтрашнем «Боинге», мчащем на север, я буду с тоскою всех вас вспоминать, но милые сердцу ромашки и клевер на финики вряд ли смогу променять. Монолог Понтия Пилата четырнадцатого числа весеннего месяца Нисан Зной падает в сады Ершалаима, Перед грозой он тяжек и недвижим. Что делаю я здесь, вдали от Рима, В том городе, который ненавижу? Опять виски сковало жуткой болью, Что пишут мне? Волненья в Галилее? Троих казню. А одного – на волю. Так Я решил, правитель Иудеи! -Ты Сыном Божьим звал себя, преступник? С Тиберием сравнил себя ты в шутку? Твой бог один теперь тебе заступник, А муки на столбе, поверь мне, жутки! Подписан приговор Синедриона, Умрёшь за то, что звал себя Мессией. Какой глупец! В руках центуриона Навряд ли мне докажешь, что всесилен! Но что со мной? Как душно и тревожно! И солнце будто в небесах погасло... Ты прав, Иешуа? И снова невозможный, Ужасный запах розового масла! А накануне Пасхи иудейской Каифа требует Вар-равва на поруки. Страшней мятежника философ галилейский. Да будет так! Я умываю руки! Via Dolorosa Солце пьёт мою жизнь, будто овод слепой, В каплях крови терновый венец, И висит, словно меч, над моей головой, Стаей коршунов близкий конец. Мнится в мареве знойном лепёшка и кров, Губы лижет распухший язык. Это что там – толпы обезумевшей рёв, Или львов ненакормленных рык? Плачут бельма твои, пожилой иудей, Грустной цепью шагают слепцы... Я давно всех простил – и врагов, и друзей, Даже тех, кто душою скопцы! Новой верой наполнил пустые мехи, Сосунка оторвав от сосцов. Он в кровавых слёзах искупает грехи Отошедших от Бога отцов. Что рыдаешь, Мария, как будто навек Нам придётся проститься с тобой? Видит Бог, я теперь, как и ты, – человек, И уже возвращаюсь домой! Что желаешь ты, женщина из Магдалы? Как и я, ты сегодня ничья! Но секут отголоски досужей молвы Имя доброе хуже бича. Где же наши друзья, Симеон и Андрей, И мечом опоясанный Пётр? Ожидают они, что у райских дверей Им петух на заре пропоёт? Эту чашу, что нынче мне подал Отец, Выпить должен по капле до дна. Но насмешка солдата – терновый венец – Станет символом Судного Дня! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
