4 сентября 2006 года скончалась Ольга Бешенковская - большой, самобытный русский Поэт. Сегодня ровно 10 лет с той печальной даты. Отношение к Личности и её творчеству определяется тем интересом, который не угасает и после физической смерти. У Ольги Юрьевны и по сей день тысячи читателей и почитателей. В августе этого года увидела свет книга, посвящённая памяти Ольги Бешенковской «И надломиться над строкой». В неё вошли не только подборки стихов Поэта из многочисленных её книг, но и отзывы читателей страничек О.Бешенковской на сайтах «Стихи.ру», «Проза.ру», поэтические посвящения, отрывки из эссе, воспоминаний, литературных исследований её творчества. Предлагаем вашему вниманию небольшую подборку стихов О.Ю.Бешенковской *** Где-то там, на окраине занятой спешкой души, В стороне от её и забот, и воскресного блеска, В захолустье моем - столько неба... Лежи и дыши Этим внутренним небом, другое закрыв занавеской... Всё лежи, и дыши, и следи из-под лёгких бровей, Как мелькают века и, казалось, бесплотное - зримо: Вот зелёные рифмы звенят в окончаньях ветвей... Вот осенние гуси спасаются в сторону Рима... В синема синевы словно фильм повторяется миф. А когда засыпаю (и вместе со мной - недоверье), Рассыпается «РИМ»... Из него сотворяется «МИР»... И спасают его тихим скрипом гусиные перья. Прилунится перо на морозный квадратик листа... Но нескромные – «вечные» перья, вы не были в небе. И какое там небо - была бы хоть совесть чиста... (Мы и в небо-то смотрим, волнуясь о взлёте и хлебе) И когда нам лежать? Если только уже не дыша... Но лежи и дыши, если век на мгновенье отпустит. Пусть измотан твой мозг. Пусть промотана даже душа, Кроме неба, которое светится там, в захолустье... *** Я хожу по растеньям... За что мне такие права? Человек - неврастеник, Но в чем виновата трава? Ждешь у моря погодки, Когда улыбнется - бог весть... Только тяжесть походки - Совсем не по адресу месть. Это невыносимо: Понять, что по жизни идешь, Что трава - Хиросима Под бомбами наших подошв; Что ее униженье - Твое возвышение, Пирр... Что в основе движенья - Невольно растоптанный мир; И что мира основа - Движенье по вечной канве... ...Это, в общем, не ново, Но, Господи, - шаг по траве... * * * Каким ты будешь, будущий язык? Один для всех - как музыка и небо… Один для всех: для Фета и для Феба, Для коренастых сеятелей хлеба И бледнолицых пахарей музык. Чем будешь ты, - рисунком или словом? Ты ко всему заранее готов: И молча в спектре вылиться лиловом, И выразиться в запахах цветов… Готов для всех признаний и наветов - Дарить оттенки слуху и очам, Готов своих пленительных поэтов И утешать, и мучить по ночам; А я - лететь к тебе издалека… Хоть мой скафандр - фланелевый халатик - Смешон в хрустальной готике галактик, Но вдруг пронзит восторгом и охватит Прикосновенье к тайне языка. И зазвучат - и слышала не я ли - Уже в моей языческой дали - И борозда раскрытого рояля, И клавиши подтаявшей земли… * * * Мы засиделись в детстве дотемна. Унылы гаммы азбучной машинки. Тысячелетних истин глубина - Пристанище лягушки и кувшинки, Щи кислые - как привкус наших дней, Среди кастрюль, играющих в горелки... Мельчает жизнь. Но в полночи над ней - Совпавших тел сияющие стрелки... И колонок, оторванный от белки, Всё рыщет ёлку в химии огней... ...Ещё чуть-чуть - поверю в мир иной, Не в миф, а в сказку бледно-голубую, В лазейку эту, первую, любую... (Безумствам всем - беспомощность виной). Ну как же так... Ну пусть хотя бы так: Как с тенью - тень, с растением - растенье, Сольются строки в солнечном сплетенье До боли были... Навзничь - и во мрак... Как хорошо, что выключили свет - Почти на том... На обморок похоже. Не видно лиц. И рвётся вон из кожи Душа, которой - выдумали - нет. Как жаль, что ночи наши коротки. Как пахнет кофе - горький сгусток ночи... И как щемит: ещё, вдвойне короче И ночь его, и линия руки... * * * Что, явившись, познать и взрастить На прожжённой земле? Звука б отзвуком не извратить Как берёзу – в золе, Света – отсветом, жизнью – судьбы, Жизни – смертью шута. Хоть свистулька, хоть пафос трубы, Лишь бы – нота чиста. Да не застил бы свет бытия Быт румяных калек... Я – беспутная совесть твоя, Мой безнравственный век! – Где двухглавы осёл и орёл На единой шкале; Где над Зоей петля – ореол, Над Мариной – колье. Где над миской поднять головы Косяки не велят; Где последний музей синевы – Новорожденный взгляд. Девальвация Бога и спрос На копеечный рай, И под окнами – хрюканье роз... (Только знай, удобряй). Я не знаю, какой холодок Под лопатку скользит... Страшно только, что небо – глоток, И что тело – транзит. Чем такую судьбу выражать: Реактивным мелком? Мельком? И на крутых виражах Стоном под языком? Кисло-сладко дорогу бранить, Не меняя билет... Обрывается лайнера нить Или ангела след? Век мой сизый, тебя не виню. Клюй с панели, как все. В переулках и на авеню Небо в звёздной росе! Я сегодня такое смогу – Океан переплыть! Рвётся вена – к бумаге – в строку Синеву перелить... ПАМЯТИ ПОЭТА Слава богу, что так, в Елабуге, а иначе бы шли за гробом равнодушно смурные лабухи, каждый – нанят, и каждый – робот. А в Париже или в Берлинии провожали бы языками злыми. Платьями – сплошь павлиньими. (Время – бросить последний камень...) Кто травил – тот бы первый – плаксою над челом, что уже увенчано... Если мазал при жизни ваксою, возопил бы: «Святая женщина!» Ты и так им, как Богородица, отдала всё своё святое... Не страдают от безработицы. Не бывает у них простоя: расшифровывают, печатают, набиваются в фавориты... Хорошо, что ушла, печальная, прямо к Богу! – Без волокиты... И - поклон тебе от поэзии. И – ночной мой дрожащий шёпот... Мне легко танцевать по лезвию: у меня – твой бессмертный опыт... * * * Провинциальный мой покой встревожит разве телеграмма… Пригубить три бодрящих грамма и надломиться над строкой… Да не своей, а Мандельштама. Наверно, я уже в раю, поскольку так и представляла обитель тихую свою, где кружка, книжка, одеяло. А если кто-то скажет: «Мало…» - Глупец! Над бездной… На краю… Спартанский, нет, германский дух, нет, философия солдата в любом бою: обнимешь брата - и рад. И жизнь - жужжанье мух! Вон, заплутавшая, одна все бьётся в свет, слюду ломая… Какая разница, какая эпоха, непогодь, страна… Немного красного вина, немного памятного мая… Вздохни. К окошку подойди… А там - там целые романы: голубоватые дожди, голубоватные туманы… И в белой плесени платаны, как в седине… Как - позади… Из цикла «Диагноз-последние стихи» Цикл «Диагноз», это самые последние стихи, которые Ольга Бешенковская написала уже как прощание с жизнью, зная, что дни её земного существования практически сочтены. Эти страшные и прекрасные строки говорят сами за себя... Алексей Кузнецов * * * Ну не торопить же эту дату... Просто жить, любуясь на зверей. Белка, лира тёплая, куда ты? Мы с тобой придумаем хорей! Сочинить бы солнечную книжку, Чтобы листья на деревьях – в пляс, Чтобы кошка в рыженьких штанишках С холмика за домом поднялась... Но опять нездешним острым светом Взгляд мой тихий режет и болит. Отчего суров Господь к поэтам, А подонкам так благоволит? Не ропщу – сравнив судьбу с другими, Просто жжёт навязчивый вопрос... Пусть моё бесхитростное имя Станет маркой новых папирос: Господа, курите на здоровье, Пейте жизнь! Танцуйте в гололёд! Опрокинет шприц с нечистой кровью, Или в небе лопнет самолёт. У Неё в богатом арсенале Войны, наводнения, слова... Ну а душу – как бы ни пинали, Всё равно, упрямая, жива! 07.12.05 * * * По небу ангелы бегали и оставляли следы, лёгкие, розово-белые, тоньше морозной слюды. Яркое солнце ноябрьское тихо за крыши скользя, было похоже на яблоко, так, что банальней нельзя. Вот ведь какая идиллия, если о жизни всерьёз. Кремль, и Рейхстаг, и Бастилия ниже, чем уровень слёз... 07.12.05 * * * Что поделаешь, мы не бессмертны, не бессменны, не пали с небес... И судьбы голубые конверты получаем с доплатой и без. И теперь, в ожиданье итога, усмехнусь, посмотрев на часы, что грехи в бухгалтерии Бога нерадиво кладут на весы... 08.12.05 * * * Картинных галерей щадящий тихий свет, Торжественный покой страстей, зажатых в рамы. Как ясно на душе... Нас не было и нет. И чей-то острый шаг – как зуммер телеграммы. Мне живопись давно дороже, чем слова. Я так и вижу рай: с ликующим паркетом... Вот бабочка Дега... Вот мокрая трава... А за окошком вход, оцепленный пикетом. 08.12.05 * * * Я в белый коридор ступила,шелестя, Отметив на ходу, что здесь не мел, а мрамор... Один порыв – туда, где сын – ещё дитя, Второй – туда, где ждут, обнявшись, папа с мамой. Вот так бы и застыть: ни взад – и не вперёд... На этой высоте – дыханье с перехватом... Невидимый другим пронзительный полёт, Где чувствуешь себя смертельно виноватым. 09.12.05 * * * Всё будет так же, как при мне, хотя меня уже не будет: щербинка эта на луне и суетящиеся люди. И золотое Рождество с его цинизмом, китчем, сказкой, и детской правды торжество в тетрадке, названной «раскраской». Мы наполняем трафарет беспечной зеленью надежды. Шальной прибой, полночный бред, зимы весёлые одежды. И вдруг в предчувствии конца печаль под сердцем шелохнётся. И от Небесного отца лицо к земному обернётся. Какой отчаянный бедлам трудов и дней беспутно ленных... И сердце рвётся пополам на Здесь и Там, на две Вселенных... 09.12.05 * * * Белка считала кошку мою – разбойницей. Кошка считала, что белка была нахалкой... А по-моему, в мире всё ещё успокоится, упокоится, просвистев в воздухе яркой скакалкой. У меня уже очень мало осталось времени: 90-й Псалом звучит сурово и просто... Разбирайтесь сами. Мне дороги оба имени. Распахать бы поле, успеть бы посеять просо... * * * Мне опостылела кровать И смирный саван шить... Мне надоело умирать – И я решила – жить! Вернуться к прерванным делам, К укладке кирпичей Наперекор антителам И выдумкам врачей. Любой нарост – не больше гланд, И, значит, скажем: нет! Что знает бледный лаборант О силе наших недр... О сопромате от Стиха, О рифмах начеку... Проснёмся раньше петуха: Весна, ку-ка-ре-ку!.. 10.12.05 * * * От первой строчки всё, от первой строчки... Всё заморочки, и дойти до точки. И вдруг себя увидеть из трамвая: Живая! Ещё живая! Ещё друзьям протягиваю руку, Ещё успею выучить науку. Залечь бы только с книжкой на диване... Кто там шепнул: «науку расставаний...»?.. АЛЕКСЕЮ КУЗНЕЦОВУ Любимый, прощай и прости, Что мало стихов посвятила. Сначала ссыхались в горсти, Мерцая гордыней, чернила. Потом наших дней круговерть, Пелёнки, и плёнки, и гости. И, кажется, столько стерпеть Должны мы без приступов злости. И вот роковая черта – За ней не напишешь и строчки. Любимый! Я больше не та, Я вижу моря и листочки. На ней, на черте роковой Виднее любовь и разлука, И если б Амур был живой, Он выстрелил снова из лука. 24 августа 2006 года | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
