Пётр Иванович не находил себе места от тоски и печали. Полгода как

отошла в мир иной его Нюра, Царствие ей небесное. Остался он в доме

совсем один. Правда, дети, внуки-правнуки жили неподалёку: в

райцентре. Но у каждого свой дом, своя семья, свои заботы

У него было трое сыновей и дочь Катерина. После смерти Нюрочки

они звали его к себе жить. Но как он мог уйти от родной могилы? Кто будет

ухаживать за ней, птичек кормить?

Как и все в его краю, Пётр Иванович верил, что на могилки

прилетают души умерших в виде птичек. И он, первым делом, на кладбище

посадил в изголовье дорогой могилы берёзку, а пока она не выросла,

повесил кормушку на столб, вкопанный рядом с крестом. Каждый день

старик носил на кладбище зёрнышки, чтобы жена не думала, что он её

забыл….

Да разве можно забыть счастливые дни вместе с нею, единственной!

Забыть, как он, дважды горевший танке, переживший все ужасы и тяготы

великой войны, поседевший, вернулся в свою деревню? Его-то родная мать

едва узнала! Что говорить об остальных! Отворачивались при виде его, не

поднимали глаз при разговоре. Не то, что брезговали, а так…. Не хотели,

наверное, смотреть на его уродство…. А Нюра полюбила его. Как будто

ослепла – видела только его душу. Эта память всегда с ним, но

прокручивались картины их совместной счастливой жизни чаще всего

именно там, на кладбище.

Ветерану шёл девятый десяток. Силы угасали, но он кое-как

управлялся по дому, ползал по грядкам, варил похлёбку, ходил в ларёк за

хлебом и молоком. Но пусто было в доме и в душе. Жена ушла, а ровесников

никого не осталось, круг знакомых и соседей тоже сузился.

Ему предлагали в помощь соцработника, но старик отказался: не мог

представить, что какая-то чужая женщина будет распоряжаться вместо

Нюры в их доме.

Пётр Иванович жил от встречи до встречи с детьми, которые

приезжали к нему каждую неделю по расписанию, привозили продукты,

лекарства, делали трудную работу.

Приближалась Пасха – святой день. Первый раз без Нюры….

Он привык за долгие годы жизни с ней в этот праздник,

исполненный светлой радостью, умилённо крестясь, торжественно

произносить с утра «Христос воскресе!» и слышать её ответ – «Воистину

воскресе!». А потом садиться всем за благословенный стол с куличами и

крашеными яйцами и разговляться после Великого поста, тихо беседуя о

приятных событиях в их большой семье.…

В страстную пятницу Пётр Иванович красил яйца луковой шелухой,

когда позвонил младший сын и сказал, что на Пасху они не приедут – дела.

– Отец, только ты не переживай, на родительскую непременно

приедем, – успокоил он.

Пётр Иванович положил на видное место старенький сотовый

телефон. В нём двадцать имён. Нажмёшь на кнопочку и услышишь родной

голос! Но старик ни разу не нажимал на эту кнопочку – боялся испортить

аппарат. Он ждал, что вот-вот само засветится заветное окошко и раздастся

мелодия его любимой песни «День Победы», а затем голос кого-нибудь из

родных.

В субботу позвонил младший сын и сообщил, что они тоже не

приедут – авария на фабрике. И Гриши, среднего, с семьёй не будет: он в

поездке, а дети на Пасху пойдут к его тёще.

– Ну, ничего, ничего, – шептал дед Пётр, – Катюшка уж обязательно

приедет. Раз не позвонила, приедет!

Наступило Христово воскресенье.

Пётр Иванович вытащил из комода пожелтевшую праздничную

скатерть, ещё из приданого Нюры, накрыл ею стол, выставив на него

нехитрые свои заедки и оставшуюся с поминок бутылку красного вина – и

стал ждать….

Он с утра ничего не ел – после Великого Поста надо было

разговеться свячёным яичком или куличом. Катюшка должна привезти.

Старик сначала выглядывал в окошко, потом вышел во двор, за

калитку…. Никого…..

Солнце уже было в зените, когда Пётр Иванович, захватив

зёрнышек, отправился на кладбище. Могилка жены была им убрана ещё

неделю назад и уже покрылась нежной муравой. Пели птицы. На берёзке

распускались первые листочки.

Он перекрестился.

– Христос воскресе, Нюрочка! – поцеловал некрашеный деревянный

крест и положил на холмик два яйца и горстку карамели в ярких бумажках.

Высыпал в кормушку зёрна, улыбнувшись налетевшим синичкам.

Вздохнул:

– Всё…. Жизнь закончена. Никому, родная, я не нужен: ни детям,

ни внукам-правнукам. Что зря землю топтать?

Он опустился на колени перед могилкой на молодую зелёную травку,

ласково погладил холмик шершавой натруженной рукой и прошептал

сокровенное:

– Знаешь, Нюра, как ты ушла, мне будто кто душу вынул. Она там? С

тобой? Ну, и я скоро приду. Недолго ждать уже….

Ему показалось, что жена его слышит.

Поцеловав крест на прощанье, старик тяжело вздохнул и побрёл в деревню.

Придя в свой двор, он не стал заходить в дом, а направился в сарай. Там у

него лежала оставшаяся со времён большого хозяйства верёвка….

На другой день соседка обнаружила тело ветерана и позвонила

детям. Они тут же приехали.

Похоронили старика на кладбище, рядом с матерью, но отпевать

самоубийцу батюшка отказался. Так и закопали его без Божьего слова.

 

***

Катерина пошла в церковь заказать Сорокоуст, но священник,

знавший, как и все в селе о происшествии, велел ей покинуть храм.

Как отмолить грех отца? Тычась из храма в храм, Катрина,

наконец, нашла в одной сельской церкви священника, который сжалился

над ней и посоветовал:

– Церковь не отворачивается от самоубийцы, а только отходит в

сторону и предоставляет Господу Самому решать его участь. Ничего лучшего

или большего мы не можем сделать для усопших, чем молиться о них. Душа

чувствует молитвы, приносимые за неё, благодарна тем, кто их возносит, и

духовно близка к ним. Молитесь дома, подавайте милостыни, как в

воспоминание его добродетели.

Катерина молилась об отце и всё больше понимала, что вина лежит

именно на ней, на всех детях. Нельзя было оставлять старика наедине с его

горем. Она поехала на кладбище на родные могилы.

Одна синичка, поклевав зёрнышек, села на её плечо.

– Отец! Прости нас! – прошептала Катерина.