Уже буквально пахло Новым Годом, в магазинах было не протолкнуться, гирляндами светились ёлочки в каждом окне, а работать чертовски не хотелось. Усталость, накопившаяся за весь год, давала о себе знать. Мысленно каждый уже был там — в счастливом блаженном ничегониделанье Рождественских каникул.

— Не забудь получить посылку! — напомнила утром жена и сунула в карман Ивану Петровичу мятое извещение.

«Чёрт! — подумал глава семейства. — Ещё эта посылка, чтоб она провалилась! И так дел выше горла. Что они там прислали из деревни? Лапти?»

Но ничего не поделаешь! Родственники жены исправно шлют под Новый Год посылки с бесполезным содержимым, но не отправлять же их обратно.

И всё же, он чуть не забыл зайти на почту. А когда, уже почти дойдя до дома, вспомнил и повернул обратно, то очень скоро пожалел об этом.

Очередища! Аж почти до дверей, а оператор, естественно, одна. Только через час, злой и потный, вырвался Иван Петрович из душного чрева почтового отделения.

Но дома злость немного рассеялась, особенно, когда в посылке, среди холщовых мешков с сушёными яблоками и грибами, обнаружилась литровая пластиковая бутылка из под «Колы», наполненная заманчиво бултыхающейся коричневатой жидкостью. Так и есть! Из-под крышки вырвался запах первоклассного самогона, настоянного на орехах, ягодах и каких-то неведомых кореньях. Настроение Ивана Петровича значительно улучшилось!

Жена пробежала глазами вложенное письмо и, хмыкнув, выковыряла откуда-то со дна картонной коробки кусок белой материи.

— Привет тебе от бабы Мани, — улыбнулась супруга и протянула вещь мужу.

— Что это? — недоуменно поднял бровь тот и принял подарок в руки. — Шорты!?

— Шорты. — кивнула жена. — Да ты померь, Вань!

— Не буду я мерить! — проворчал Иван (для краткости будем называть его так, тем более, что лет-то ему не так уж много, всего лишь сорок один) и брезгливо развернул сложенную вчетверо вещь.

Он не любил носить шорты. Даже в июльский зной парился в брюках, считая, что ноги у него некрасивые — кривые и волосатые. А зимой шорты и вовсе не нужны. Совершенно бесполезный подарок!

Шорты были белые, джинсовые, чуть выше колена, типа бриджей. «Ни за что не надену!» — думал Иван.

Но супруга (извините, она осталась не представленной, зовут её Маша) принялась уговаривать неожиданно настойчиво, и муж нехотя подчинился.

Странно... Подошли они идеально, словно по меркам сшиты. Было в них удобно, ничего не жало, не мешало движениям. Снимать шорты не хотелось. Удивляя сам себя, решил Иван походить немного так, чтобы разносить новую вещь. А главное, почти сразу появилось чувство какой-то наполненности в самой середине организма, там, где раздваиваются ноги. Чувство было приятным, напоминало бесшабашную молодость и заставляло несколько иначе смотреть на свою вторую половину. Семь лет семейной жизни поубавили огонь страсти настолько, что супружеское ложе очень редко теперь отвлекало своим скрипом кота Бергамота от любимого занятия — спать на пианино, свернувшись клубочком.

А детей почему-то не было... Сначала всё откладывали до лучшей жизни, потом никак не получалось, а затем и вовсе привыкли к такому укладу, не особо-то больше надеясь на подарок судьбы. Иван уже не мечтал о наследнике, тишина и порядок в доме привлекали его намного больше, чем вечный бедлам и шумная беготня в обычных семьях многочисленных знакомых. А в последнее время и желание настолько угасло, что заделать сына или дочку просто физически было невозможно. Работа, ипотека, стрессы. Домой приползаешь, еле ноги волоча.

— Не до этого, Маша, не до этого, — оправдывался Иван Петрович, а Маша вздыхала и украдкой пускала слезу, отвернувшись к стенке.

В общем, неожиданно шорты полюбились главе семейства из двух человек, и провёл он в них весь вечер, сидя перед телевизором, наслаждаясь полузабытым подзуживающим чувством во чреве и бросая заинтересованные взгляды на супругу. Маша, конечно, почувствовала изменившееся поведение мужа и, смущённо розовея, каждый раз поправляла причёску, проходя мимо зеркала. Спать в этот вечер отправились рано, и матрац удивлённо охал и по-стариковски скрипел пружинами, вызывая недоумение примостившегося на своём любимом месте кота.

На следующий день Иван сам, без уговоров, залез в шорты, как только возвратился с работы. И желание, спящее весь день где-то на самом донышке сознания, снова поднялось и упёрлось в ширинку так уверенно, что он увлёк Машу в постель даже не дожидаясь ужина.

Кровать, широкая, деревянная, с резной массивной спинкой, давно отвыкла от усиленной нагрузки, рассохлась и отчаянно шаталась под телами сошедших с ума супругов. А Маша снова плакала, но на этот раз от счастья.

— Маша, — сказал Иван за ужином, глядя на неё влюблёнными глазами, — дорогая!

Муж так давно не называл Машу «дорогой», что та сразу же смущённо зарделась.

— Давай останемся на Новый Год дома! — продолжил супруг.

— А как же корпоратив? — вяло возразила жена.

— К чёрту корпоратив! Хочу быть с тобой и только с тобой!

За Новогодним столом Иван был в шортах. Странно, даже ноги свои ему не казались теперь кривыми. Вполне обычные ноги, как у всех. Кроме традиционных салатов, закусок и бутылки шампанского, на столе уверенно красовалась неказистая пластиковая тара из-под «Колы», ставшая вдруг главным действующим лицом Новогоднего волшебства. Как только её коричневато-бурое содержимое разлили по рюмкам и непривычно-терпкий, волнующий аромат распространился по комнате, супруги совсем забыли и о шампанском, и о салатах, и о президенте в телевизоре.

Кот Бергамот недовольно таращился жёлтыми глазищами на сдуревших хозяев. «Нет, не уснуть,» — подумал он и, недовольно фыркнув, неслышно вышел из спальни через приоткрытую дверь.

«Бабушка, дорогая, любимая! — баба Маня держала в руках развёрнутый лист бумаги и, близоруко щурясь, медленно разбирала текст написанного крупным почерком письма. — Спасибо тебе огромное! Всё сработало! И шорты, тобой заговорённые, и настойка деда Гриши. У нас всё отлично! Ваня стал весёлым, жизнерадостным, на работе получил повышение и даже помолодел. А главное, в сентябре мы ждём пополнения в семействе!»

— Слышь, Григорий! — оторвалась она от чтения. — Как думаешь, кто родится?

— Да пацан будет, зуб даю! — и дед щёлкнул пальцем по единственному торчащему изо рта зубу.

— А ты свои портки-то, что моя бабка заговорила, не потерял ещё?

— Дак, нет, кажись.

— Так одевай, чего сидишь!