От ослепительно-белого света не было спасения: он кружил по комнате, падал на скатерти, закрывающие многочисленные столы, нырял под аккуратные салфетки на диванах, скользил по бирюзовому полу к ногам мужчины и женщины, подсвечивая шелковую белизну их одежд.

Собеседники расположились в обитых бежевым бархатом креслах за полукруглым столом под сводчатым куполом в центре зала и говорили о пустяках.

 

Мужчина небрежно откинулся на спинку кресла, разглядывая росписи под потолком, одновременно стараясь не упустить нить разговора, чтобы не начинать его сызнова. Странно, что Сим не видит живых рисунков, она утверждает, что в пейзажах нет ничего необычного: старинная роспись и всё. Но он знал, что разгадка близка, поэтому внимательно рассматривал рисунки, поддерживая беседу.

 

- Ответь, Шур, сегодня меня вызовут или нет?- спросила его жена.

- Трудно предугадать, дорогая Сим, будем надеяться, что и тебя, и меня вызовут одновременно...

Их голоса звучали тихо, будто приглушенные обилием света. К тому же, негласный этикет этих мест требовал беспристрастия в общении, это было в тренде. А они должны быть в тренде, ещё чуть и им предложат место на побережьи. На побережье попадают только те, кто в нужном тренде всё время. Говорят, что там не так светло и тепло, там ветрено и дождливо, поэтому им очень хотелось туда...

 

Раздался рокочущий гул часов. Сим и Шур обычно находились в режиме ожидания и всё же они вздрогнули от неожиданности и замолчали.

Сим испуганно уткнулась в свою вышивку. Вышивка цветов по разноцветной канве её обычное занятие. Канву она зашивала белыми цветами и листьями, выказывая при этом такую фантазию и мастерство, что всякий раз цветы под её иглой получались непохожими на предыдущие и настолько натуральными, что начинали пахнуть лимоном и мятой, так казалось Сим.

Быстро работая иглой, она подумала, что часы опять её напугали, они всегда начинали гудеть, когда им заблагорассудится, но ни разу не пробили ни часу. У часов был свой ход и, судя по всему, свой отсчет времени.

 

Иногда Сим думала, что часы сломались ещё при прежних хозяевах, а нынешние - она и Шур - ничего не понимали в ремонте часов. Они и более простого ремонта не сумели бы произвести. Хорошо, что дом и все предметы в нём были целёхонькими, сверкали новизной и чистотой, а они с Шуром, как могли, поддерживали эту отполированную до блеска чистоту.

 

Шур мог поспорить, что от гула часов какая-то маленькая птичка выпорхнула из густо окрашенных зарослей тростника под куполом потолка, полетела вниз и скрылась среди цветов на полу. Он бросился её искать, напряженно размышляя: "Я точно видел эти зелёные заросли раньше, но где, когда?"

Это он и пытался вспомнить который день или месяц.... Или всё-таки год? Птички нигде не было. Наверное, почудилось.

 

- Смотрит румяный пион, венчик махровый склонив*,- слишком громко продекламировал Шур невесть зачем всплывшие в памяти строки. Он неловко погладил зелёные листья большого цветка в кадке и, оборвав тираду, привычно подумал: "Зачем часы не пробили полдень ?".

 

Он недовольно посмотрел на часы, стрелка которых ещё дрожала от недавнего гула. Она трепетала, будто бумага на ветру. Одна толстая стрелка, скорее похожая на заострённое тяжелое копьё, всегда показывающее полдень. Он знал, что никакой силой эту стрелку с места не сдвинуть, они уже пытались. Почему же она дрожит?

 

Пустой звон: стрелка не двигалась с места. Вот если бы она сдвинулась, тогда вызов непременно состоялся бы. Стрелка внезапно замерла. Опять как будто бы полдень.

 

- Вот почему на дворе день, - вслух произнёс Шур.

- Тебе тоже так кажется?- живо подхватила Сим, оторвавшись от вышивки.

- Что?- как можно небрежней спросил Шур, стараясь не встречаться взглядом с женой.

- Ну, ты сказал только что про день на дворе,- неуверенно продолжила Шур.

- Тебе показалось, родная, я ничего подобного не мог сказать, потому что я смотрю в потолок.

- Но как же, я слышала ясно, как ты сказал...,- завела раскрасневшаяся жена.

- Милая, если я говорю, что смотрел в потолок и ничего не говорил, значит так и было, если тебе не нравится яркий свет в окне, давно бы сшила тёмные занавеси.... Но тебе некогда, ты всё время вышиваешь эти белые цветы и бегаешь к телефону, который никогда не звонит!

- Перестань, это жестоко, Шур,- перебила она,- Ты же знаешь: мне надо вышить сто пионов, тогда мечта сбудется, и у меня нет тёмной ткани! Иначе я бы давно сшила ночные занавеси...

 

Тут она вдруг широко открыла глаза и, уставившись в пол, быстро зашептала:

- А что, если вот этим бирюзовым покрытием с пола затянуть окна, по-моему, его должно хватить. Что скажешь, дорогой, попробуем?

- Может быть, может быть... Ах, ну какая же ты у меня умница, - повеселел Шур. Он всегда вдохновлялся необычными планами жены. Глядя на раскрасневшуюся Сим, Шур думал, что новые идеи необычайно ей идут.

 

- Как ты собираешься его отрывать ?- спросил он ускользающую на кухню Сим.

- Ну почему здесь всё, буквально всё новёхонькое, натуральное, крепкое?- твердила в отчаянии жена,- И ничего, ничего острого! Нет у нас на кухне ничего острого, жалкая диета! - всё больше раздражалась Сим.

 

- Тише-тише, я что-нибудь придумаю, - бормотал Шур, быстро прикидывая, где бы найти предметное орудие труда...

 

- Эврика! - он выхватил из стеклянного ящика кухонного стола новенькие эмалированные лопаточки для перевёртывания еды, захватил на всякий случай самые острые миниатюрные щипчики для колки кедровых орехов, и, вооружившись, потащил за собой Сим в зал, чтобы отодрать линокрол или как его там - покрытие от пола, и закрыть им все окна, сделать полумрак и уснуть, наконец, забыться. Если им повезёт. Они смогут выспаться за всё это ....

- Время? - спросила Сим.

 

Шур сердито кивнул. Сердился он, конечно, только на себя - опять начал говорить вслух. Надо что-то делать, обратиться к врачу, ведь есть же здесь врачи? Если так пойдет дальше, Сим захочет проникнуть в тайны рисунков на потолке, а она не умеет хранить тайны, любой ребёнок, даже чужой, только что зашедший с улицы, сможет выведать у неё и более простой секрет.

 

- А куда это вы собрались?- неожиданно послышался детский голос со стороны кухни.

 

-Что? Кто? Кто ты, откуда здесь? Как сюда вошел без разрешения, негодник маленький? - прикрикнул Шур на мальчишку лет семи-восьми, нахально улыбающемуся растерянным взрослым из дверного проёма кухни.

 

Мальчик стоял и смеялся над ними, держа руки в карманах школьной формы с давно немытым белым воротничком. В общем, тот ещё бродячий ребёнок, их тут много. Говорят, если одного впустишь к себе в дом, на побережье не попадешь никогда...

 

-Ну, родители, вы даёте, что за вопросы, родного сына не узнали? Это же я, Шойо! - заорал что есть силы возмущенный малец и для убедительности несколько раз похлопал себя по коленям. Он им подмигнул и скорчил рожицу, намекая на давнишнее знакомство, сказал: "Ну, мам, ты-то что..."

 

Сим первая кинулась к мальчишке, запинаясь на ходу, почти теряя сознание.

- Это же наш Шойо, какое счастье! Сбылось... Что ты там остолбенел, Шур, иди, обними сына,- а сама еле волочила ноги, пытаясь дойти до ребёнка. Не знала, что от радости может онеметь всё тело, еле слыша себя, спросила:

 

- Где ты пропадал, сын? Мы тебя так долго ждем. Но я знала, знала, что сегодня случится что-то необычное, не зря гудели часы, я только не догадывалась, что это к ребёнку...

 

Свет в комнате вспыхнул ещё ярче, Шур прослезился от резкого света.

 

Сим, увидев его слёзы, неправильно их истолковала и воскликнула:

- Ты плачешь, любимый, не надо! Иди, обними нашего Шойо, я всегда знала, что тебе не безразличен наш ребёнок, хоть ты так упрямо это скрывал.

 

Вместе со слезливостью на Шура нахлынули необычные чувства: тепло разлилось по телу, и будто потемнело вокруг. Он пошел к мальчику.

- Шойо, так Шойо, - думал мужчина, - неважно как его зовут, лишь бы Сим была рада,- нехотя соглашаясь с присутствием неизвестно откуда взявшегося бродячего ребёнка...

После долгих объятий и радостных похлопываний друг друга по плечу, по рукам, поглаживаний рыжего вихрастого затылка, родители предложили сыну присоединиться к ним и помочь отодрать линокрон от пола.

 

- А зачем?

- Хотим окна закрыть и выспаться. Ты спать хочешь?

- Ужасно, - согласился мальчишка, - а разве у нас это получится?

- Здесь всё возможно, надо просто поторопиться, давай-давай, помогай, малыш! - убедительно воскликнула Сим, и уже втроем они принялись отлеплять покрытие от пола.

 

Общими усилиями они неожиданно легко оторвали довольно большой его кусок. Тут же из подполья повеяло свежестью, комната наполнилась брызгами. С удивлением они обнаружили, что под домом протекала река, шелестели слабые волны и искрились нежно-голубым или матово-зеленым цветом. Несколько капель воды из потаенной реки попали на Сим и, зашипев шампанским, испарились, оставив аромат свежести не её щеке.

 

Всем троим захотелось немедленно искупаться, поплавать вдоволь, а уж потом - спать.

 

- Ура!- закричал Шойо,- ныряем?

 

Они взялись за руки, одновременно оттолкнулись от пола наскучившего жилища и полетели в синюю бездну. Река отступала, а они всё летели и летели вслед за водой, вот она уже совсем рядом...

 

Раздался громовой раскат боя часов. И это был вызов под номером зумм, он касался их всех, катился за ними волной, безжалостно настигая.

 

Тут же неведомая сила подхватила их и разметала в разные стороны, закружила в вихре вспыхнувших снов, обдав легкими волнами, наконец, сверху налетела волна звука и поглотила их мятежные существа.

 

"Алый мне чудится звон, мнится могучий призыв..."*

 

... Симочка сидела в своей комнате у ночника и торопливо заканчивала вышивку пионов - копию древней китайской миниатюры. До наступления нового две тысячи шестьдесят девятого года оставалось совсем немного времени, сроки были жесткими и обязательными. К счастью, у неё всё получалось лучше обычного, ничто не мешало закончить работу в срок. Шойо на вышивке получался как живой, он менял цвет четыре раза на день, как и положено царственному пиону.

 

Симочке было восемнадцать, но она уже достаточно овладела мастерством вышивания и по праву носила звание МВП - Мастера Вышитого Пиона.

 

Несмотря на постоянные занятия спортом, которые входили в обязанности всех мастеров, несмотря на общественные нагрузки по поручению её чин-куратора, Симочка оставалась обладательницей хрупкой, грациозной фигурки. Аккуратная головка с короткой, мужской стрижкой украшала тонкую длинную шею девушки. Худенькие, длинные ноги и руки Симочки, казалось, вот-вот надломятся, когда она нерезультативно поднимала гантели, приседала или бежала ежедневную утреннюю пробежку на два километра. Ничто не могло изменить физическое развитие девушки, её природа протестовала и не давала шансов на увеличение мускулатуры.

 

И если бы не одухотворенное лицо Симочки, украшенное огромными, светло-голубыми глазами, она напоминала бы паучка, по недоразумению затерявшегося среди ниток: клубки, катушки, бобины с лентами, иголки, наперстки, ножницы и прочие вышивальные принадлежности с детства окружали Симочку, были её вторым я. Без них Симочка никогда не стала бы мастером. Ах, как ей повезло - быть Мастером Вышитого Пиона.

 

На стене в комнате Симочки были развешены её достижения: вот золотая игла - прошлогодний приз под стеклом и в деревянной массивной раме, десятки грамот и дипломов. Она была Мастером и стена достижений стала главным доказательством её ненапрасной жизни.

 

Так был устроен современный мир. Все мастера ежегодно должны были украшать стену своего мастерства новым достижением. Иначе быстро попадёшь в общество БОВЗов - людей Без Определенного Вида на Занятия, а ничего страшнее Симочка представить себе не могла.

 

Только чиновник не мог стать БОВЗом, потому что всегда его труд был востребован и приносил пользу и не подлежал никакой классификации. В народе их называли просто - чины.

Чин получал свой титул в наследство. В детстве у чиновников были обычные учителя и самые обычные школы, а не электронные; чин не мог потерять работу, как самого себя, потому что потеря чиновника приравнивалась к государственной измене. Правда, ходили упорные слухи, что чиновник не всесилен и его может устранить сам КЧ (Кодекс Чиновника), который он нарушил.

 

Но Симочка находила эти рассказы нелепыми, похожими на древние мифы. Чины были не уязвимы.

 

Чины избирались в правительство или входили в международную Лигу чиновников, а в свободное время летали в путешествие вокруг Земли, тем самым подчеркивая и здесь своё сверх назначение. Они служили народу, постоянно опекая своих подопечных, - мастеров, сочинителей, ученых, помогая им преодолеть непреодолимое, победить непобедимое и познать непознанное.

 

Она поглядела ещё раз на пион: уравновешенность и гармония, наполненность и пустота, внутреннее содержание и внешний обесцвеченный мир - всё рождало необычайное впечатление от вышивки. Пион жил и дышал, не отвлекая зрителя от созерцания. Пожалуй, это лучшая её работа. Вряд ли она сможет достигнуть большего в искусстве. А значит, не будет новых достижений и она станет БОВЗом...

Хорошо, если чин-куратор порекомендует и посодействует, чтобы Симочка обучилась иному мастерству, а кроме чина ей обращаться было не к кому.

 

Девушка, желая отвлечься от грустных мыслей, порхнула на кухню, чтобы покормить двух канареек, которых она, несмотря на ПОП - Предписание Отсутствия Привязанностей, продолжала тайно содержать и подкармливать.

Денег было мало, мастера были на государственном обеспечении, как и другие общественные сословия, но предметы, не относящиеся к профессиональным привилегиям, стоили очень дорого. К тому же приходилось переплачивать за отсутствие лицензии на покупку НХ - ненужного хлама, так назывался любой предмет, не являющийся необходимым в работе мастера, а тем более не имеющий лицензии НП - необходимой привилегии.

 

Симочка подбежала к клетке с птицами, поменяла воду, подбросила крошки галет, оставшиеся от завтрака. Птички не ели жуков и червей, даже из тюбиков, искусно выведенных и превосходящих своих природных собратьев по вкусовым качествам, канарейки предпочитали печенье и воду, иногда клевали творог. Ещё её птицы любили спать в ногах у Симочки, будто кошки, и если Симочка выпускала их на ночь, вместе с ней, сидя на плече, дышали свежим воздухом в темном пустынном сквере.

 

Но мастеру не полагалось гулять по вечером,и прогулки с птицами были редкими и короткими, ведь мастеру жестко предписывалось отдыхать с 22:00 до 24:00, затем отводить два часа на занятия любовью с чин-куратором, и на чистый сон - оставшиеся пять часов.

 

Как-то так случилось, что девушка и имена своим птицам придумала: Кориандр и Шурик. Она долго пыталась получить для них паспорта или для себя - лицензию необходимой привилегии (НП), чтобы на законных основаниях владеть имуществом. Но ничего не получилось, мастерам не положено иметь подопечных, даже если это были обычные, не говорящие птицы. Чин-куратор не помог, хоть и старался, хорошо, что докладную записку о нарушении вышестоящему чину не написал, хотя был обязан это сделать в интересах государства.

 

Птички, кошки и прочее зверьё могло быть только у Сочинителей. У сочинителей они не считались ненужным хламом, а служили дополнительным источником вдохновения, следовательно, служили новым достижениям и приносили пользу.

 

Она посмотрела в расписание, ещё десять минут до прихода чин-куратора.

Симочка бережно достала тонкую шёлковую тетрадь, обложку для которой сплела сама на досуге. Это её дневник. В дневнике рекомендовалось писать только положительные оценки жизни для будущих потомков, которые возможно будут читать эти дневники.

 

Симочка и слушалась, и не слушалась одновременно, и поэтому ей было непросто побороть свои страхи, которых не должно было быть.

 

Она жила в стране, где разрозненное раньше общество было объединено в монолитный конгломерат равно способных людей, общество давно отболело и обрело истинную демократию после очередной победы ЕКП - Единой Коллективной Партии - более сорока лет назад. Государство полностью обновило свой статус, а с ним и подход к формированию классового преобразования общества. Только от каждого по способностям - каждому по потребностям самосовершенствования!

 

У них в СССР (Союзе Создателей Священной Революции) ученым удалось, наконец, определить главный принцип стабилизации общества: установление четких границ в соответствии со способностями человека. Оказалось всё просто: мастера, сочинители и ученые - таков порядок классификации.

 

Всеми этими сообществами управляли чиновники-кураторы. Кураторы были над классами, наделены особыми полномочиями и избирались непосредственно правительством.

Правительство для своих граждан существовало в электронном виде и каждый член общества мог в любое время вызвать самого президента по электронной почте, пообщаться с ним, свободно высказаться о новых законах и поговорить о своих достижениях.

 

7D технологии создавали полное ощущение реальности присутствия высоких гостей у каждого жителя страны, люди чувствовали себя нужными, даже незаменимыми в управлении государством. В ответ государство требовало только одно: полную отдачу в порученном деле и соблюдение регламента. Регламент предписывал каждому своё, но для всех - личное самосовершенствование, как принцип жизни.

Реальное правительство контролировало свои электронные версии и тоже работало на полную катушку, удовлетворяя всё новые потребности общественных слоёв.

 

Силовые структуры были отменены за ненадобностью, суды упразднены, тюрьмы отсутствовали.

 

Границы государства охранялись магнитно-нейронными полями, сквозь которые даже муха не могла пролететь, и армия стала не нужна, зато увеличивалась армия мастеров единоборств, стрельбы и силового спорта.

 

По заграницам никто давно не ездил, да и не зачем, все были загружены до предела, старались показать свои достижения, чтобы не очутиться среди изгоев.

 

Изгои - это БОВЗы. Единственное родимое пятно из прошлого, которое продолжало быть самым наболевшим вопросом во внутреннем управлении государством. БОВЗами оказывались люди, потерявшие право называться мастером или сочинителем, или ученым. В силу любых обстоятельств, в расчет не принимались ни болезни, ни творческие кризисы, ни потеря трудоспособности.

 

БОВЗы жили отдельно, ходили слухи, что они и не жили вовсе, а служили энергетической массой для охраны границ государства. Но что такое одно родимое пятно по сравнению с достижениями миллионов людей во имя государства?

 

Армия мастеров, сочинителей и ученых постоянно пополнялась.

Каждому новорожденному цеплялись кучи датчиков и компьютерных нянек, которые внимательно отслеживали изменения растущего организма.

Институт семьи был упразднен, для государства ребёнок был важнейшим источником создания государственно значимой личности... Нейрохирурги, психоаналитики лучше самой внимательной матери следили за развитием ребёнка и, по мере определения его способностей, помещали в подходящий общественный конгломерат - к мастерам, сочинителям или ученым.

 

К каждому младенцу был прикреплён свой чин-куратор, который контролировал процесс обучения члена общества в соответствии с его предназначением.

Тема - для чего человек существует на земле - перестала возникать, так как каждый был уверен в своем предназначении, избранности, способностях и ежегодных достижениях.

 

Симочка открыла дневник, пошелестела тонкими страницами. Бумагу для дневника ей было особенно трудно достать. Ведь она почти вышла из употребления, использовалась только в производстве эксклюзивных изданий художественной литературы для правительства, все остальные давно перешли на электронные версии всего читаемого и пишущего. Современные мастера писатели выдавали идею романа, новеллы, эссе, которую обрабатывали мастера редакторы, а мастера программисты быстро делали из материала прекрасные, восхитительные в техническом и полезные в содержательном плане произведения. Славу от книги по справедливости делили все мастера вместе, без привилегий.

 

Достать редкую бумагу Симочке помог мастер, делающий её вручную для фолиантов. Это был экспериментальный образец - небольшой лист тонкой, гладкой, шелковой на ощупь бумаги, разлинеенной нежно-голубой полосой, она как раз годилась для дневника. Симочка сложила её в несколько раз и у неё получилась маленькая книжица. Она писала в ней убористым почерком, используя приспособления для увеличения вышивальных рисунков...

 

- Милый дневник, - начала она - почему-то тяжело на сердце, у меня плохое предчувствие от того, что я мечтаю. Недавно я расшифровала иероглиф на одной картине, где были двое у ручья. Текст был красив и непонятен, в нем сообщалось, что большие радости приносят большие печали, и вот я хочу узнать: о какой большой радости идет речь? О чем они грустили, стоя у ручья...

 

Симочка остановила запись, услышав, как птичка начала стучать в клетку, будто собиралась открыть её. Девушка посмотрела на своих птиц: одна постарше, почти лысая канарейка внимательно за ней наблюдала, и стучала клювом по дверце клетки. Спрятала дневник, так и не дописав строку, Симочка потянулась к птичке, погладила по лысой голове:

 

- Шурик, Шурик, поешь, спой! Но птичка молчала.

 

Раздался неприятный скрежещущий шорох.

 

Симочка с тревогой оглянулась на часы, которые никогда не били, а только скрежетали. Скоро прибудет чин-куратор для занятий любовью, которым, в соответствии с регламентом, отводилось два часа пять раз в неделю.

Надо было спешно готовиться.

 

Симочка достала коробку с разноцветными линзами. Она поставила в левый глаз фиолетовую, а в правый глаз - зеленую линзу. Надела парик с длинными вьющимися волосами цвета осеннего бересклета, винтажное платье, к которому прицепила брошь-антенну - подарок чин-куратора, надела черные голограммы-гольфы с белыми каблуками на пятках. Так её просил одеваться чин-куратор, ослушаться она не смела, хотя ей и самой нравился её необычный наряд.

 

Как правило, их занятия любовью проходили так: чин-куратор садился на диван - в правой руке он держал старинную сигарету, которую никогда не курил. Левая рука его ложилась на плечо Симочки, которая сидела с ним рядом. Они тихо беседовали о новых любовных романах и стихах, выпущенных сочинителями, о достижениях науки в области любви. Затем чин-куратор надевал ей на голову шлем, и она отправлялась в Любовный лабиринт, - так назывался новый подкаст для занятий любовью. Симочка не знала, надевал ли шлем чин-куратор, потому что когда она просыпалась, она была уже в постели, переодетая в ночнушку, заботливо укрытая одеялом, с акриловыми цветами у изголовья, на столике красовалась записка: "Спасибо, дорогая, ты была великолепна!"

 

Симочка же не помнила почти ничего из путешествия в страну Любви, кроме ярких вспышек синего цвета в странной белой комнате, украшенной зелёными листьями, где в воздухе струился белый шелковый шлейф и куда-то манил.

 

Занятия любовью проходили каждый день, кроме выходных, и, наверное, наскучили бы, если бы не электронные капсулы, в которые погружались жители страны во время сна, оставляя только положительные воспоминания и установки, забывая всё неприятное, непонятное и неудобное из того, что видели или слышали за день.

 

Но сегодняшним утром записка была другой, Симочка прочитала: "С Новым годом, дорогая Сим!

Я решил подарить тебе на твоё совершеннолетие - полет со мной вокруг Земли!

Копии документов ты получишь на космодроме. Там же - костюмы и необходимые лекарства. На столе твой новый паспорт МВП, поздравляю!

Через час за тобой прибудет мой автомобиль, я буду тебя встречать в зале ожидания.

Да, вышивку я забрал, передам её в коллегию чин-кураторов, скорее всего тебя представят к Государственной награде ИС 1 степени (Итоги Совершенствования Первой степени).

Твой Чин."

 

- Вот так новость! - заплясала Симочка. Но тут же остановилась.- А птицы? Их нельзя оставлять, они погибнут!

 

Она знала, что путешествие вокруг Земли не бывает меньше месяца, и решила, что возьмет их с собой, в её дорожной сумке много места, спрячет получше в сумочку для вышивки и всё.

 

Прибытие на космодром было обставлено помпезно.

 

Ручная кладь - с собой. Чин-куратор весело шел навстречу Симочке, широко раскинув руки, когда при досмотре в сумке для вышивки у Симочки были обнаружены канарейки.

- Ты нарушила закон, - спокойно сообщил какой-то охранник и, наставив лазерное оружие на забившихся в сумку птиц, выстрелил.

Правда, Симочка успела закрыть птичек собой.

Охранник разрядил всю обойму, такова инструкция для мастера досмотра и уничтожения контрафакта.

 

Перья канареек летят по залу, падают на чин-куратора Симочки, который с криком: "Доченька!" подхватывает упавшую девушку.

Обняв хрупкое тело с черной точкой в области сердца, он плачет, не скрывая слёз.

 

Эту горестную группу быстро закрывают от радостно шумящей толпы отъезжающих. Чиновника арестовывают по обвинению в сокрытии и сохранении семейных отношений с дочерью и в покушении на основы государственности.

 

- Вы нарушили Кодекс Чиновника, - коротко зачитывает приговор мастер обвинитель. Чин-куратора передают в КЧ для исполнения приговора о стирании из жизни. Он пытается вырвать оружие из рук мастеров охраны и рассчитаться с ними за убитую дочь, он сам убит на месте мастером защиты государства.

 

В праздничной суете никто не замечает, как уносят двух умерщвленных пассажиров космолета. Общество давно научилось не видеть то, что не относится к интересам общества. Видеть всё - забота роботов, они беспристрастно и неустанно пополняют энергетическую биомассу для поддержания силового поля Земли.

 

На космодроме звучит вечный марш Славянки в живом исполнении мастеров маршей. Провожающие и туристы не сдерживают слез радости, выражение положительных эмоций фиксируется и засчитывается бонусами мастерам, сочинителям и ученым.

 

Симочка очнулась на пороге комнаты.... Брызги из-под пола. Шур сидит в кресле и смотрит в потолок. Шойо играет в лапту, сбивая стеклянные шары, которые бесшумно разлетаются мелкими светящимися точками и медленно поднимаются к потолку, теряясь в зарослях тростника. Симочка стоит рядом с проёмом в полу, который так и остался открытым. Оттуда веет свежестью и лимонадными брызгами.

Сим обходит синюю бездну, подойдя к Шуру, встала около его кресла, положила руки ему на плечи и спросила:

- Давно вы меня ждете?

- Дня два или три, не больше...

Ты знаешь, Сим, я вспомнил эти камыши. В те времена я служил капторангом, а моя молодая жена была беременна, когда матросы закололи нас штыками... На берегу, где мы с тобой лежали, родная, росли такие же камыши, как на нашем рисунке под потолком и пела какая-то птичка. Ты мне улыбалась, хотя глаза твои уже не видели меня. Из твоего живота текла кровь, а наш малыш продолжал бороться за жизнь, полагая, что ещё может что-то исправить, достаточно посильнее толкнуть маму в живот.... Какой-то матрос заколол и его. Ты, я, и Шойо, - мы были обречены там...

Хорошо, что мы здесь, и нам ничто не угрожает. Иди ко мне, родная, расскажи, где ты была так долго, целых три дня, или три вечности, мы больше не будем закрывать окна, мы закроем дом. И мы никогда не потеряем нашего сына.

 

Взявшись за руки, они подходят к проёму в полу, чтобы навсегда закрыть его. Им не нужно побережье и спать они совсем не хотят... Раздается предательский гул часов.

 

Шур по-птичьи втянул голову в плечи, Шойо выпорхнул из комнаты. Сим потащила Шура к синей бездне, прыгнули они вместе, пытаясь догнать сына.

Звук катился за ними, накрывал волной.

Неведомая сила подхватила и разметала их в разные стороны, закружила в вихре вспыхнувших снов, со всех сторон окатив брызгами легких волн, наконец, огромная волна звука бесцеремонно поглотила эти мятежные существа...

Часы победоносно отбивали набат.

_________________

* В тексте воспроизведены некоторые строки из стихотворения Мирры Лохвицкой "Пион"