Рука Возмездия найдет

Того, кто в Пурпуре цветет.

Но мститель, будь он справедлив,

Убийцей станет отомстив.

/У.Блейк. «Месть»/

 

Я нашел пистолет. Настоящий. Почти с полной обоймой. Рука сама потянулась за ним. И вот он уже со мной. Холодный, черный, тяжелый.

Какое-то непонятное чувство стало просачиваться и проникать в меня через все поры тела. От пистолета шла Сила. Сначала рука, державшая его, перестала мелко дрожать, наполняясь уверенностью и стальной крепостью. Поднимаясь с огромной скоростью, новое чувство охватило меня. Расправились плечи. Глаза стали зорче, и мир приобрел миллион оттенок и насыщенности. Ноги окрепли, вросли в ковыль, приобретая устойчивость и монолитность.

Я сбросил капюшон с головы и огляделся. Ни воровато, ни испугано, ни затравлено. Словно эта роща была моей комнатой, за крепким запором и шумопоглащающими стеклопакетами на окнах. Мне ничто не угрожает, не пугает, не висит черной тучей. Пытаясь понять, откуда это чувство? Такое новое и, боже мой, такое приятное. Где раньше оно было? И почему дремало все пятнадцать лет? Я поднимаю руку с пистолетом. И оглядываю рощу сквозь прорезь прицела. Три отдельно стоящие, совсем молоденькие, березки обретают человеческие очертания и лица. Я узнаю их.

 

Пашка Паштет. Ах, как я его ненавижу! Это он – большая и единственная причина всех моих неудач и мучений. Это с его подачи все в классе, да и во всей школе, унижают меня. Постоянно окунают в грязь. Даже до двора докатилась моя незавидная участь. А толпе только и дай команду «фас», она тут же сходит с ума и рвет на клочья, не разбираясь, не вникая, утратив даже слабые зародыши гуманизма и человечность.

А ведь все начиналось с такой банальности. «Ботаник». Я – ботаник! Маленький и щупленький. Учился хорошо, без напряга и зубрешки, знания откладывались в голове и срывались с языка в нужный момент. Вот и невзлюбил Паштет соседа по парте, у которого в дневнике сверкали пятерки, и родителям после каждого собрания обязательно ставили в пример. Паштет первым сориентировался, захватил власть в классе, заставил уважать себя, а кого и просто бояться. И началась травля. Как на охоте, обложили флажками и гнали, гнали, под свист и улюлюкивание.

Но когда это было? Когда? Я же специально забросил учебу, перешел в разряд «твердого троечника». И что? Как был «ботаником», так и им остался. Клеймо на всю жизнь.

 

Перевожу взгляд на вторую березу, и вновь ясно вижу лицо. Она. Это она! Именно так, с большой буквы, и никак иначе! Миленькая девочка в детском садике. Ах, какая умница-разумница начальных классов. Вау! Просто мисс Вселенная в старших классах. Она высоко подняла планку, и с какой-то небрежной легкостью держала ее. Королева Осеннего бала, снегурочка на новогодней елке. Девушка-весна. Победитель олимпиад по всем гуманитарным и точным наукам. Капитан волейбольной команды школы. Брендовое лицо команды КВН. И это все она. В такую не влюбиться было просто абсурдно. От сопливого первоклассника до пожилого трудовика. А она? Да что она! Хорошо, что мое любовное послание было распечатано на принтере, и анонимное. Она демонстративно, с презрительным смехом, прочитала его перед всем классом, и порвала на мелкие кусочки.

— Кто бы ты ни был, знай: ты – птица мелкого полета, — и прошлась глазищами по всем парням класса, пытаясь по реакции определить незадачливого Ромео. По мне ее взгляд скользнул как по пустому месту!!!

 

Третья мишень приобрела очертание Яшки Штиля. Яшка Штиль. Это не кличка, это его настоящая фамилия. И она полностью соответствовала своему хозяину. Спокойный, тихий, неприметный. Но как обманчивы порой бывают первые впечатления. Меня всегда удивлял тот факт, что Яша, из семьи со средним достатком, умудрялся иметь огромные деньги на карманные расходы. Пока на собственной шкуре не познал этот парадокс. Штиль, как оказалось, знал много тайн своих одноклассников, соседей, просто знакомых. Тайны, хозяева которых мечтали, что бы они таковые и оставались на века. А чтобы они не были прилюдно обнародованы, все и платили Яше за молчание, сохранность и забытье. И я тоже был в списке должников Штиля. Застукал он меня как-то в туалете за рукоблудием после просмотра порнографического журнала. Теперь приходится платить. Не смотреть ему в глаза. Стараться лишний раз не встречаться. Перестраивать маршруты прогулок по городу. Перекраивать планы и привычки. И бояться. Все время бояться, что всплывет на поверхность пятно позора. Тяжело жить в зависимости от настроения постороннего человечка.

 

Возвращаюсь домой. Пистолет в нагрудном кармане куртки. Я кожей чувствую его металлический холод, который проникает вовнутрь меня. Остужает чувства и горячие, спешные порывы. Заставляет рассуждать и мыслить как-то вальяжно, степенно. Взвешиваю каждый шаг, просчитываю наперед всевозможные варианты. Словно шахматный гроссмейстер наивысшего ранга. Исключаю ошибки, промахи и даже случайности. Беру в расчет погодные условия, скорость ветра и погрешности. Даже сам удивляюсь, что способен в столь юном возрасте быть таким предусмотрительным и мудрым. На языке вертится двустишье:

Спать я лег юнцом зеленым,

А проснулся мудрецом.

И не понимаю: то ли это я сам сейчас сочинил, то ли моя память выдает из недр своих когда-то мной прочитанные строки. Я стою на пороге новой жизни. Я чувствую свежий ветер перемен. И боязно мне до дрожи, и радостно мне до мандража. И определить, что доминирует - не представляется возможным. Эфемерные те чувства. Завтра будет завтра!

 

Я не подозревал, что узкоглазые так могут широко распахивать глаза. Они округлились, зрачки расширились на столько, что заполнили собой все глазное яблоко. В них с геометрической прогрессией возрастал ужас. Первобытный страх плескался, кипел, обжигал все пространство вокруг. Я даже опустил пистолет, чтобы лучше увидеть эту картину. Насладиться ею, впитать в себя. Каждой порой, каждой клеточкой, каждым рецептором. Почувствовать вкус, запах и цвет этого перворожденного страха. И едва не поплатился за это. Яшка, заметив, что я опустил руку с пистолетом, быстро развернулся на месте и побежал. Да так быстро, что, наверняка, побил мировой рекорд Болта. Инстинктивно взметнулась рука, и палец плавно нажал на спусковой механизм. Звук выстрела меня оглушил, отдача откинула руку в сторону. Я видел, как остановился Штиль, и кровавое пятно выступило на его белоснежной футболке. Как раз в области сердца. Инстинкт самосохранения сработал выше всяких похвал. Я убежал, по моему же разработанному, и не раз отрепетированному, маршруту. И только оказавшись за городом, один, на старом железнодорожном переезде, я опорожнил желудок. Блювал долго и смачно, отмечая про себя, что на такое дело лучше идти голодным.

Мои ожидания полностью оправдались. Милиция даже не удосужилась появиться в школе, хотя и погиб ее ученик. Наверное, списали на случайность. Ну, кому мог помешать этот милый, спокойный и комфортабельный паренек. А именно такой имидж был у Штиля, ныне покойного. А я стал вдруг замечать за собой, что, шагая по улице, перестал боязливо озираться по сторонам. Просто знал, что уже никогда не встречу Яшку. А главное: мой грешок навсегда скрыт в могиле. Вот только по ночам мне часто снились его глаза, процесс наполнения диким ужасом. Но я не просыпался в холодном поту, что удивительно. А даже наоборот, по утрам чувствовал себя очень даже прекрасно. Хорошее настроение возвращалось в мою жизнь.

 

Подловить Паштета в одиночестве не составила никакого труд. Я-то знал, что по субботам Паша уходил в свое укромное местечко на замороженной стройке. Там он либо пил пиво с чипсами, либо покуривал травку. Очень редко, когда он приводил кого-нибудь к себе. Любил оттягиваться в одиночестве. Вот и этот субботний вечер не стал исключением. Я появился перед ним внезапно, эдаким чертиком из табакерки. Планировал, что внезапность заставит Паштета растеряться, а может даже, и немного испугаться. Но всего этого не произошло. Я затянул с визитом. Пашка обкурился до такого состояния, что соображал с большим напрягом, а движения вообще давались ему с трудом. Сначала он недоуменно смотрел на дуло пистолета, направленного ему точно промеж глаз. Потом перевел затуманенный взгляд на меня, по-прежнему не меняя маску эмоций на лице.

— Ботан?! — неопределенное сказал он что-то среднее между вопросом и восклицанием.

Ах, какую пламенную речь я для него заготовил. Как мечтал произнести эту тираду в его глаза, наполненные страхом и мольбой. И что? Понял, что все напрасно. Бесполезно что-либо говорить, он ничего не услышит, не поймет. Он даже не испугается. Вздох разочарования вырвался из моей груди, и я просто нажал на курок. Звук эхом прокатился по полуразрушенным этажам новостройки. Паша упал навзничь, широко раскинув руки. Из аккуратненькой дырочки на лбу засочилась густая, темная, горячая кровь. Мне можно было и не бежать. А я побежал, панически побежал. А потом, стоя на мосту и перегнувшись через перила, опять долго блювал. Хотя и не ел ничего, но меня буквально выворачивало наизнанку. Да, привыкнуть к убийству было очень нелегко.

Зато я смог ходил с непокрытой головой. Без бейсболки, натянутой на самые глаза, без капюшона, ограничивающий обзор. Я знал, что больше никогда не услышу за спиной язвительный голосок Паштета. Не услышу ни сальных шуток, ни обоснованных придирок. Милиция все-таки объявилась в школе. А иначе и быть не могла. Две смерти за столь короткое время, ученики одного класса. Это было уже подозрительно. Опрашивали учителей, беседовали с учениками. Вот только как-то выборочно, через одного. Меня вновь посчитали за пустое место!!!

 

Теперь на очереди была Она. Нет, во мне ни разу не мелькнула даже крохотная мыслишка остановиться. Я вступил на эту тропу, а значит, и пройти должен до самого конца. Нельзя быть свободным наполовину. Уж если и видеть цвет, то всех красках и оттенках. Прошлое следует устаканить так, чтобы в будущем не были никаких неожиданностей с его стороны. Она была в той троице образов, которые привиделись мне в прорези прицела. Она одна из тех, кто мешает мне наслаждаться жизнью в полном объеме. Значит и Она должна умереть! Хотелось и ей посмотреть в глаза, перед тем, как они навечно закроются. Но нет, этого делать никак нельзя. Знаю, как они, женщины, могут изображать чувства. Любое. Чувствовать одно, а демонстрировать кардинально противоположное. Боюсь, что Она, узрев угрозу жизни, пустит в ход все свои уловки, коварство и лесть. Не удивлюсь, что находясь под прицелом, она хладнокровно устроит мне стриптиз, и даже пойдет дальше. Мм, нет, нельзя! Я не устаю, растаю рафинадом. И поплачусь за минутную слабость всем. Нельзя ей смотреть в глаза, нельзя!

Я выстрелил ей в спину.

 

Перестал сутулиться, расправил плечи. Шаги стали шире и увереннее. Шел без предварительного взвешивания и осмотра. Я улыбался. Просто улыбался! Какое забытое, утраченное чувство легкости, воздушности, счастья. Жизнь, наконец-то, заиграла всеми красками и гаммами.

Милиция, прокуратура зашевелились, забегали, засуетились, как муравьи в потревоженном муравейнике. Вызывали и меня. Да только я готов был к этому. Предварительно наглотался успокоительных пилюль. Руки не дрожали, ладошки не потели, тональность голоса не менялась. Я был спокоен, как удав, и не вызвал никакого подозрения.

 

Я мог спокойно жить. И я жил. Ровно два месяца. А потом….

 

Однажды я как-то проснулся в скверном настроении, о котором я уже начал было забывать. Угнетающая и давящая атмосферным столбом. Достал из тайника пистолет. Гладил нежно рукоятку, смотрел в прорезь прицела. Уверенность постепенно вернулась ко мне.

— Я хозяин жизни! Я владыка судьбы! — уговаривал себя и начинал верить в это.

За ночь выпало много снега. Он лежал на земле девственным ковром, замер в ожидании автора, творца истории. Едва я вышел во двор, как поймал себя на мысли, что снова озираюсь и оглядываюсь. Рефлекторно натянул на глаза шапочку, а через мгновение и капюшон накинул. Контакт с пистолетом и аутотренинг не помогли. Я возвращался к прошлой жизни. Все мое естество завопило от такой перспективы. Я не хочу! Не хочу! Бегом вернулся в квартиру. Достал пистолет. И вместо школы поехал за город, в ту самую березовую рощу, где я нашел его. Где началась моя новая жизнь. Без страха, без негатива, без ожидания чего-то плохого. Я знал, чего хочу. Я снова начну с отправной точки. Посмотрю в прорезь прицела, и береза приобретет образ того, кто снова мешает мне жить! Значит, не все преграды пройдены, не все помехи устранены. И это следует сделать.

Автобус выплюнул меня одного на пустынной остановке. Кругом лежал глубокий и рыхлый снег. Я брел с большим трудом, по самые колени проваливаясь в пушистый ворс снежного ковра. Наконец-то, достиг заветного местечка. Остановился, несколько минут восстанавливал дыхание и приводил сердцебиение в норму. Холодная сталь рукоятки обожгла ладонь. Но уже через мгновения такие знакомые, такие приятные ощущения проникли в меня. Мышцы наполнились силой, душа трепетной радостью, разум уверенностью и спокойствием. Взглядом отыскал знакомые березки, и поднял пистолет.

Хриплый возглас сорвался с губ, повис в воздухе тяжелой массой. Я… увидел себя! В трех экземплярах. Везде был я! Только я! Рука вздрогнула, пистолет упал, утопая в сугробе. Хотелось закричать. От боли. От обиды. От отчаянья. Но не хватало сил. Просто текли слезы, замерзая на вороте куртки. Не помню, как добрался до дома, как взломал замок на двери, ведущий на крышу, как….

 

***

 

Класс расформировали. Кто-то перешел в другую школу, кто-то в параллельный класс. А иные вообще покинули когда-то такой спокойный и тихий городок. Но в три последних месяца все изменилось. Три убийства и один суицид. Правоохранительные органы не торопились ни с расследованием, ни с официальными выступлениями. А в народе слухи ходили разные, строились версии, одна страшнее другой. Больше склонялись к мистическому проклятию.

А где-то там, на поляне березовой рощи, лежит пистолет. Ждет очередного хозяина.