Вечно хламье собирает старательный Ванька, Носит в подвал и ведет аккуратно учет. Стал наш огромный подвал просто мусорной свалкой, Ногу сломает там самый пронырливый черт. Но ведь и в жизни различного хлама немало, Ступишь неровно, и свалит судьба наповал. Многие путь к этажам начинали с подвалов (Кое-кто даже и ноги при этом ломал). Были блуждания, были и к свету ступеньки, Но, достижением славы давно отболев, Ходит Иван суетливо с разбитой коленкой Между хламья и среди бормотушных проблем. Он воспитательным мерам давно не подвластен, И не подвластен он силе высоких идей. - Я, - говорит, - ведь в подвале коплю не запасы, Я создаю перестроечной жизни музей. Роскошь "верхов" и обшарпанность нашего брата, - Рослый Иван бросил сумрачный взгляд с высоты. Правду об этом надежно хранят экспонаты - Доллары, гривны, купоны, трезубцы, кресты. Живопись есть, сам рисую портреты отменно, Носят друзья сюда вещи, как в собственный дом. Так что музей мой - народный, сказать откровенно, Я же - директор, и тоже народный, при нем... И в тот же миг меня мыслью внезапной прошибло: Может, подвал поважней, чем изящная высь, Может быть, в нынешней жизни Иван - не ошибка, А, отвергая Ивана, ошибочна жизнь? Есть в собирании хлама своя благородность, Что утвердиться смогла посреди грабежей. Жалко однако: подвальны народ и народность, Переходящие вниз со своих этажей. - Как моя живопись? - бросил Иван неспокойно, - Тещи чудесный портрет... На него бы взглянул... Я посмотрел на мазню. "Далеко не Джоконда", - Грустно подумал. Но в знак одобренья кивнул. |