Что знала она об этом человеке? Да ровным счетом ничего, как и все вокруг. Случайно ли он вошел в её жизнь, или она рядом с ним отыскала единственно свою? Быть может, она и живёт так долго, что где-то в глубине души верит — раз он не приходит, значит, и смерти не время. И что её коса рядом с его кинжалами! Вот она уже и правнуков дождалась, а его всё нет.

Анджей! Ты так и остался в неразгаданном своем мире. Оттуда, куда ты неизменно возвращался, тянуло холодом и тьмой. Но в постели ты был нежен, как летние ночи в яблоневом саду, каждой из которых хватило на много казавшихся бесконечными лет.

 

Тот день Дина запомнила навсегда — последний в звонкой осенней ярмарке. Ласковое солнце, мягкий еще ветерок, вокруг безудержное веселье прибыльной торговли, окончания полевых работ, предвкушения свадебных пиров. Кругом возы яблок, ярмарка тонет в яблочном аромате, всё им пропитано, а счастья обещано... Сколько девушек мечтают об этом времени, когда наконец наденут они женский наряд, спрячут волосы под убор и заживут хозяйками в своём доме. Но никто не знает, сколько девушек в это время думает совсем о другом.

Дина рассеянно шла по ярмарочной площади, пытаясь понять — как же ей быть.

«Домой не вернусь, — решила она, — ни за что! Так вот почему отец позволил купить всё без отказу — такого и не припомню. Впрочем, подметила, что сегодня особенно пожирал меня глазами Михал, товарищ отцовский. В нашем околотке обычное дело — вдовцам жениться на молоденьких, на дочках друг друга. Вот и отец пять лет назад взял за себя красавицу Ядвигу с глазами смородиновыми, среднюю Михала, едва возраста ей под венец хватило. В утеху взял, хозяйство-то ключница ведет — Ядвига детей рожает. Впрочем, довольная. Сумела папеньке угодить, в сытости живет, и хорошо ей.

У нас все говорят: лучше за вдовца выходить, и чем он старше, тем удачливей, авось скорее помрёт — капитал жене, а после сама мужа на выбор отхватишь. А я не хочу, не буду! Сначала мною натешатся, а потом, глядишь, и на мою долю что приплывет. Только нужна она мне, доля такая?»

Вокруг гудела толпа, во все стороны сыпалась скорлупа орех, летела шелуха от семечек и огрызки яблок, слышались шутки, визг, гогот, счастливый смех и довольный говор. Продавцы бойко нахваливали товар, божась, что такая цена лишь за ради красоты да удали покупателей, да дня последнего ярмарки. Не зря нахваливали. Товар, действительно, скупался бойко, уж очень уступчива была торговля в этот последний день. «Всё продать готовы, лишь бы забрали», — с обидой кляла Дина скоротечные на её глазах сделки. Куда идёт? Сама не знает. Пока просто по ярмарке, куда ноги несут. Надо в себя прийти, ведь она уже взрослая, пятнадцать лет, по любому хозяйству управится запросто, трактир вести умеет — в нём и выросла. Да только куда уйдёшь-то, как... Везде сыщут! Неожиданно среди шума до девушки донесся зычный голос зазывалы с ярмарочного цирка, что каждый день дивил представлениями заезжий народ.

— Многоуважаемая публика! Спешите увидеть то, что никогда не видели! Последнее представление в этом сезоне! Проездом по Европе! Сегодня Мастер Анджей, метатель ножей, покажет своё непревзойдённое искусство! — раздавалось с площади, где раскинулся яркий цирковой балаган, и белели свежие доски высоких трибун для состоятельных зрителей. Много мест пустовало, но без билетов туда не пробраться. Простой люд теснился толпой по бокам арены, подставляя под ноги крепкие ящики. Впрочем, развлечений на ярмарке хватало: карусели разные, шарманщики с обезьянками, кукольные театры, мелкие фокусники, которым для выступления хватало небольшого пятачка.

Ярмарка ульем жужжала. «Отец в трактире, и пробудет там до ночи — контракты составляет, день последний, самый горячий, — пыталась рассуждать Дина. — А меня отправил за подарками для домашних, на каруселях покататься позволил. Сам устанет сегодня, да ярмарку отмечать с товарищами будет. А завтра все разъезжаются. Суматоха, никто никого и не дозовется. Концы в воду. Как же мне быть? Как быть...»

В голове Дины теснились мысли, одна острее другой. «Конечно, он за Ядвигу меня продал, папенька за грош удавится, хотя капитал нажил, а дочь как корову в обмен на другую корову меняет. Немудрено, его-то маменька тоже молоденьким прикупила. Да только недолго радовалась. Разве что мужик он цепкий оказался, дела вёл умело, даром что из батраков вышел, а что красив то красив. И сейчас на загляденье. Видный, высокий, ладно сбитый, кудри рыжие кольцами по плечам вьются, борода по моде стриженая. Вот и я — кровь с молоком, отцовская дочь, да только не родись красивой, люди говорят», — с горечью думала Дина.

Отец от своего не отступится, и коли обещал Михалу свадьбу по возвращению с ярмарки, так тому и быть. Папенька внакладе не остался: помимо дочери, Михал ему прямо сейчас, при ней, ох, какой выгодный контракт уступил! Такой выгодный, что отец аж расхохотался от удовольствия, Дину поцеловал и сказал, что теперь ей до конца дней не о чем печалиться! В самом деле, к чему, коль папенька за всех наперёд решает! Да только с дочкой старшей ошибся. Зря не спросил. Понятно, не привык спрашивать. Ну, ничего, быстро утешится, Ядвига ещё нарожает. Только мне-то куда деваться? Отыщут всюду, вот разве в омут... Нет, туда всегда успеется, жить твоя Дина любит, ох как любит! Да только жить, именно жить, а не лоханке, как порось, радоваться.

— Многоуважаемая публика! Спешите на представление! Самый меткий человек в мире покажет своё искусство! Метание ножей по живой движущейся цели! Метание ножей на скаку! Мастер Анджей! Метание ножей с двух рук одновременно!

Дина, сама не зная, почему, обратилась на голос, хотя меньше всего ей сейчас хотелось на что-то смотреть, чему-то радоваться. Но голос звал, и не только голос, что-то еще творилось вокруг, но что, понять она не могла, лишь странное волнение ощущала. А впереди уже раздавались восторженные крики толпы, представление началось. Когда она подошла, народ битком стоял вокруг площади. Дине пришлось нырять среди людей, проталкиваясь мимо мужчин, которые неизменно, в отличие от женщин, пропускали ее вперёд, поначалу недовольно оглянувшись, но разглядев, теснились и старались удержать около, однако девушка устремлялась дальше.

В центре просторной площади, у столба с деревянным диском-щитом, бился привязанный Арлекин. Для пущего страха и веселья публики он истошно рвался на волю, и если бы не кляп во рту, так крику было бы не обобраться. А вокруг летал и нарезал круги на нервной резвой кобыле, то поднимая её на дыбы, то заставляя играть перебором тонких ног и крутиться, конечно, тот самый Анджей. Весь в черном, как и его кобыла, такой же неистовый, что казалось, встретились два чёрта и нашли для забавы яркую мишень. Потому что, делая очередной круг, Анджей стремительным движением руки выхватывал и метал короткую серебряную молнию. И в столб, над самой головой несчастного Арлекина, всякий раз, все ближе и ближе к темечку, с характерным тюкающим звуком втыкался клинок.

Дина, наконец, пробилась вперед. Клоуны-подручные уже отвязали Арлекина от утыканного ножами столба и потащили к деревянному щиту. Бедняга выплюнул кляп, метался и теперь кричал, моля о пощаде, уверяя, что он будет слушаться жену и никогда больше не убьёт Коломбину. Пусть она живёт как ей хочется. Но слушали и веселились только зрители, а подручные, верша расправу, как бы силой распяли бедолагу на выставленном теперь перед столбом диске, который два других клоуна начали бодро вращать за длинный рычаг с обратной стороны с постоянной скоростью. И тут Арлекин почти замолчал. Разве что разрисованная рожа корчилась еще маской ужасов, периодически издавая мычание и нечленораздельные вопли. Разгоряченную кобылу уже увели, а Мастер Анджей, вынув клинки из столба, теперь стоял напротив крутящейся мишени.

Трюк на самом деле оказался впечатляющим. Дина даже забыла о собственной участи и во все глаза глядела, как метатель уверенно и мерно один за другим всаживает ножи в адскую карусель с присмиревшим на ней Арлекином. Ещё подумала: ошибись помощники в скорости вращения, или поскользнись метатель на каком огрызке яблочном в момент броска, и конец Арлекину! Даже не в ногу нож вонзится — в грудь! Но метатель в великолепной стойке стоял как утёс, движения были выверены и точны, клинки соколами летели в диск, впиваясь лучами по спирали, ближе и ближе к телу несчастного, вросшего в доски. Последний клинок вонзился точно над головой. Цветной человек закатил к рукоятке глаза, судорожно вздрогнул телом и, как тряпка, обвис. Толпа свистела и хлопала, звеня монетками, а мальчишки-подручные резво обносили её шапками.

Освобождённого обмякшего Арлекина подхватил цирковой силач, легко закинул лоскутное тело за плечо и понёс с площади как отработанный реквизит. В это время Мастер Анджей подошел к диску и неспеша начал вынимать клинки из досок, складывая в ножны на руках и ногах. Дина подумала, любуясь на его текучие и точные резкие движения, неуловимо перетекающие одно в другое: ножи словно часть его тела и, напившись, пусть не крови, но страха, теперь возвращаются к хозяину, узнавая тепло его рук.

Странный человек! Непонятный! Не злой, не добрый... Как не от мира сего. Воин? Но что он делает здесь, в передвижном цирке, пускай и лучшем в Европе, как обещал зазывала? Стройный мужчина средних лет, с чёткими чертами лица, абсолютно непроницаемого. Актер умеет играть и нищего, и короля, но этот… Кто он? Он никого не играл, таков он и есть — почему-то сразу решила Дина. Она запросто вообразила, как клоуны смоют грим, наденут обычное платье и растворятся на базаре среди толпы. И никто не разглядит в них клоуна. А этот... На любом базаре — чужак. Дина даже представить не могла, где бы он был своим с такой статью, движениями и взглядом. Разве что в средневековом замке или на войне, в каких-то отборных войсках?

Представление должно было продолжаться, уже вывели из клетки огромного медведя с булавой для его игрищ, но метатель ножей оставался на площади.

— А теперь смертельный номер! Храбрец получит золотой, если захочет себя испытать! Один золотой! Всего один! Второго не будет! Хотя делов всего ничего! Встать сюда, — зазывала показал, как придётся стоять храбрецу — в самом центре деревянного щита. — Встать, и совсем ничего не делать! Можно даже отвернуться или закрыть глаза! Да хоть руками! И Мастер Анджей тоже закроет свои глаза! Вот этой черной непрозрачной повязкой! Кто желает, может убедиться, что сквозь неё ничего не видать!

Из толпы вышли несколько парней, явно заинтересованные золотой монетой, и начали примерять на себя повязку. По их выражению было ясно — непрозрачная!

— Всего-то встать и тихонечко стоять, а Мастер Анджей с завязанными глазами будет метать ножи! Десять клинков просвистят вокруг самого смелого! Уважаемая публика получит удовольствие, а храбрец — незабываемые впечатления и блестящий золотой!

Осенняя ярмарка — богатое заведение, артисты приглашались всегда наилучшие, гонорар высокий, да и сборы циркачей от публики явно были немалые, потому что золотой — уж очень большие деньги для простолюдина.

— Где же наш герой? Уважаемая публика и Мастер Анджей ждут своего героя!

Но, видимо, не только циркачи сегодня были богаты, публика тоже в деньгах не нуждалась. Виданное ли дело! Метать ножи с завязанными глазами! Ну и что — Мастер! А когда в тебя, да эти самые ножи, да по очереди десяток, пожалуй, если и переживёшь, то как бы в луже не оказаться!

Толпа радостно заулюлюкала, зашевелилась, оглядываясь, не идет ли кто, но никто не появлялся. Дина догадалась: золотой так и останется у цирковых, потому что никто не решится. Один нож пережить можно, ну, три... Она вспомнила Арлекина, потерявшего всякую способность двигаться после представления, ей сейчас показалось, что не особо он притворялся. Десять ножей! Невдалеке заревел учёный медведь... Вот-вот, медвежья болезнь приключится — позору не оберёшься до конца дней! А золотой твой никто и не вспомнит.

— Последний раз раздаём удачу! Тихонько постоять, насладиться музыкой клинков — словно вы попали в самое пекло горячего боя, получить славу и золотой к ней в придачу!

И тут Дина шагнула. «А какая разница, — вдруг подумалось ей. — Отец от слова своего не отступит, да для него другого слова, кроме своего и не существует, а ей чем за Михала, так лучше уж в омут. Да Михал здесь и не при чём. Не любит она! Не время ей замуж идти — нет для нее пока жениха! Не встретила! Да и глаза бы не глядели на жизнь эту! Сыто, спокойно, понятно, с утра до ночи работа по хозяйству, но...» Странная она, Дина... Запало ей, а когда, не помнит, что судьба её где-то в месте другом. А где это место, неведомо. Но есть она, судьба эта, есть! Как и люди другие. Есть любовь, в которую никто, кроме неё, не верит. Потому что не видели. А Дина видела однажды такую любовь, что пуще смерти.

Под женщиной той земля ходуном ходила, воздух вокруг дрожал, небеса осыпались... Она к реке шла — замуж не за того выдали, а Дина в то утро ранёхонько на берегу бельё мыла. Бельё с мостков полощет, вдруг вода вроде вязкой стала, холодом, как из погреба, потянуло. Дина удивилась — не припомнит такого. Понять ничего не может, бельё оставила: за спиной что-то неведомое приближается. Оглянулась: женщина, молодая, недавно в их селе, замуж сюда привезли. Идёт, вся белая, сама собой идёт, будто не видит, и ничто её не остановит. Как шла, так и вошла мимо Дины в реку. Казалось, вётлы за ней по ветру потянулись, камыш следом вдоль берега пригнулся, вода расступилась. Так по дну на глазах у Дины на дно она и ушла. Вода сомкнулась — словно не было никого. Дина очнулась — бельё едва не уплыло, едва догнала, ещё подумала — морок! А днём услышала, что молодая Ярослава исчезла, а мужа её, Болеслава, что третий раз женился, нашли на кровати заколотым. Река у них в селе широкая, глубокая, не быстрая, спокойная река, да только утопленников никогда не находят. Внезапно ту женщину вспомнила Дина, к чему...

— Я хочу!

Публика замерла. Зазывала недоверчиво поглядел на подошедшую красивую девчонку в ярком, по местному обычаю, нарядном платье и спросил:

— Милая пани хочет золотой?

— Нет! То есть, да! Хочу золотой!

— Хорошо. Сейчас мы вас вот здесь и поставим!

Дина послушно встала посредине диска из свежих досок, вдохнула густой сосновый запах и уставилась на Мастера. «Красивый мужчина, — вновь подумала, — на меня смотрит. Сейчас ножи в меня метать будет». Глаза, как лёд, серые, ничего в них не высмотришь, прямо глядят, и не понять, что внутри человека этого. Без прищура глаза, не как у наших сельчан — открытые у него, с татарским разрезом, словно миндаль-орех. Красивые глаза. И волосы черные, гладкие, назад, за уши плотно зачесаны, в причёску странную убраны.

— Вам завязать, милая пани, белый свет?

Дина перевела непонимающий взгляд на зазывалу. Белый свет ей уже завязан! Что там еще вязать! Может, метатель промажет, да заколет её? Тогда топиться не надо. В омуте холодно, рыбы стоят хищные — коня объедят, не подавятся! «Не хочу быть рыбами съеденной, — подумалось ей. — Лучше умру, на него глядя!»

— Нет.

— Может, вы уже передумали? Ведь страшно! Десять ножей, подумайте только! Десять ножей! Вам нельзя будет даже пошевелиться — очень опасно!

Но Дина всем своим видом выражала упорство, оставаясь на месте. В эту минуту ей сделалось вдруг легко, и она подумала, что как хорошо всё выходит! Вокруг никого из знакомых, как раз сегодня мужчины завершают в трактирах дела, женщины сельские скупают резко подешевевший в последний день ярмарочный товар. Она не знает, зачем она здесь, но, может, сейчас и поймёт, что дальше делать. А то и за Михала замуж пойдет! Дина стояла в оцепенении и смотрела, как зазывала завязывает черную повязку на голове Мастера Анджея, и вдруг закрыла глаза.

Нет, она не испугалась. Она с омерзением подумала, как Михал, который старше её отца на пятнадцать лет, потянет к ней похотливые, крепкие ещё руки, завалит, где захочет — на постели, на сеновале, да где вздумается ему! Мужчины у них до самой смерти горячие, пасеки по лугам отменные, средство для силы мужской всегда в погребке имеется, и она, сила эта, немалое в их селе мерило. Нет, даже в детях радости она не видела. Ну, дети. У отца уже семеро. Детей бабы запросто рожают, много. Нет, ей любовь нужна, или любовь, или совсем ничего. Так и стояла она, в мысли свои упрямые, отчаянные войдя, пока первый нож не воткнулся где-то над головой, тонко вибрируя, продолжая едва уловимо петь. Дина, услышав его, дышать позабыла...

Так вот она, смерть-то какая! Нежным посвистом, струйкой холодной насквозь, и — досочки мелко, дробно трясутся... Или она мелко дрожит? Не понять, да отступить-то ей некуда, плотно к доскам прижалась, но не потому, что сбежать хотела. Это что-то в ней страх заподозрило, и в доски войти, через них пройти, да исчезнуть, пыталось. Это оно могло заставить отцу подчиниться, к Михалу в лапы шагнуть. «Нет, лучше смерть! Отец как корову, для свежей крови в стадо, обменял, не хочу быть скотиной!» — мысль эту она словно зубами держала, настолько плотно зажав, что глаза зажмурились тоже.

Неожиданно спину обдало ледяным, могильным холодом, будто не у досок стояла — исчезли куда-то доски, а у бездны неведомой, тёмной. Что-то дикое, необузданное со спины подползало. Дине казалось, не будь волосы плотно в косу заплетены, дыбом бы встали! А она — ни вперёд, ни в сторону... Жуть неведомая подкралась и... тут же исчезла, как кто-то её спугнул. Опять за спиной тёплые доски душистые.

Когда клинки перестали летать, Дина не поняла, лишь после догадалась, что быстро всё кончилось, не как в номере с Арлекином.

Подошёл зазывала и, взяв Дину за руку, помог сделать несколько шагов. Она открыла глаза, взглядом нашла Мастера Анджея и увидела, что он улыбается, спокойно так, уверенно — публике улыбается. На неё даже не глянул, с тех пор как глаза открыла. Но зазывала уже сунул ей золотой и подталкивал к толпе — иди, мол, иди. Подручные проворно собирали в шапки монетки, а на площадь к столбу подводили огромного медведя с амуницией для нового представления.

И вдруг Дина поняла, куда смотрит, что видит, а смотрит она на небо! И показалось оно сине-синющее, ласточки мушками мечутся, простор безбрежный для их полёта, и дышится глубоко, свободно, словно камень с души свалился. Потому что видит она: между двумя высокими зданиями над площадью канат натянут. Нынче ярмарка даже канатоходца пригласила, и сегодня, в последний день, в окончание, он покажет публике смелое своё искусство. А ей уходить надо. Надо. Уходить. Куда...

Канат... Дина ещё раз оглянулась на Мастера Анджея и увидела, что он тоже глядит в небо. Она вновь подняла глаза, и вдруг... Нет, этого быть не может! На канате появилась кошка! Дина глазам не верила, но маленькая тёмная кошка на фоне пронзительно-голубого неба, легко перебирая лапками, по канату, словно по краю забора, перебралась с крыши на крышу. Видно, сильно ей надо было, вот и перебралась. И Дине надо сильно.

Подарков она накупила, в гостиницу отнесла, упаковала в дорогу. А на дно сумки с подарками положила тот самый золотой — на счастье, и пусть в семье лихом не поминают. Были мысли, ещё до золотого, до кошки странной, отцу отправить записочку: мол, с моста утопилась, прости, папенька. Да решила-таки обойтись. Любил отец её как умел, всем сердцем добра желая, конечно, по-своему. Да только добра ей такого не надобно. Пусть думает, что люди лихие дочку сгубили, а себя не гнобит, родимый. После сказалась больной, уставшей, до утра просила не беспокоить, и на глазах у своих в комнату удалилась, ключ повернула.

Вечером, в суматохе сборов, дождавшись удобного случая, накинула на себя плащ неприметный, выскользнула из дверей и решительно направилась к площади, отыскала в шатрах Мастера Анджея. Он не удивился. Не просто так девушка под ножи встает, под его ножи — была, знать, на то причина.

Никогда она не забудет первый и предпоследний их деловой разговор.

— Пан Анджей, вы меня помните?

Он молча смотрел на неё, спокойный, непроницаемый.

— Подумала, если бы вместо Арлекина помогала на представлении Коломбина, наверное, лучше бы было. Никогда не работала в цирке, только в трактире нашем работала, да по хозяйству. Но я сильная, всему выучусь. Мне даже денег не надо, лишь еду и ночлег. Только не трогать меня обещайте: на неделе за старика выдают, так лучше уж в омут. Ваши ножи понравились. Певучие. — Она затихла, неожиданно вспомнив странное состояние под ножами этими, вздрогнула и тут же отогнала — нет дороги обратно. — И ...глаза у вас честные. Вы, если пообещаете — исполните непременно. Некуда мне идти, мама давно померла, а отец как корову на отел отдаёт. У нас так и принято, только во мне не принято, откуда, не знаю. Я там, на представлении, подумала: всё-равно умирать, так может, пойму чего. Может, за Михала... Но, нет, не могу, мне отвратно. И к молодому не могу, не люблю если. Пока никого не люблю. А отец, он сам решает и слушать меня не будет. Возьмите с собой, пан Анджей, меня отовсюду добудут, а на цирк не подумают. С вами уеду, никто не отыщет. Прошу, не бросайте, а нет, так к мосту, прямо сейчас, больше мне некуда...

Дина что-то ещё горько с чувством рассказывала, чуть не плакала, незаметно для себя увлёкшись словами, словно это последние звуки в жизни её, да так ведь оно и было, как неожиданно над головой раздался выстрел. Девушка ошарашенно замолчала — разлетался лёгкий дымок, резко запахло порохом. С шумом взмыли над площадью и пошли кругами в закатном небе уснувшие было под крышами голуби. Анджей опустил руку с пистолетом, продолжая глядеть на девушку. А она всё забыла и смотрела на него, ничего не понимая. Жива или, наконец, убита? Анджей спокойно наблюдал за реакцией девушки: вот оцепенела, но быстро приходит в себя; вот поняла, что жива, смотрит во все глаза, прямо в глаза. Стоит на месте и ждёт, что будет. Не уходит. Голуби вернулись под свои крыши.

Анджей произнес:

— Мне не нужна Коломбина. Будешь амазонкой. Расчет по увольнению.

Так у неё началась новая жизнь. В которой не выдавали замуж, но работы, изнуряющей, физической, было много, гораздо больше, чем дома, с утра до ночи, без выходных. На следующий день после ярмарки цирк уже ехал по Европе — так и сгинула Дина. В балагане цирковом укрылась, документы ей Анджей за границей справил.

Кто он был? Откуда? Никто в цирке не знал и не узнал никогда. Окруженный кинжалами, он ни с кем не искал дружбы. Дину в работе не щадил. Она должна красиво двигаться, всегда улыбаться, особенно лучезарно, когда свистят, как пули, клинки. Улыбаться, что бы ни случилось, даже если кинжалы непрерывно вонзаются с двух сторон одновременно. Нравился ли он ей? Об этом некогда было ни мечтать, ни, тем более, думать. Если не упражнения на корте, на коврике, то был уход за лошадьми, нескончаемая работа по цирковому хозяйству. Цирк просыпался рано, ложился поздно. Но рядом с Анджеем было надежно. Сам не тронет, остальные его боялись.

Интересное положение: со стороны можно подумать, что Дина — его собственность, но оба они знали — лишь в работе вокруг представления. Сколько ему лет? Моложе отца, но старше её лет на десять, ну, пятнадцать. В самом расцвете сил. Иногда появлялись женщины, приходили, делали свое дело и уходили. Дину он воспринимал как помощницу, не более. Несколько слов за день — уже для неё праздник. Впрочем, Дина понимала его молча, ведь его трюки не требовали слов. Теперь их объявляли: «Мастер Анджей со своей амазонкой!» Иногда он уезжал на несколько дней. Куда — неизвестно. Наверное, пополнить запас своих метательных орудий.

Тем не менее, Дина пыталась понять, что она делает в цирке, куда попала совершенно случайно, для чего родилась и почему сбежала из дома. Нет, родилась не для того, чтобы идти замуж за старика и ждать его смерти, а потом молодого мужа как жеребца покупать. Здесь, в цирке, она видит разных людей, их комедии и трагедии открыты, и только Анджей — загадка. Человек-кинжал, холодный и точный, центрованный, заточенный. На что? И что ему цирк? Выступления он ждал, ежедневно к ним готовился, ради них, считай, только и жил. Дине представлялось: в это время мир вокруг Анджея словно исчезал, и что-то невидимое вызывало воина на поединок. А Дина... Кто она здесь? Между ним и ...кем? А рядом с ним? Год пролетел незаметно, ещё год, ещё...

Через семь лет она приняла решение.

— Анджей! Ты обещал расчет по увольнению. Мне пора уходить.

Как и полагала, Анджей бровью не повёл. Непроницаемый метатель ножей. Не один Арлекин ещё обмякнет на его трюках. Не ощущала от него Дина тепла, ни разу. Даже когда научилась во время представления, презирая смерть, ослепительно ему улыбаться прямо в лицо, стоя у соснового диска в кожаном костюме непокорной амазонки. Но он словно не видел распущенный по плечам водопад каштановых волос, перехваченных золотым ободом, усыпанным огненными звёздочками прозрачных камушков, такие же браслеты на плечах и запястьях. Костюмы для выступлений Анджей всегда заказывал сам, не жалея тонко выделанной кожи, отделанной в женском наряде перевитыми и затейливо переплетенными кожаными же шнурками со множеством золотых бусин. И все мужчины, глядя на стройную полуобнажённую по цирковому обычаю амазонку, рисовали себе райские кущи, и тоже хотели быть ловкими метателями ножей. На площадь она теперь выезжала на гнедом породистом жеребце, в цвет её волос.

Не то, чтобы совсем в нём тепла не было, оно угадывалось, но укрылось так далеко, так глубоко... Где-то давным-давно осталось... Тщательно скрываемая тоска — так ей казалось. Такие не заводят семью, не оседают на одном месте. Словно случайно занесённые в этот мир другие люди, из другой, неведомой жизни. Дом их — дорога, и в ней они исчезают. Хорошо, если путь их — война, тогда — короткий. Но войны не было, а специально Анджей её не искал. И Дина была счастлива, что не искал. Анджей здоров от природы, работа его полагает предельную дисциплину тела. Проживёт еще долго и унесёт свою тайну с собой. Только теперь она знает, что такое любовь. Та, из-за которой по дну уходят на дно. Та, из-за которой сбежала из дома. Она нашла... Но как же его любить?

Если думать постоянно — решение приходит, а с ним и уверенность.

— Ты свободна. Назови сумму.

— Хочу купить трактир на хорошей дороге в красивом месте. Дело знакомое, в трактире выросла. Стабильное, надёжное, спокойное. Время моё пришло возвращаться к людям. Цирк... Да, люблю цирк, потому что в нём есть ты, но ведь это случайность: вы проходили мимо, а мне надо было бежать. Анджей, — Дина заглянула ему в глаза и голос... Нет, голос остался прежним. — Вдруг когда-нибудь ты захочешь ...просто жить, тогда сможешь ко мне вернуться и остаться. Ведь ты тогда меня спас. Но не это главное. Я хочу, чтобы ты ко мне приезжал. Пускай ненадолго. Если твоя любовь такая — пусть будет, какая будет.

В Европе много дорог, много трактиров. Они выбрали красивое заведение, на окраине столицы, у реки, с яблоневым садом, как раз недалеко от ярмарочных площадей. Дина сама оформила купчую, наняла помощников, распорядилась устройством хозяйства. После работы в передвижном цирке это казалось просто и довольно легко. Люди понимали красивую уверенную женщину с полуслова.

Через некоторое время на три дня приехал Анджей, и что-то в нём неуловимо изменилось. Конечно, глаза, быстро поняла Дина, едва не задохнувшись. Взгляд Анджея стал тёплым, и все вокруг растворилось в нежности. Таким он и был когда-то... Почему-то, откуда-то она его помнит... И сейчас из того далека он вернулся... К ней... А среди людей так и живёт, как зачарованный. Кем? Когда? Кто унес на дно его душу? Но эти несколько дней рядом с ней был тот мужчина, которого она и искала.

Однако настало означенное утро, и с рассветом в дорогу встал Мастер Анджей, с теми же точными, как в броске, движениями, с тем же непроницаемым лицом. Дина, зная его семь лет, иного и не ждала.

В конце концов, именно его ножи научили её улыбаться всегда, чего бы оно ни стоило. Именно они научили доверять воинскому его искусству так, как теперь она доверяет жизни. Именно в нём узнала она ту самую силу, что однажды открылась. И когда из Дины ушёл страх, они были уже на «ты», хотя давно понимали друг друга без разговоров. А случалось всякое. Однажды, подойдя попрощаться к умиравшему в тяжелой агонии канатоходцу с переломанным позвоночником, Дина посмотрела на Анджея, и он прочёл ее просьбу, в ответ ненадолго прикрыв глаза. Сильный мужчина. Он знает, чего хочет женщина.

Будут дети — сама воспитает. И ей, и детям нужен дом и яблоневый сад. А он улетает как клинок в свои мишени.

Дина, улыбаясь, провожала взглядом пришпорившего чёрную кобылу Анджея. «Не знаю, кто твоя мишень. Знаю одно: ты не всех ещё перебил. Странное мне иногда снится: будто мы, люди, живём в солнечном городе, обнесённом высокой стеной от мрачного мира. И в стене этой есть ворота, иногда они открываются: кто-то уходит из города, кто-то в него приходит. Но вместе с ними в город ползут чудовища. И кто-то должен их отгонять — охранять город. Конечно, ты не можешь уйти».

Она прожила счастливую жизнь — так сама для себя решила. Родила троих детей — сына и двух дочерей, хотя за сорок лет он приезжал всего шесть раз, оставаясь на несколько дней.

Провожая его в последний раз, так же глядя вслед Анджею, который почти не изменился, Дина вдруг спокойно сказала себе то, чему пришло время: «Живи, любимый! Не возвращайся больше, никогда. Я знаю, только меня ты всегда и любил. И наши встречи, в которых рождались дети, были как клинок, звенящими и точными, словно их прочертили в небе. И всегда пахли яблоками. Ведь тогда, на ярмарочной площади, я, как бездомная кошка, попросила у тебя приюта, а кошки просто так не приходят. Если мы вновь встретились, значит, и эта жизнь не прошла мимо. Вспомни, что однажды ты мне обещал».

 

Он метал клинки, как Перун молнии. Что может быть прекраснее смерти из рук самого бога... Медленно, со скрипом, распахивались огромные городские ворота...

 

2015