Он был гномьей породы, Так же ростиком мал. Старый жрец принял роды, В воды Ла 10 окунал. Как положено было, Как велось испокон, В храме матери Илы 8 Был младенец крещён, И под Белым Светилом Игной7 был наречён. Только не было пира В честь рожденья его, Сладкозвучная Лира Не звала никого. Разглядели ребёнка: «Ох, чудные дела!» На спине у мальчонки Два трепещут крыла! Пожалели хилёнка21: «Как бы не было зла…» Объясняла Ламассу 12: «Юный бог Аватил 1 К ночи первому часу В дом ко мне приходил. Пел мне песни сердечно, К небесам поднимал. Там, в созвездии Млечном, Целовал, обнимал, И супругою вечной Он меня называл». Головами качали Над блаженной жрецы, Что за чудо? Не знали. Теребили косцы 9. Под бровями застыло Недоверие глаз… А Ламассу так мило Повторяла рассказ… Но молчание было Ей в ответ каждый раз. Время шло. Безмятежным Игна вырос юнцом, С кожей розово-нежной, С безбородым лицом. Он любил вечерами, Глядя в небо, мечтать. Но не в силах руками Молот в кузне поднять. И для всех чужаками Были Игна и мать. Рос мальчишка, а крылья Оставались малы, Он страдал от бессилья, Словно нёс кандалы, Мать слегла от кошмара: «Сын твой просто урод! Он - распутнице кара И семье - лишний рот. Нету пользы от дара- Крыльев белых…»И вот, Умирает Ламассу, Не доживши свой век. К утра первому часу Не открыла уж век. Юный Игна в несчастье Оказался один. Ждал напрасно участья… Стал совсем нелюдим… Пережил он напасти Двух студенистых зим, А весной, незаметен, Он покинул свой дом. Спохватились соседи – Пустота в доме том. Не оставил ни фразы, Только вымел порог… Не заметили сразу – Был последний намёк – На могилке Ламассу Желтокрылый цветок. Вьётся, вьётся тропа по земле чуть заметною ниткой, В изумрудной траве через сотню теряясь шагов. То с пригорка в овраг разбежится оборванным свитком, То пылится в полях, то теряется в тени дубов. По тропинке идёт, не спеша и мечтая привычно, Игна - гном и беглец, пряча крылья под складкой плаща. Поглядишь - ну, идёт, ну, с котомкой, ну, путник обычный, Чуть устал он, но бодр, в запылённых дорогой вещах. Забредёт он в трактир, там попросит тарелку похлёбки. А застанет вдруг ночь в чистом поле, в лесу, на реке, Он откусит чуть-чуть от в дорогу засушенной корки, И бездумно уснёт под кустом, на камнях, на песке. А бывало и так - огонёк в темноте заприметив, Игна робко просил разрешенья присесть у тепла. Не снимая плаща, отдыхал у костра. На рассвете Он уже уходил, оставляя приправ для котла. Ночь менялась на день. День терялся в объятьях заката, Города на заре возникали и стыли в ночи... И однажды под ночь показалось селенье Тильмата18 - Сотни две огоньков от зажжённых в окошках лучин. Вот трактир «Медный грош». Было жарко натоплено в зале, И хозяин его добродушен и чуточку глуп. Спрятав тело своё в уголочке укромном и дальнем, Игна жадно хлебал из овса и картофеля суп. За соседним столом, разливая бодрящую сану14 Из чугунной бадьи по стаканам большим черпаком, Трое хмурых купцов из речного народа эрлану 23 Не смеясь, не шутя, как другие, сидели молчком. Главный был бородат. Он тревожным окидывал взором Темноту за окном, постояльцев трактира. Второй, Что в больших сапогах и в одежде, богатой узором, Был морщинист и дряхл, и под шапкою, вроде, седой. А эрлану-юнец, в рубашонке залатано-драной, Он испуганных глаз от столешницы не поднимал, И когда бородач, отхлебнув горячительной саны, Вдруг беседу завёл, он лишь молча сопел и внимал. «Уплываем домой, - говорил бородач недовольно,- Нас с товаром не жди, нам пока ещё жизнь дорога». «Да хранит вас Эрлан! - седовласый тут вздрогнул невольно,- И быстрее несёт по теченью к родным берегам». «Слухом полнится мир, - бородач еле слышно продолжил,- В Лавадонском лесу 11 расползается мрак, говорят. Кто его разбудил, кто могучее зло растревожил, Кто посмел и рискнул, тот ещё пожалеет стократ». И вздохнул бородач. И старик покачал головою. А эрлану-юнец задрожал и от страха икнул. Нервный тик пробежал по их лицам волною рябою, И в сердцах бородач дал затрещину сыну и пнул. Постояльцы легли - на полу, на скамьях - вперемешку, А хозяин скупой притушил половину свечей. Расплатившись за суп и отдав медный грош за ночлежку, Игна бросил тюфяк, где тепло от нагретых печей. Но тревожные сны стерегли его вплоть до рассвета, И казалось ему, что накрыла его чья-то тень… Утром гном пожелал получить на вопросы ответы, Но, увы, не успел – был в разгаре уж солнечный день. Все ушли спозаран, и эрланы те были далече. Игна встал позже всех, но как будто и вовсе не спал. Натянув сапоги и забросив котомку за плечи, Он с тревогой в душе «Медный грош» навсегда покидал. Но спустя только час от тревоги следов не осталось. Тёплый воздух пьянил, солнца нежные грели лучи. Игна видел - в реке малыши беззаботно купались. Игна слышал – струясь, ручеёк придорожный журчит. И мечтательность вновь овладела романтиком-гномом. Он бездумно шагал, напевая тихонько. И вот Повернул в забытьи за последним в селении домом. Это был – о, судьба! – к Лавадону крутой поворот. А когда тень дубов окружила его пеленою, В страхе гном повернул – убежать вознамерился он! Но тропы не видать! Встал зелёной сплошною стеною За спиной у него, словно сон, вековой Лавадон! Вьётся, вьётся тропа по земле чуть заметною ниткой, Тихим шелестом трав в глубину Лавадона зовёт. Игна шёл всё вперёд, как невинный на плаху иль пытку, И не знал юный гном, что же там, впереди, его ждёт. Ночь холодной луной еле-еле пробилась сквозь кроны, Игна выбрал пенёк и присел на него отдохнуть. Но из воздуха вдруг появились над гномом вороны, Закружились над ним, словно должен продолжить он путь. Ночь сиянием звёзд разукрасила небо над лесом, А в лесу Лавадон осветили тропу светляки. Светом нежным своим и печальной, чуть слышимой песней Игну сквозь темноту золотые вели маяки. Небо в утренний час вдруг нахмурилось тучкой дождливой. Игна, падая с ног, под кустом попытался уснуть. Только ветви дерев застучали о гномичью спину, Зашумели листвой, словно должен продолжить он путь. Спотыкаясь, он шёл, непонятною силой влекомый, Думу думая, что приключенья ему ни к чему. А тропа всё вела. Этот мрак, этот лес незнакомый, Что волшбою дышал - они чуждые были ему. Но всегда есть конец у того, что имеет начало, Есть у каждого шанс свой ответ получить на мольбу. Сколько времени шёл, сколько миль он отмерил - не мало, Но увидел он вдруг, всю покрытую мохом, избу. Сквозь ступени уже дикоросная травка пробилась, Паутинный узор изукрасил перильцев столбы. К худу или к добру, но окно небольшое светилось, И тянуло дымком, что клубился из тонкой трубы. Осторожность взяла верх над сильной пристанища жаждой. Игна к дому тому приближался тихонько, тайком. Он от страха дрожал, трепетал в крыльях пёрышком каждым! Замирая, присел под чуть-чуть приоткрытым окном… Было тихо в избе, только печка натужно гудела, Пожирая смолу с крутобоких осиновых дров. И решился уж гном постучаться в окошко несмело- Разрешенья просить у хозяев на стол и на кров. Но раздался вдруг глас, громом грянул над всем Лавадоном! Облетела листва с близстоящих могучих дерев. Страх туманом застыл над дрожащим от ужаса гномом. Бедный Игна упал, на холодной земле замерев. Семи пядей во лбу тут не надо иметь от рожденья- Обращаясь во мрак, кто-то ткал заклинанья дугу. И неслись к небесам чьих-то мыслей и дум воплощенья, Оседая клеймом в перепуганном гномьем мозгу. «Я – Си-Нис 16- чародей! Я Эреба 22 из тьмы призываю! И нижайше прошу чёрный камень Сатан 15 одолжить. С ним богатства найду, те, что гномы в горах собирают. О, Эреба! Тебе буду вечно за это служить!» И из мрака тогда громогласный Эреба ответил: «Я за службу твою Чёрный камень тебе не отдам! Бесполезен ты мне… За услугу сокровища эти, О, Си-Нис-чародей, мы разделим с тобой пополам!» Игна слушал, и им овладела за гномов тревога, За сокровища, что добывались тяжёлым трудом. На сородичей он был когда-то обижен немного, Не похожий на них, пусть крылатый, но всё-таки гном! И дрожащий смельчак, встав с земли, потянулся к оконцу, Между рамами щель жадным взглядом скорей отыскал. Сверху мглу разогнать тщетно силилось бледное солнце, А внизу юный гном тайнам магии тайно внимал. Чёрный камень Сатан возлежал на столешнице грязной, А Си-Нис колдовал, стоя к Игне могучей спиной. Наполняли Сатан чёрной магией страшной, опасной, Чародея слова, словно жуткий животного вой! Появилась искра и пронзила магический камень, Раскалив докрасна его граней кривые углы! А в печи умирал лишь недавно бушующий пламень - Он не выдержал из преисподней явившейся мглы. Стихло всё. Чародей спрятал камень в мешочек. Повесил Он на пояс его и погладил дрожащей рукой. Был доволен Си-Нис, в предвкушении счастлив и весел… Неожиданный звук вдруг разбил его хрупкий покой. Ветхой рама была, и, не выдержав гномьего веса, С треском вырвалась! С ней бедный Игна на землю упал. Тут же бросился прочь, как безумный, помчался он к лесу! А за ним чародей, угрожая, крича, побежал. Си-Нис мощной волной воздух бросил бегущему в спину - Скрыла Игну тогда стая белых кричащих ворон. Размахнулся Си- Нис – шар вослед ему огненный кинул - Но склонились дубы – скрыли Игну они с трёх сторон. И раздался вдруг стон - то горели дубы вековые! И от крон до корней, обгорая, рыдали они. И метался, вопя, перепуганный гном между ними, Натыкаясь в дыму на горящие факелом пни. И по мере того, как смолкал гнома крик безутешный, Хохотал чародей, средь огня невредимый стоял. Он врага своего уничтожил довольно успешно И теперь уж никто воплощенью мечты не мешал. Глубоко под землёй, где ни месяц, ни солнце не светят, Там сихирты 17 живут – так Создатели их нарекли. Гибко-тонки тела, и росточком - как малые дети. От макушки до пят чёрной шерстью они обросли. А на бледном лице, что похоже на лунное блюдо, Вспышкой цвета воды выделялись большие глаза С вертикальным зрачком. И из них - о, чудесное чудо! - Беспрерывно лилась по щекам за слезою слеза. Этих слёз ручейки методично, ритмично и строго В землю падали и пробивались сквозь камни и грунт. Предназначенной им и уже проторённой дорогой В недра, вглубь уходя, наполняли источник Арун 3. О, священный Арун! Под землёю сокрытое море! Делишь воды свои, наполняя земные моря, Реки и ручейки, океаны, каналы, озёра - Половодишь ты их, им сихиртовы слёзы даря! Земляные полы, земляные лежанки, сиденья, Земляные столы и из моха пушистый ковёр, И подземных корней безыскусное переплетенье Вместо стен, потолков - вот убранство сихиртовых нор. Под сплетённой из трав, чуть колючей, душистой накидкой То в бреду, то во сне, обессиленный Игна лежал. Помнил Игна пожар - дальше память сокрыта за дымкой, Что же было потом - как ни силился, не вспоминал. Он в дыму утонул…Но сихирты проворны и зорки… За орехами в лес юный Тих прогуляться решил… Без сознанья был гном, когда Тих 19 затащил его в норку И обильной слезой на нём тленье одежд затушил. Уж приложена мазь к обожжённым рукам и колену, И причёсан уже, и умыто лицо у него, Только Игна всё спал, носом вжавшись в шершавую стену. И в углу задремал большеглазый спаситель его… Вот очнулся больной и с трудом приподнялся с лежанки. Тих-сихирт - тут как тут! - на подносе еда и питьё. Сняв повязки, взглянул на волшебно зажившие ранки, Дружелюбно кивнул и назвал гному имя своё. За беседой всегда незаметно часы пробегают. Если слушатель добр, то рассказ будет литься рекой. И казалось уж им, что друг друга давно они знают, Только Игна не мог обрести от беседы покой. «Отпусти меня, Тих, покажи мне дорогу из леса! Должен я поспешить и сородичам-гномам помочь. Там не любят меня, но скажу откровенно и честно - Дом, в котором я рос, снится мне почти каждую ночь». «Ты не можешь сейчас, - Тих взгрустнувшему гному ответил,- Отправляться наверх, там бушует свирепый пожар. Лес в дыму и в огне. Подожди, не спеши, на рассвете Песню-просьбу споёт над Аруном Аюба 5- шаман». На рассвете сихирт Игну вывел из норки за руку, Скрытой тропкой повёл он его к середине земли. Долог был этот путь (Игна думал, что ходят по кругу) Только кончился он, когда к месту святому пришли. О, священный Арун! Твои воды тихи, безмятежны, И прозрачная гладь серебрится, мерцает слегка. Ты прохладен, как снег, ласков, как материнская нежность, Простираешься ты, в бесконечности спрятав брега! И застыл, поражён, гном у края священного моря! И сихирты текли к краю моря Арун ручейком. Привело их сюда Лавадон посетившее горе. К краю моря они припадали в молитве ничком. Вот Аюба-шаман – самый старый сихирт в этом мире. Он годами согбён, его шерсть уж давно не черна. И невзгоды ему лоб морщинами избороздили. От макушки до пят покрывала его седина. Но кошачьи глаза скудоумием не обелились, И по-прежнему в них драгоценных слезинок не счесть. И, годами копясь, мудрость в них навсегда поселилась, В гибком теле его сила жизни по-прежнему есть. Перед тем, как начать исполненье обрядовой песни, Он призвал к тишине еле видным движеньем руки. Все умолкли, застыв, лишь сомкнули ряды свои тесно, И слова полились над Аруном, звонки и легки. О, Арун! Твоя гладь – бесконечность! О, Арун! Глубина твоя – вечность! О, Арун! Твои воды опасны, О, Арун! Тебе реки подвластны! О, Арун! На земле, под землею, О, Арун! Все живёт лишь тобою! О, Арун! Мы беспечными были! О, Арун! Двери злу мы открыли! О, Арун! Твои дети в тревоге! О, Арун! Смерть стоит на пороге! О, Арун! О защите мы молим! О, Арун! Помоги же нам в горе! О, Арун! Ты спаси и помилуй! О, Арун! Прояви свою силу! О, Арун! Подними свои воды! О, Арун! Воспари к небосводу! Море слушало и - тонкой рябью покрылась поверхность. Дальше слушал Арун – стала пениться водная гладь. А когда отзвучал звук последний молитвенной песни, И Аюба-шаман перестал к божеству воззывать, Слёзы-капли, они, в полудрёме живущие годы, Словно их разбудил сумасшедшего ветра порыв, Вдруг взметнулись, разбив моря гладь! То арунские воды Поднялися столбом, отвечая на страстный призыв. Ну а там, на земле, все лесные озёра и реки, Жесточайший приняв, - но за жизнь!- с чёрной силою бой, К небесам поднялись и обрушились в самое пекло, Вызвав адского зла оглушительный, яростный вой! И сошлись в этот час две стихии в сраженье жестоком! Сохли капли воды, погибая от пламенных рук, Но с небес всё лилось нескончаемым водным потоком – То священный Арун Лавадон избавляет от мук. Исчезали ручьи. Каменистое дно оголяли Реки те, что ещё этим утром вольготно текли. Глубоко под землёй утомлённо сихирты рыдали, Выжимая до дна сокровенные слёзы свои. И огонь отступил! И последние искры угасли, И стонала земля от ожогов, как воин от ран. И рыдал Лавадон, может быть, от великого счастья, Что не выгорел весь, иль скорбя по сгоревшим дубам. Вьётся, вьётся тропа по земле чуть заметною ниткой. То мосток она, то через речку бурлящую брод. То исчезнет в траве, не сумев избежать ям и рытвин, То стрелою летит, торопясь всё вперёд и вперёд. По тропинке идёт Игна-гном торопливой походкой. Этим утром его Тих-сихирт проводил до границ. Гарью пахнущий лес позади уж, и виден не чётко, И не слышно уже щебетанья встревоженных птиц. Солнце светит с небес – под лучами его изнывая, Игна щурил глаза, устремляя их в дальнюю даль. И однажды узрел – вдалеке у небесного края Засверкали снега на вершине горы Асадаль. И ночами, чуть-чуть прикорнув под кустом придорожным, Игна снова вставал, через силу, но шёл он вперёд. Освещала Луна его путь своим светом тревожным… Вот уже Асадаль распростёрся во весь горизонт. У горы Асадаль есть великое предназначенье – Прячет в недрах своих она гномьих сокровищ пласты: Слитки золота и драгоценных охапки каменьев, И, конечно, мифрил – серебро неземной красоты. У подножья горы гномий город привольно раскинут. Без особых затей Асадалем его нарекли. Он единственный был на поверхности ими воздвигнут. Здесь купцы свой товар обменять на оружье могли. На вершине горы, недоступной ни птице, ни зверю, Белым снегом сокрыт от чужих и назойливых глаз - Илы-матери храм. В нём пещера за тайною дверью С алтарём. И на нём каждый гном возлежит только раз. Новорожденных жрец унесёт потайными путями - Растворится перед ним, как туман, за стеною стена. Скоро дети уже бодро топают ножками сами, Первым словом они называют свои имена. А вокруг Асадаль, как цепИ крепкоспаянной звенья, Из двенадцати скал там раскинулся каменный дол. И не знает никто – это малые гномьи селенья, Игна в крайнем из них и родился и детство провёл. Вот и дома беглец. Но об отдыхе не помышляет! Он сзывает народ и спешит обо всём рассказать. Тяжкий груз сбросить с плеч – Игна только об этом мечтает, И у мамы своей на могилке цветок поменять. Вот, передники сняв из заморского серого ситца, Гномы, бросив труды, возле Игны столпились кольцом. Их пропавший собрат, появившись, разжёг любопытство И тревогой в глазах, и от страха прозрачным лицом. И услышали все, что грозит им опасность большая, Что какой-то злодей замышляет их всех обокрасть! И для этого он – лишь представьте, ни много, ни мало! – Их гору Асадаль собирается – раз! – и сломать! Что такое плетёт этот странный, болезный уродец?! Ты смотри, как он врёт! Голосок его так и звенит! То какой-то Си-Нис, то Сатан, то Эреба… В колодец Сочинитель сейчас, ох, на крыльях своих полетит! Вот, закончив рассказ, Игна глянул вокруг и смешался. Страхи детства опять собрались над его с головой, Ведь из гномьей толпы, закатав рукава, выдвигался Гном большой, как скала – то кузнец по прозванью Кривой. Гномы снова всерьёз не восприняли Игну… как раньше… Игна молча стоял среди них и вздыхал тяжело… Как спешил он к родным - рассказать без утайки и фальши, Что узнать довелось про грозящее страшное зло! Он мечтал им помочь… Но, увы, недоверие въелось В их сердца, как в их плоть та железная чёрная пыль. Игна сжал кулаки, ему просто исчезнуть хотелось, Ведь за небыль сейчас его родичи приняли быль! Покатилась слеза и согнулась спина безысходно. «Это правда, не ложь»,- он, на что-то надеясь, шептал. Но сомкнулись враги, окружая стеной его плотно, А расправу кузнец с каждым шагом своим приближал. Разве может добро не услышанным кем-то остаться? Нет, оно, как звезда, озарившая путнику путь! И нельзя без него быть счастливым, любить и смеяться, Ведь добро – это жизнь и её сокровенная суть. И спасенье пришло! Повелительным жестом раздвинув Стену грозных трудяг, в круг вошёл старый жрец Нагуал 13. Мудрым взглядом толпу не спеша, со вниманьем окинул, К беглецу подошёл и решительно за руку взял. Расступилась толпа. И увёл Игну жрец в свою келью. Усадив у огня, напоил его чаем из трав. А потом Игна спал до рассвета на мягкой постели. Охранял его сон старый жрец, ни словца не сказав. Утро нового дня Игну встретило кашей и хлебом, И огонь в очаге от заботливых рук не погас. Помолившись Земле, её недрам и светлому небу, Игну жрец попросил повторить свой вчерашний рассказ. Встрепенулась душа, и, вниманием старца согретый, От родного крыльца до конца Игна вспомнил свой путь. Если слушатель добр, тогда искренней будет беседа, Ведь добро – это жизнь и её сокровенная суть. Нагуал, уточнив пару мелких каких-то деталей, Гостя в келье закрыл, наказав не ходить за порог. Игна снова уснул, утомлённый дорогою дальней, И приснился ему желтокрылый увядший цветок. А когда небеса осветил блеск Луны невесомой, Без лучины, надев старый плащ, Игна тихо ушёл, И к могилке родной он пробрался тропою знакомой. Там его поутру старый жрец без труда и нашёл. «Мальчик мой,- жрец сказал, - вновь дорога тебя ожидает. Ты один веришь мне, только ты нас сумеешь спасти. Где-то в сердце горы, - а точнее никто и не знает! - Старый Альвис живёт. До него тебе нужно дойти. Он всё знает, он мудр, он подскажет, что сделать нам нужно, Чтоб гору Асадаль от грядущего зла уберечь. Вот котомка твоя, в ней припасы, лучины и кружка, И – держи, - для тебя я сегодня ковал этот меч. В твоём сердце - добро,- Нагуал обнял Игну за плечи,- Ты его береги», - как напутствие, тихо сказал, И вздохнув глубоко, старый гном оборвал свои речи, Вывел Игну к скале и начало тропы показал. Долго жрец Нагуал всё смотрел, опираясь на посох, Вслед тому, кто, спеша, уходил по тропе среди скал. От слезинки скупой на щеке его след уже высох, Но он вдаль всё смотрел и беззвучно молитвы шептал. Вьётся, вьётся тропа среди гор чуть заметною ниткой, Иногда пропадёт между серых, холодных камней. То раскинется вдруг отшлифованной каменной плиткой, То исчезнет совсем в глубине молчаливых теней, То в тупик заведёт, то вильнёт виражом крутобоким, То приглушит шаги, то заставит пуститься бегом. А бывало и так – оборвётся ущельем глубоким, И началом блеснёт на краю – ох, далёком! – другом. День ли, ночь, не поймёшь - в подземелье не властвует время. Игна спал лишь тогда, когда не было силы идти. И давно уж кремень для него – бесполезное бремя, Он привык к темноте и лучины уже не светил. И однажды, когда от тревожного сна он очнулся, (Камень круглый в тот раз ему ложем холодным служил) Головою тряхнул, с наслаждением он потянулся, И глаза приоткрыл – тут же Игна в испуге застыл! В двух шагах от него, на камнях, в темноте незаметный, Лишь глазами блестя, щуплый гном изваяньем стоял. Он был молод, лохмат и в звериные шкуры одетый, Он как-будто давно пробуждения путника ждал. «Кто ты, друг, и зачем так глубОко под землю забрался?» - Голосок зазвенел, отражаясь от каменных стен. «Я по делу иду», - Игна так незнакомцу признался И улыбкой своей взял подземного жителя в плен. И присели они облегчённо напротив друг друга. Не в глаза разговор – и цена ему ломаный грош. Игна всё рассказал своему – он так чувствовал! – другу. Если слушатель добр, то в рассказе отсутствует ложь. А когда свой рассказ о событьях недавних закончил – Словно меньше стал груз непосильно тяжёлых забот. Незнакомец вихры своей нервной рукою всклокочил И смущённо сказал: «Знаешь, Альвис зовут меня…вот…». Игна рот приоткрыл, в изумленье на гнома взирая: «Ты же должен быть мудр и всесилен, как боги…и стар!» И ответил тогда Игне друг, от смущенья сгорая: «Старый Альвис сказал – у меня есть магический дар. Сиротою я был, и тогда у старейшин селенья Мудрый старец меня, после долгой беседы, забрал. Он открыл мне – у всех в этой жизни есть предназначенье, И всему, что умел, эти годы меня обучал. А недавно совсем старый Альвис призвал меня к ложу, На котором уже много дней, ослабевший, лежал. И когда я стирал пот с его холодеющей кожи, О пророчестве он, как преемнику, мне рассказал. Он сказал: «Нет, не мне суждено божью волю исполнить. Мои дни сочтены и тебя теперь Альвисом звать. Что открою тебе, должен ты хорошенько запомнить, И о том, что грядёт зло большое, ты должен узнать. Приготовься и жди, он в пути, наш крылатый спаситель! Уберечь и спасти сможет он от немыслимых бед! И на трудном пути отдых даст ему наша обитель, На вопросы его ты ему предоставишь ответ». Вот уж несколько дней, как покинул меня мой наставник. С нетерпением ждал я обещанной встречи. И вот Ты стоишь предо мной. Только где твои крылья, о, странник?» «Крылья…странник?» - вопрос повторил эхом каменный свод. Молча Игна привстал, скинул плащ и поднял рубашонку. И в движении том – первый раз! – даже гордость была. Юный Альвис застыл, восхищён – на спине у мальчонки Два, пусть маленьких, но белоснежных трепещут крыла! Кто предвидел сей миг? Кто пророчество в книгах оставил? Его имя давно стёрто временем с пыльных страниц. Но забытый пророк настоящим из прошлого правил, Разглядев сквозь века вдохновение тех юных лиц. Он предвидел, он знал, что взрастёт в них душевная твёрдость, Что сомнений ростки не пробьются сквозь веру и честь. Он предвидел – в сердцах их живёт не гордыня, но гордость, И они понесут, не ропща и уверенно, крест. В очаге полыхал дружелюбный огонь, согревая Игну в старом плаще. С чаем тихо бурлил котелок. За столом, фолиант то читая, то просто листая, Юный Альвис сидел. Торопился он, как только мог. Он пытался найти на страницах магической книги Не решенье проблем, а намёк – указанье на путь. Но – строка за строкой – он подсказки, увы! - всё не видел, И вздымалась его под пушистыми шкурами грудь. Догорала свеча, оплывая в подсвечнике старом, Но забыли друзья и про сон, и про чай и еду. Вот уж в книге страниц непрочтённых осталось так мало! И не знают они до сих пор, как развеять беду. Но нашёлся ответ! Юный Альвис от радости гикнул! Свет свечи заиграл, разгоняя пещерную тьму! «Ты нашёл, ты нашёл?» - гном крылатый восторженно вскрикнул. «Я нашёл, я нашёл!» - гном-волшебник ответил ему. И склонились они над страницей, что долго искали. Что за радостный миг - наконец, что искали, найти! Пальцем метя строку, текст старинный они прочитали. Что ж, примерно теперь они знали, куда им идти. В недрах тёплой Земли, где она корни мира рождает, Змей подземный живёт, его имя – Могучий Шаркан 20. Вот уж много веков сердце горное он охраняет– Драгоценный, живой и светящийся камень Вакан 6. Снарядились друзья в путь-дорогу. Котомки связали. Игна пояс с мечом пристегнул и припасы сложил. Заклинанья слова на бумажном клочке записали, Альвис этот клочок в малахитовый посох вложил. Вьётся, вьётся тропа в темноте чуть заметною ниткой. Вновь она среди скал движет гладкое тело своё. Убегая вперёд, вдруг растает в туманности зыбкой, То пряма, как стрела, то скользит, извиваясь змеёй. Вот тропы той конец добежал до ущелья и канул… Свет лучины померк, не достал и не высветил дна. Камень бросили вниз – он исчез… Игна в страхе отпрянул – Испугала его чёрной пропасти той глубина! Нет тропы, нет моста, прерван путь, не достигнуты цели. И по краю ещё гномы долгое время брели. Через сотню шагов Игна вдруг обнаружил ступени – Предназначенный путь гномы снова продолжить могли. По ступеням скользя, они в пропасти сумрак спустились, На дрожащих ногах наконец-то до дна добрались. Там на влажных камнях осторожно они примостились, Отдохнули чуть-чуть и уж было вперёд собрались… Вдруг из скальных щелей, то рыча, то шипя, появились Звери, скаля клыки! Их глаза были жёлты и злы. Двухметровой длины их хвосты беспорядочно вились, Когти, словно кремень, высекали искру из скалы. И всего лишь на миг гномы в ужасе оцепенели, Но лишь поняли, что собираются звери напасть, Игна выхватил меч – когти, падая, громко звенели, Из отрубленных лап струйкой алою кровь полилась. Альвис посохом бил, попадая в звериные пасти. Жутким воем тогда огласилась пещера! Но вот Зверь последний упал, от меча развалившись на части. Гномы кинулись прочь, обнаружив единственный ход. По тоннелю друзья, словно ветром гонимые, мчались, До пещеры второй добрались очень быстро. Тогда Прислонившись к стене, еле-еле они отдышались, Но оружье своё наготове держали всегда. И не зря! С высоты надвигалась огромная туша - Ах, не знали друзья, как спастись от напастей таких! – То спускался паук, скалы мощными лапами руша, Наготове держа паутинную сеть на двоих. Альвис понял, что им без волшбы не спастись. Засветился, Повинуясь словам, малахитовый посох в руках. Луч зелёный возник, он струился, искрился и бился- И в глазах у врага заплескался мистический страх! Игна, пользуясь тем, что их враг обезумел от страха, Подобрался к нему и на спину паучью вскочил! Удержавшись едва, размахнулся!...И с первого взмаха Шею твари легко он волшебным мечом разрубил. Вновь тоннель. По нему гномы дальше идут, ожидая – Кто ещё впереди драгоценный Вакан бережёт? У тоннеля того ни конца не видать и не края. Потеряли уж счёт, проходя за своротом сворот. Но всему есть конец у того, что начало имеет. Вот в пещеру пришли, посредине её постамент. А на нём возлежит, ярким светом блестит и краснеет, Камень – Сердце горы. И прекрасней его в мире нет! Многогранный Вакан – пламя чудное, вечно живое! - Тихим светом своим в душах нежный восторг вызывал. И застыли пред ним, как пред богом явившимся, двое, Взоры их он к себе, словно цепью златой, приковал. Игна молча взирал на Вакан – удивительный, чудный! Все тревоги ушли и блаженным окутался сном Его мозг… И свой путь, очень долгий, опасный и трудный, Всех друзей и врагов – тут же гном позабыл обо всём… Альвис тоже молчал, околдованный силой бессмертной… Но раздался вдруг звук, что ослабил тот сонный капкан. Из-за камня, того, что Вакану служил постаментом, Словно серый туман, выползал, извиваясь, Шаркан! Он Вакан заслонил своим гибким, лоснящимся телом, И стальные шипы забугрились на мощной спине. А единственный глаз обрамлён был щетиною белой. Змей открыл свою пасть – потонула пещера в огне! Отскочить от огня Игна с Альвисом еле успели, Лишь чуть-чуть тот огонь убегающих гномов достал. От Шаркана сбежав в темноту и прохладу тоннеля, Альвис, посох открыв, другу Игне серьёзно сказал: «Страж Вакана могуч, он владеет магическим знаньем. Нам его не убить, без труда уничтожит он нас. Нам осталось одно - я его задержу заклинаньем, Ты же камень бери и наверх поспеши. В добрый час!» «Что ты, Альвис! О, нет! Я тебя на погибель не кину!» - Игна друга схватил и к груди благородной прижал. Но ответил смельчак: «Пусть я в этой пещере погибну, По-другому нельзя сохранить наш святой Асадаль. Не печалься, мой друг! Может быть, для того я родился, Чтобы здесь и сейчас сделать то, что мне сердце велит». Альвис друга обнял, а потом от него отстранился И в пещеру вошёл, чтобы Игне дорогу открыть. Гнома змей увидал и расправил могучие плечи – Он готовился вновь смертоносный огонь испустить. Только Альвис запел – песня та полетела навстречу, И Шаркана сплела заклинанья волшебная нить. Игна камень схватил - он обжёг его нежные руки! Игнорируя боль, он Вакан к себе крепко прижал… Альвис пел позади, и лились заклинания звуки! Игна плакал навзрыд, но вперёд всё бежал и бежал. Через сотню шагов Игна всё же решил оглянуться – Вспышка пламени вдруг поглотила пройдённый сворот! Понял Игна тогда – юный Альвис не сможет вернуться… Боль настигла его – искривился мучительно рот. Игну долг подгонял! Красный камень за пазухой бился. Путь обратный быстрей, только страшно идти одному. Игна очень спешил и, боясь опоздать, торопился, Довести до конца подвиг свой предстояло ему. Он бежал и бежал… Его ноги бежать не устали! Может, Сердце горы добавляло ему столько сил? Друг за другом пути, что уж пройдены были, мелькали, Игна лишь замечал, что недавно здесь с Альвисом был. Вот и лестница, что из ущелья к тропинке выводит. Замерев лишь на миг, Игна голову вскинул, а там – В бесконечную высь бесконечье ступеней уходит… И, казалось, они поднимаются к божьим вратам… Долго Игна шагал, выбираясь из тьмы подземелья. О еде он забыл и об отдыхе не помышлял. Наконец – вот он! – край. Гном упал, и на крае ущелья Он, устало дыша, обессиленный, просто лежал. Но ведь надо идти! – неотступная мысль торопила! И, вперёд сделав шаг, Игна что-то заметил средь скал. Снова лестница – вверх она птицею каменной взмыла, И манила туда, где, казалось, его кто-то ждал. Ах, откуда взялись силы в маленьком гномичьем теле? И какая мечта движет поступью маленьких ног? Это сердце его мир на «ваше» и «наше» не делит, Это чистой душой, это светлой душой правит долг. Долго ль, коротко шёл Игна вверх. В храме матери Илы Оказался он вдруг, когда узкую дверь отворил. Игну в храм трудный путь из глубин подземелия вывел, И решающий час в похожденьях его наступил. Нерешительно гном в храм вошел, его взглядом окинув, И увидел он вдруг – окровавленный жрец Нагуал У холодной стены, бессознательно руки раскинув, То ли ранен он был, то ли мёртв – без движенья лежал. Пред святым алтарём, за завесой из каменной пыли Воплощением зла там Си-Нис – чернокнижник стоял. Заклинанья слова на бескровных губах его стыли, И волшебный Сатан чернотой в его дланях сиял! Задрожал Асадаль, стены сетью из трещин покрылись, И сквозь трещины те воздух медленно вон выходил… И стонала гора…И неистово гномы молились… Каждый гном в этот миг небеса о защите просил! А спаситель горы был испуган, растерян! Покинул Дух геройский его. Но Вакан задрожал! И тогда По наитию гном камень тот из-за пазухи вынул И Вакан заалел, засверкал, как большая звезда! И злодею в глаза гном глядел, от отчаянья смелый, И навстречу ему гном нетвёрдою поступью шёл! Он боялся и страх сотрясал его хрупкое тело, Но вперёд и вперёд Игну долг перед гномами вёл. Бой магических сил вдруг окрасился вспыхнувшим светом! Чёрный мрак испускал злою волей оживший Сатан. А навстречу ему распустился чудесным букетом В добрых гномьих руках, засветился волшебный Вакан. И столкнулись они – две могучие, вольные силы! И объятья сплетя, рвали каждый врага на куски. Ну, а те, кто их нёс, болью страшной пронизаны были, Им казалось – тела их зажаты в стальные тиски! Вихрем мгла и огонь по пещере метались и бились! Игна бедный уже еле-еле стоял на ногах. Вот в последнем рывке полыхнул красный камень и Си-Нис Вместе с камнем Сатан вдруг исчез – он рассыпался в прах… Игна рухнул без чувств, он растратил последние силы. Словно факел, его тело вспыхнуло ярким огнём! Но спустя только миг это пламя погасло, остыло- Горка пепла лежит перед Илы святым алтарём. Прикрывая плечо с кровоточащей раной глубокой- Лишь недавно пришёл он в сознание - жрец Нагуал Прижимался к стене правым, кровью испачканным боком, И, не в силах помочь, он за битвою той наблюдал. Жрец молиться лишь мог, и к богам беспрерывно взывая, Он в неравном бою гному Игне защиты просил, Когда камень Вакан полыхнул, черноту побеждая, Осветил всё вокруг и глаза у жреца ослепил. Что явилась горе Асадаль – та исчезла угроза. Только сердце жреца полонила другая беда! И из старческих глаз покатились горючие слёзы, Когда он не узрел от защитника даже следа… В приоткрытую дверь, в ту, что Игна вошёл так недавно, Вполз Могучий Шаркан, он украденный камень искал. У него на спине, правя змея движением плавным, Юный Альвис сидел и, к шипу прислонясь, напевал. Но лишь понял, что он слишком поздно на помощь явился, Альвис вдруг зарыдал и, скорбя, на колени он встал. Горьких слёз не стыдясь, он до самой земли поклонился, Игну другом своим – и единственным! - Альвис считал. На мгновение все, безутешные, словно застыли, Даже время на миг прекратило извечный свой бег. На полу возлежал белый холмик из пепельной пыли, На могилку похож, на которой покоится снег… Только вдруг – чудеса! – горка та шевельнулась несмело… Не могилкой она, не останками Игны была! Невредимый, живой, Игна плечи расправил!... Белые За спиной у него два огромных светились крыла! Он стоял во весь рост, с лучезарной улыбкой на лике, А в ладонях его трепетал красный камень Вакан. И к нему заскользил, онемев в благодарственном рыке, И пригладив шипы, Сердца стражник – Могучий Шаркан. Он до Игны дополз и склонился в покорном поклоне. Робко пасть приоткрыл – Игна камень ему протянул. Сердце принял Шаркан из надёжных и добрых ладоней, С облегченьем вздохнув, к деревянной двери повернул. Драгоценный Вакан в глубину подземелья вернулся, Ведь Шаркану и впредь предстояло его охранять. И, не веря глазам, Альвис – юный волшебник очнулся, К Игне кинулся он, чтобы друга скорее обнять. Старый жрец Нагуал тихо плакал от счастья. Он верил, Что победно пройдёт Игна свой предназначенный путь, И что Игне не зря он священную тайну доверил. Ведь добро – это жизнь и её сокровенная суть. Он был гномьей породы, Так же ростиком мал, Но совсем безбородый, И, как ангел, летал. Его крылья большие Распластались шатром, И на горной вершине Был теперь его дом. За советом спешили К нему эльф, тролль и гном. Был он нежен и светел, Говорил без прикрас, Но никто не заметил Боль его серых глаз. Только видели гномы – Это был им урок! – Каждый день обновлённый, Как последний намёк, На могилке Ламассу Желтокрылый цветок. Как последний зарок… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
