НА РЕСНИЦАХ СЕРЕБРИТСЯ ИНЕЙ

 

– Феодосия Федоровна, пора домой,– умоляюще прошептала Люба.

– Подожди, вот Варвара придёт,– ответила сотрудница, которой не хотелось идти домой.

Дверь в кабинет со скрипом отворилась, медленно, чуть покачиваясь, вплыла Варя, она подмышкой держала завернутую в газету стеклянную ёмкость.

 

– Ну, всё. Теперь до утра здесь придётся зависнуть,– посмотрела в очередной раз на циферблат Люба: стрелки сошлись на двенадцати.

– Не грусти, пойдём, я тебя провожу,– пришёл на помощь Евдоким.

Миновав проходную, вышли на набережную. Снежный палантин берега обрывался на середине, провалившись в темноту ночной реки. Тротуар освещался фонарями, на фоне которых белоствольные красавицы в серебристых накидках, переливающихся разноцветными огоньками на свету, напоминали сказочных фей. Феи, наклонившись в реверансе, приветствовали редких прохожих. Мужчина и женщина шли, как пионеры, на расстоянии друг от друга и молчали. Ким первым прервал паузу:

– Почему ты так волнуешься? – тихонько тронул Любу за локоть. Та, неожиданно остановившись, вспыхнула:

– Договаривались же только до десяти часов посидеть, и по домам. Моё назначение отметили, за день рождение Петра Петровича выпили, за наступающий Новый год пять раз опустошили бокалы, что ещё? – она подняла глаза, её холодный малахит глаз встретился с тёплым лучиком его томных кристаллов. Лучик проник глубоко в сердце и огромной волной расплеснулся по всему организму, создалось впечатление, что внутри сорвало клапан, который сдерживает эмоции и чувства. Люба отвернулась. Он был, как Аполлон, красивый! Длинные, вьющиеся волосы, торчащие из-под шапки, и бархатистые ресницы покрыла изморозь. Для полноты картины ему не хватало только венка или ветви лавра. Ким положил руки ей на плечи и повернул к себе.

– Глупая, чего ты испугалась! – его сладостная речь лилась, как горячий чай переливается из чашечки в блюдечко и обратно. – Я не могу понять, чего ты боишься?

– Мужа! Он там сидит с детьми, ждёт меня, а я, как последняя,– не успела договорить, как он прижал её. Люба уткнулась носом в широкую грудь. Сделав усилие над собой, вырвалась из крепких объятий и побежала к дому. Евдоким одним прыжком догнал и преградил путь:

– Ладно, прости! Больше не буду! Провожу до подъезда и пойду домой.

– До подъезда? А если муж в окно смотрит? Нет, вот до того дома, дальше я сама уйду.

На углу дома он опять легонько тронул её за локоть, Люба остановилась:

– После праздников встретимся на работе, хмель выйдет, самому же стыдно будет!

– Не будет! Я буду ждать тебя столько, сколько нужно, ты всё равно будешь моей...

– Никогда! – лукаво улыбнувшись, прошептала и пошла прочь.

 

Она спиной чувствовала его тёплый, будоражащий сознание взгляд. Захлопнув дверь подъезда, замерла в нерешительности. Что же с ней случилось? Вспомнила события недельной давности: к ней подошла Фёдоровна и, заглядывая прямо в душу, спросила:

– Не знаешь, где Ким задерживается? Говорят, вчера к нему в кабинет на велосипеде приезжала Софья, которая работает в пищеблоке.

– Что, прямо на велосипеде в кабинет? – съёрничала Люба, тогда ей было абсолютно безразлично, кто к кому и когда ездит, а сейчас? Она поймала себя на мысли, что сейчас она готова ползти на край света, но только чтобы Ким был рядом, она не хотела делить его – ни с кем. Ни с кем? Да он же женат! Господи, что делается? Вот попала, так попала.

– Кто там? – муж спускался по лестнице.

– Я! Ноги отряхивала от снега,– нашла оправдание Люба.

– Вроде мороз на улице,– не понял он.

– Да, ладно, пойдём спать, так устала.

– А ты чего так долго?

– Так получилось,– объяснять ничего не хотелось.

 

Дни тянулись мучительно долго, душа рвалась на работу, чтобы прочитать ему стихи, которые неожиданно сочинила:

 

На ресницах серебрится иней,

Ты его, пожалуйста, не тронь.

Я хочу быть для тебя богиней,

Чтоб разжечь в душе любви огонь.

 

В Новогоднюю ночь Люба первый раз в жизни не знала, какое загадать желание, потому что своего желания она стеснялась и боялась больше, чем мужа…