Старший лейтенант танкист Виктор Коренев закончил войну в Берлине.

Именно там 9-го мая 1945-го года он познакомился с немкой-красавицей

по имени Магда. Молодые люди полюбили друг друга и решили

пожениться, но обстоятельства помешали этому. Только через восемь лет

Виктор забрал любимую и своего семилетнего сына к себе в разорённый

войной Донбасс.

 

1.

Большой шахтёрский город встретил героев нашего повествования

широкими чистыми улицами и терриконами шахт, которые возвышались

тут и там наподобие величественных египетских пирамид. Магда и её

семилетний сын Роман немного оробели перед встречей с родными

Коренева. Особенно красавица немка беспокоилась, сумеет ли она найти

подход к его детям – двухлетнему Петру и совсем ещё маленькому Павлу.

Их мать скончалась от ран, полученных много лет назад на той ужасной

войне, которая даже спустя годы продолжала собирать свою скорбную

дань, унося жизни выживших, но утративших физическое, а порой и

духовное здоровье фронтовиков-победителей.

 

Дом Николая и Антонины Кореневых – родителей Виктора – представлял

собой саманно-глинобитную мазанку под черепичной крышей. Три

комнаты, кухня, флигель, огород – здесь должна была жить большая

семья. Но двое старших детей погибли, дочь перебралась к родителям

мужа, и только Виктор чудом остался жив – всем смертям назло.

– Ну вот, отец, это моя жена, – представил сын родителям вновь

прибывших. – А это внук ваш Роман.

 

Мать бравого танкиста посмотрела на Магду, растерянно стоявшую у

входа, потом на смущённо-зажатого Ромашку, подошла к парнишке, взяла

его за руку, отвела в сторонку и заговорила с ним о чём-то спокойно и

ласково. А тот, не до конца ещё понимая русскую речь, почувствовал

только, что его здесь ждали, что эта славная пожилая женщина ему рада.

И улыбнулся своей открытой детской улыбкой, после чего, смешно

коверкая слова, стал возбуждённо рассказывать бабушке о том, как они

летели в самолёте, что видели в Москве, и какая, оказывается, здесь

широкая колея на железной дороге. В соседней комнате проснулся

маленький Павлуша, прибежал шаловливый Пётр. Ребята занялись

игрушками, и всё вроде бы стало налаживаться в жизни братьев – трёх

богатырей, как их впоследствии прозвали соседи.

 

У взрослых знакомство проходило несколько сложнее. Антонина собрала

на стол, традиционно стоявший в центре комнаты. С мебелью в

послевоенные годы сильно не заморачивались – стол, шкаф, шифоньер,

металлические кровати, иногда буфет – вот и вся нехитрая обстановка.

Поэтому помещения казались просторными – было где разгуляться

детворе.

Коренев старший разлил по гранёным стопкам дефицитную в те времена

казённую водку, хранившуюся в чулане специально для подобных

случаев, и произнёс с улыбкой свой любимый тост: «Хай живэ и рэгочэ»,

что в переводе на русский означало: «Пусть живёт и смеётся».

 

Многие «кумедные», то есть смешные выражения, он почерпнул из

обязательных довоенных курсов украинского языка. Дело в том, что в

двадцатые – тридцатые годы прошлого века русскоязычных жителей

Донбасса (практически всё население края) заставили изучать украинский

язык. Мол, живёшь на Украине – значит должен говорить на мове!

Прижали так, что не вздохнуть: все документы перевели на язык

титульной нации, а без корочки об окончании этих самых курсов не брали

на работу. В конторах, цехах и прочих служебных помещениях

предписывалось в обязательном порядке разговаривать на том диком и

смешном наречии, которому русскоязычные учителя учили русских же

учеников на уроках украинского языка.

Особенно неприятно это было для тех, кто никогда не слышал даже

суржика – разговорной смеси, характерной для юга России. Однако самым

печальным оказалось то, что дети в школах перестали понимать учителей,

и те вынуждены были объяснять материал дважды – сначала на

рекомендованном, а затем на родном для ребят языке.

 

Прокуратура, «компетентные» органы, прочее начальство – все строго

следили за выполнением предписаний из Киева. А саботаж либо какое-то

иное сопротивление этой насильственной украинизации – всё это

расценивалось как «контрреволюция» и должно было караться

известными методами – вплоть до суда и тюремного заключения.

Посадили кого-нибудь или просто отправили в РСФСР – в соседнюю

Ростовскую область, которая не подчинялась Киевским властям? Трудно

сказать, но сопротивление такому невиданному насилию было всеобщим.

Например, многие газеты Донбасса вынужденно пошли на хитрость:

печатали заголовки на украинском, а сами статьи на нормальном русском

языке, чтобы и без того не шибко грамотные люди могли понять смысл

написанного.

Однако ближе к началу войны всё это возмутительное безобразие

постепенно сошло на нет. А после Победы те, кто остался в живых, с

ностальгическими нотками вспоминали своё довоенное прошлое,

погибших друзей, а также анекдотически смешные – на грани фола –

стишки и выражения на украинском языке. Правда, в школах мову по-

прежнему изучали наравне с русским, но по сравнению с довоенной

тотальной украинизацией всё это казалось мелким и незначительным.

Бороться за русский язык никто не стал. А зря!

 

– Значит, из самого Берлина супругу себе привёз?! – закусив после

первой рюмашки, спросил у Виктора отец. – Что ж, одобряю. Раньше

казаки тоже из походов с жёнами возвращались. Только скажи мне,

дорогой мой сыночек, на каком-таком языке вы промеж себя калякать

будете? Неужто на немецком?

– Я говорю по-русски, – вмешалась Магда.

– Это хорошо. А чем ты думаешь заниматься? У нас ведь тунеядцев не

потерпят. Хоть через милицию, но работу найдут! А что ты умеешь делать?

– Могу преподавать немецкий или музыку, – не сморгнув, ответила

женщина.

– Так, музыкальная школа у нас есть. Но в общеобразовательную тебе

путь закрыт. Имей это в виду. Чтобы воспитывать наших детей, надо быть

как минимум советским человеком.

– Ладно тебе, отец, – остановил его Виктор. – Не нагнетай, всё будет

хорошо.

 

– Не-ет, – продолжал старик упрямо, – женитьба – дело серьёзное, тут

многое обмозговать надо. Немку твою сначала «органы» должны

проверить, и только потом… А теперь прикинь, как всё это отразится на

твоём будущем? Ты фронтовик, коммунист, без пяти минут горный

инженер, анкета твоя – чистейшая! Но женитьба на иностранке многое

перечеркнёт в твоей жизни. Родственники за границей – это как? Тебе

доверять перестанут. Подумай, Виктор!

– Всё, хватит об этом! – встал из-за стола сын. – Магда ничего плохого

не сделала. Пусть проверяют. Она моя жена, прошу любить и жаловать!

Отец был недоволен. Но со временем увещевания Антонины и общение с

Ромашкой смягчили сердце старого шахтёра, который всё же признал в

мальчишке свою кореневскую породу. Да и невестка старалась во всём

угодить дорогому тестю. В общем, отношения в семье наладились.

Вскоре Виктор защитил диплом и стал горным инженером. Закончилась

его карьера забойщика, настало время менять отбойный молоток на

логарифмическую линейку.

 

2.

Чёрные от угольной пыли лица сверкали открытыми белозубыми

улыбками. В последний раз отставной танкист поднялся на-гора со своими

ребятами. Упругие струи душа привычно сняли усталость и грязь с

натруженных мускулистых тел. И только чернота слегка тронутых

силикозом лёгких, обозначенная в случайном плевке, да тёмные

окантовки под веками напоминали о мужественной профессии этих людей.

О том, что они, рискуя жизнью, ежедневно опускаются на глубину в

несколько сотен метров.

 

Небольшой банкет в шахтёрской столовой – и наш герой покинул

некогда сколоченную им бригаду, которая давно и прочно обосновалась

на доске почёта. Сыпались шутки, тосты, пожелания, но мысли Коренева

были далеко отсюда. По рекомендации горкома партии его назначили

заместителем главного инженера шахты, и приходилось соответствовать

новой должности. Тем более – дипломированных специалистов в те годы

было совсем немного. Конечно, его спросили о жене-немке, но на этот раз

обошлось. Надо заметить, что в послевоенные годы личная жизнь каждого

находилась под пристальным вниманием общественности и так

называемых «компетентных» органов. А в картотеках особых отделов

хранились дела с анкетами и автобиографиями каждого советского

человека. Особисты знали всё обо всех, и скрыть что-либо было

практически невозможно.

 

Первого сентября семилетний Ромашка пошёл в школу. Виктор по такому

случаю надел парадную военную форму, поэтому каждый его шаг

отдавался мелодичным звоном орденов и медалей. Парнишку переполняла

гордость, когда отец вёл его за руку по улице – первый раз в первый

класс.

Школа, где учился Роман, представляла собой настоящий

интернационал. Ведь Донбасс – это Россия в миниатюре, и живут там дети

разных народов. Потомки тех, кто в своё время приехал обустраивать эту

широкую ковыльную степь, хранящую в своих недрах несметные

природные богатства.

 

Со временем первоклассники перезнакомились, подружились, но одно

обстоятельство не давало покоя ученикам: то, что Рома приехал сюда из

Берлина, ставшего ненавистным символом фашизма для всех без

исключения жителей нашей огромной страны! Города, который был

причиной и средоточием невыносимых страданий, ужасной бойни,

разбившей вдребезги жизнь каждого советского человека.

И даже спустя годы, играя во дворах и скверах в эту богом проклятую

войну, бегая и «стреляя» из деревянных автоматов, никто из ребят не

хотел хотя бы на время, даже понарошку становиться немцем и фашистом

– врагом рода человеческого. Только по очереди, но чаще – по жребию!

Многие понимали, что не каждый германский фриц – это супостат и

кровавый убийца. Но неприязнь к стране, которая принесла нашему

народу столько горя и страданий, была заложена не в головах, а где-то на

уровне чувств и подсознания.

 

Ромку поймали на пустыре по дороге из школы. Преградили путь,

окружили.

– Ну что, немецкое отродье, попался?! Сейчас мы тебе покажем, где

раки зимуют! – начал «беседу» рослый хулиганистый парень – гроза

окрестных садов и огородов.

Его отец сидел в тюрьме то ли за воровство, то ли за драку, а сам он был

у ребят в большом авторитете.

– Бить будешь? – надул щёки Роман. – Бей! Только не за что. У меня

дядька был антифашистом, до войны ещё погиб.

– Врёшь, не знаем мы твоего дядьку. Да и тебя не видели, пока ты сам

здесь не нарисовался. И хочу я посмотреть, что ты за гусь такой лапчатый

и с чем тебя едят?

Кто-то из пацанов ухмыльнулся, а у Ромашки душа ушла в пятки. Но

бежать было некуда, да и показывать свой страх хулигану не стоило.

– Мой отец – русский танкист. Он Берлин брал, – с трудом сдерживая

слёзы, бросил парнишка в глаза откровенно издевавшемуся над ним

здоровяку.

– Опять врёшь. Сам-то ты по-немецки шпрехаешь, а по-русски – фиг с

маком!

Здоровяк неспешно подошёл к своей жертве, играя мускулами и сжимая

в руке кастет. Роман стоял неподвижно, ожидая удара.

 

– Он правду говорит, он не фашист! – вступился за друга рыжий Васька,

сосед Ромашки по парте.

– Заткнись! – повернулся к нему разъярённый верзила. – А то и тебе

отвешу! Хочешь?

Но, несмотря на угрозы, защитник «немецкого отродья» не испугался, а

продолжил с шахтёрским напором:

– Его отец военную форму носит – три ордена Славы и полный

иконостас медалей. Все видели! А Ромку с матерью он из Берлина привёз,

так уж вышло!

– Правда, что ли? – засомневался здоровяк.

– Конечно, мне врать ни к чему! А этот… научим ещё по-русски

шпрехать, почище твоего материться будет. Ну, что скажешь? – обернулся

он к стоявшему столбом Роману.

И тот, не совсем понимая, о чём идёт речь, но чувствуя, что его

защищают, кивнул утвердительно.

– Дай пять! Теперь мы с тобой настоящими дружбанами будем! –

улыбнулся Васька и протянул своему вновь обретённому другу широкую

ладонь с толстыми растопыренными пальцами.

– Да ну вас! – разочарованно проворчал хулиган. – Надо было дать ему

пару раз в ухо для знакомства, чтоб не зазнавался. Правда, немчура?

Но Ромка даже не обернулся. А Васька, обняв его за плечи, уводил

спасённого друга подальше от компании начинающих уркаганов, которые

спустя пару минут привычно занялись игрой в пристенок.

 

3.

Устроиться преподавателем Магде не удалось. Пришлось идти работать

на шахту. Зарядка аккумуляторов горняцких ламп – дело непростое и,

можно сказать, вредное для здоровья. Первое время запах электролита и

выделявшихся из него газов преследовал женщину днём и ночью. Не

помогала ни вентиляция, ни респиратор, который она надевала, входя в

аккумуляторную. Но ко всему привыкает человек, особенно если рядом те,

кто его любит и ценит.

Освоившись в новых условиях, красавица-немка научилась

противостоять неуклюжим ухаживаниям шахтёров, обедать в столовой,

общаться с соседями и знакомыми. А для детей Коренева она стала

настоящей матерью. Осиротевшие малыши тянулись к ней и со временем

искренне полюбили. Виктор не мог нарадоваться, налюбоваться на свою

ненаглядную жёнушку. Берёг её, лелеял и был готов ради неё на всё.

 

Однако ушедшая война не отпускала из своих цепких лап тех, кто

жаждал мирной спокойной жизни. Однажды в каптёрку при ламповой

вошёл мужчина. Убедившись, что Магда одна, он плотно закрыл за собой

дверь и заговорил с ней негромким вкрадчивым голосом по-русски, но с

каким-то странным западноукраинским, как потом выяснилось, акцентом:

– Знаю, красавица, приехала ты из Берлина. Первый муж у тебя был

немец, и воевал он с Советами. А ты, выходит, ему изменила, да ещё с

москалём-танкистом. Нормального человека не могла найти? Что

смотришь? Привыкай, я много чего о тебе знаю…

– И откуда? – поинтересовалась женщина, удивлённая откровениями

незнакомца.

– Не спеши, дорогуша, не всё сразу. Вот покалякаем мы с тобой

слегунца, познакомимся, и всё я тебе расскажу. Нездешняя ты – из

дальних мест приехала. Я тоже. Поэтому держаться нам надо вместе –

целее будем! Согласна?

 

Своими тонкими нервными губами пришелец изобразил на лице некое

подобие улыбки – натянутой и мрачноватой. При этом маленькие серые

глазки его удивительным образом оставались холодными и злыми. Затем

он спокойно и делово достал из кармана небольшой финский нож,

сверкнувший идеально отполированными плоскостями, – настоящее

орудие убийства с канавкой для отвода крови. Конечно, Магда намёк

поняла, но от жутковатого блеска смертоносной игрушки у неё вдруг

закружилась голова. Захотелось всё бросить и бежать – куда глаза глядят,

лишь бы подальше от этого крайне неприятного субъекта. Но она нашла в

себе силы сдержаться и не показала ему своей слабости.

А незваный гость спокойно подошёл к столу, взял лежавшую там

шахтёрскую лампу с заряженным аккумулятором и лёгким движением

финки надрезал изоляцию соединительного кабеля. Щёлкнул несколько

раз выключателем и, разглядев в глубине разреза слабую электрическую

искру, улыбнулся всё той же вымученной змеиной улыбкой:

– Вот так ты сделаешь с каждой лампой, которая пройдёт через твои

руки.

– Но ведь в шахте метан. Он взорвётся, погибнут люди! – с ужасом

воскликнула Магда, поражённая наглостью и цинизмом того, кто так

естественно и непринуждённо предложил ей совершить диверсию.

 

– Москали сравняли твой город с землёй, а ты их ещё и жалеешь?! Тоже

мне – немка из Берлина! Мало они принесли вам горя? Наш Бандера их

давил, как мог, и нам завещал не давать этим выродкам спуску! А ты,

драгоценная моя, мне в этом деле помогать будешь.

И, заметив вспыхнувшие огоньки неповиновения в глазах Магды,

добавил тоном, не терпящим возражений:

– Будешь, будешь! Мы с тобой одного поля ягоды. И дело у нас общее, и

недруги тоже!

 

Гость озлобленно махнул финкой, будто ударил по горлу невидимого

противника. Потом вдруг осклабился, ощерив жёлтые гнилые зубы, и

снова стал серьёзным:

– Сделаешь так, как я сказал! Не из страха, не за деньги, а ради святой

нашей мести! Ты немка, я верный сын Украины. Москали с их Советами –

наш общий враг. И нехай горят они адским пламенем – в шахтах, в

окопах, в преисподней! Только смотри, красавица, со мною шутки плохи.

Ослушаешься, предашь – под землёй найду!

Конечно, Магда испугалась. Она, наконец, поняла, с кем имеет дело.

Последователи Степана Бандеры верой и правдой служили нацистской

Германии. Много мирных жителей, партизан, военнопленных уничтожили

эти каратели и вертухаи. А когда Гитлер, наконец, занял своё законное

место в аду, у таких вот отпетых негодяев-нациков появился новый

хозяин. В составе небольших диверсионных групп они продолжали своё

чёрное дело, надеясь, что будущая война между СССР и США спишет их

кровавые преступления.

 

– Хорошо, я подумаю, – успокаивающе-мягко ответила женщина.

– Подумай, красавица, поразмысли, – снова улыбнулся бандеровец, – а

то мы придём к тебе в гости, и тогда… ну, ты знаешь, что случится.

– Что?

– Да ничего особенного. Нарежем ремней из дублёной шкуры твоего

мужа-москаля, с тобой позабавимся, деток твоих не пожалеем. Думай,

милая, думай!

Бандит хотел что-то добавить, но заметив неподдельный ужас в глазах

несчастной «красавицы», ещё раз улыбнулся своей жуткой ухмылкой и

скрылся за дверью.

 

– Стойте, погодите, – закричала вслед ему Магда. – Я не умею,

покажите, как надо резать, что делать с лампами?

Бандеровец хмыкнул, но вернулся. Достал свою устрашающую финку и

принялся подробно объяснять, не упуская нюансов. Но тут храбрая

женщина, улучив момент, вдруг выскочила наружу, захлопнула за собой

дверь и закрыла её на ключ, который по счастливой случайности оказался

у неё в кармане. На истошные крики Магды сбежались проходившие мимо

шахтёры. Они, недолго думая, обезоружили и скрутили «крутого»

банеровца, который буквально на глазах превратился в жалкую

испуганную тварь. И трудно было поверить, что несколько минут назад он

принуждал Магду к совершению диверсии.

 

Коренев прибежал к месту происшествия, когда обезоруженного и

связанного преступника «грузили» в милицейский «чёрный воронок».

Магда едва стояла на ногах от пережитого потрясения. Виктор успокоил

её, как мог, и отправил домой. А на следующий день по радио объявили,

что на шахте была обезврежена большая банда замаскированного

бандеровского подполья, которую враги народа перебросили в Донбасс из

приграничных районов Западной Украины – оттуда, где эти нацисты были

особенно сильны.

 

За задержание особо опасного преступника Магде принародно объявили

благодарность, дали грамоту. Директор шахты пообещал представить её к

медали, но, видимо, партийные функционеры не решились на столь

непатриотичный и неполиткорректный шаг. Скорее всего, именно поэтому

заслуженная награда отважной женщины «заблудилась» в недрах

бюрократического аппарата. Но сама она о ней даже не вспоминала.

Гораздо важнее для нашей героини была искренняя народная

признательность. Простые люди – женщины, дети, шахтёры – очень

многие специально приходили в ламповую, чтобы поблагодарить её за

подвиг. Ведь не секрет, что на шахтах Донбасса взрывы, обвалы, аварии

случаются довольно часто. Гибнут люди, рыдают вдовы, дети остаются

сиротами…

 

Трудно курящему человеку выдержать восьмичасовую смену без табака,

без единой затяжки. А горняки тогда дымили все поголовно, за редким

исключением. Однако шахта не прощает ошибок и слабости духа.

Малейшая искра в забое может привести к трагедии. Поэтому, спускаясь

под землю, рабочие не должны, не имеют права брать с собой папиросы,

спички, зажигалки… всё, что может привести к аварии или взрыву. Ведь

перед шахтой человек должен быть чист, как перед Господом Богом!

Разгерметизация любого электрооборудования также может закончиться

взрывом и человеческими жертвами. Вот и выходит, что отважная немка

сохранила жизнь многим из тех, кто, рискуя ежедневно и ежечасно, рубил

под землёй уголёк – «чёрное золото» для страны. И шахтёры, как могли,

выражали мужественной красавице свою признательность за её

самоотверженный поступок.

 

4.

Недолго Магда проработала в ламповой. Ушла в декрет и родила

Виктору четвёртого ребёнка – прелестную дочку. Все радовались

прибавлению семейства, особенно бабушка Антонина. У неё была

старенькая швейная машинка, и с её помощью пожилая женщина

обшивала всё своё семейство. Но в послевоенные годы купить отрез на

платье или костюм было практически невозможно. Поэтому в ход шли

старые рубахи, юбки, прочие наряды, из которых в умелых руках бабы

Тони получались шедевры швейного искусства.

 

Кое-что приходилось перелицовывать. Например, потемневшее от

времени, выгоревшее пальто или костюм она распарывала и выворачивала

наизнанку. После такой операции вещь становилась будто новая. Но

мальчишки – они и есть мальчишки. Одежда на них во все времена

«горела» и рвалась. Совсем другое дело – девочка. И после рождения

внучки Антонина с радостью прикидывала, во что она будет наряжать

свою единственную красавицу-куколку? В те далёкие годы роженицы не

имели больших декретных отпусков. Несколько месяцев погуляла – и

снова идти на работу. А малыша – даже самого маленького, трёхмесячного

– приходилось отдавать в ясли. Но тут случилось нечто такое, что

коренным образом изменило жизнь семьи Кореневых.

 

Незадолго до описываемых событий вследствие форс-мажорных

обстоятельств наложила на себя руки, ушла из жизни жена Петра –

фронтового товарища Виктора. Сиротами остались двое маленьких детей.

В смерти супруги мужчина винил себя, своё беспробудное пьянство. Так

переживал, что совсем бросил пить. То есть, он хотел бы, но не мог – душа

не принимала. От запаха спиртного бедолагу буквально выворачивало

наизнанку. Вынужденная трезвость, мучительные угрызения совести – всё

это сделало жизнь вдовца просто невыносимой.

 

Детей забрала к себе бабушка, а он, будто раненый зверь, метался по

опустевшей комнате, доводя себя до полного изнеможения, и лишь

изредка забывался в тревожных ночных кошмарах. Снова и снова

грезилась молодому ещё ветерану врезавшаяся в память война:

авианалёты, дым, смрад, пронзительный вой летящих вражеских мин и

стоны умирающих товарищей. А под утро являлась к нему безвременно

покинувшая наш грешный мир Татьяна. Окутанная колеблющейся

синеватой дымкой, она громко плакала, тянула к мужу свои скрюченные

пальцы и умоляла его, чтобы не обижал детей, а воспитывал их умными,

добрыми, честными...

 

Несчастный волк-одиночка просыпался весь в холодном поту и с

трясущимися от дикого перевозбуждения руками. Но, даже открыв глаза,

он долго ещё слышал до боли знакомый голос жены, ощущал запах её

любимых духов, чувствовал, что она где-то здесь, рядом.

 

Если бы не работа, не ежедневная необходимость вставать с койки, идти

куда-то вместе с товарищами, спускаться в шахту, Пётр, наверное, сошёл

бы с ума. А так, на людях привычная тоска отступала на время с тем,

чтобы потом вернуться и с новой силой терзать его несчастную

страждущую душу.

Так прошёл год или чуть более того, и одинокому ветерану стало

немного легче. Ночные страхи отступили, и друзья, желая помочь,

наперебой стали предлагать ему погулять в компании, расслабиться, а

заодно познакомиться с какой-нибудь вдовушкой или даже молоденькой

девчонкой – невестой на выданье. Благо, свободных женщин было после

войны – несть числа. Но Пётр не мог принять подобных предложений.

Ведь он не пил, а потому любые застолья были для него невыносимо

мучительны. А может быть просто не пришло ещё время…

 

И вот однажды после длительного перерыва тёмной осенней ночью к

несчастному мученику снова пришла Татьяна. Под звуки нежной

спокойной мелодии, льющейся неизвестно откуда, она будто царевна-

лебедь приблизилась к своему обожаемому единственному супругу и

сказала спокойным грудным голосом, от которого он всегда был без ума:

«Ты прости меня, Петя, только не отдам я тебя никому. Зачем тебе чужие

красавицы? Да и деткам нашим мачеха ни к чему. Дай руку, пойдём со

мной, дорогой ты мой человек!..»

 

Истошный звон будильника разорвал тишину. Пётр стремительно

вскочил с постели, привычно смахнул крупные бусинки пота со лба, сел и

задумался. Ему говорили однажды, что если во сне позовёт тебя кто-то из

усопших, то ни в коем случае нельзя идти вслед за ним. Но он пошёл? Или

остался на месте? Мучительно вспоминая подробности столь яркого и

отчётливого видения, несчастный понял вдруг, что теперь ему всё это

стало безразлично. Пошёл, не пошёл? От судьбы не уйдёшь никуда. Она

придёт за тобой и уведёт туда, откуда нет возврата. Рано или поздно

свершится то, что было предначертано свыше! Но тут время, отпущенное

на раздумья обречённому страдальцу, вышло. Надо было идти на работу…

 

В тот же день шахтные грунтовые воды прорвались откуда-то сверху, и в

забое – там, где работал наш герой – случился большой обвал. Судьба это

была или просто стечение обстоятельств? Сие нам неведомо. Но остался

он один в каменном мешке – отрезанный от людей, от всего мира.

Огромная глыба породы, осевшая в забое за его спиной, до минимума

ограничила мизерный объём свободного пространства, оставленный Петру

Провидением для окончательного осмысления его скорбного земного пути.

Двигаться надо было как можно меньше. Да, собственно, и не хотелось. А

угольный пласт пугающе быстро наполнял образовавшийся воздушный

пузырь взрывоопасным метаном в сочетании с иными ядовитыми газами.

Через час дышать стало почти невозможно…

 

Когда прибывшие на место происшествия горноспасатели расчистили,

наконец, завал, всё было кончено. Жизнь, которая в последнее время

тяготила неприкаянную душу Петра, покинула его бренное тело.

– Крепить в забое надо было чаще, как положено, тогда бы не

обвалилось, – резюмировал молодой спасатель.

– Вумный ты, как вутка, только вотруби не клюёшь, – ответил лёгкому

на суждения юноше начальник отряда. – Если забойщики всё будут

делать, как положено, то ни плана, ни зарплаты у них не будет. Вот и

гибнут люди. Жалко…

 

5.

Сыновья Петра вместе с его пожилой матерью стояли у оббитого ярко-

красным сукном гроба, в котором лежал их отец. Старшему было четыре

года. Чуть в отдалении виднелись тёмно-бардовые знамёна с кистями,

повязанные чёрными траурными лентами. Дом Культуры был переполнен.

Отработанная до мелочей процедура похорон погибших шахтёров шла

своим чередом. Случалось, и по десять человек хоронили, и даже больше.

 

Виктор подошёл, посмотрел на синюшное лицо друга, с которым они

вместе прошли кромешный ад войны. Скривил губы, пытаясь не показать

навернувшиеся на глаза слёзы.

– Вот что, – обратился он к матери Петра, – не время сейчас, но скажу.

Вам будет трудно, поэтому детей мы хотим забрать к себе. Жена моя

согласна. Негоже, чтобы сыновья погибшего товарища терпели нужду.

Воспитаем – не хуже других будут. Согласны?

Конечно, пожилая женщина не возражала. Много горя она видела на

своём веку. Муж и сын не вернулись с войны, один только Пётр выжил.

Так – поди ж ты – с женой его случилось горе, а теперь вот и сам

преставился. Осталась немощная старуха с малыми внуками, поднять

которых ей было бы не по силам…

 

– Итого, – загибал пальцы старший Коренев, возвращаясь домой с

поминок, – шестеро детей получается – малая ясельная группа. И как мы с

такой оравой справимся? Кто их обшивать, обстирывать… кто их кормить

будет? Мы с матерью старики уже, да и опыта у нас такого нет.

– Магда займётся, – сдержано ответил Виктор. – Зарплата у меня

хорошая, дом наш большой, а многодетной матери трудиться на

производстве не обязательно. У неё и без того забот хватает.

 

На том и порешили. Оформили усыновление малюток, а после рождения

седьмого ребёнка государство стало выплачивать Кореневым пособие. На

шахте Магда зарекомендовала себя человеком ответственным и

добросовестным. А ещё – доброжелательным и душевным. Поэтому многие

соседи, уходя на работу, доверяли ей своих малолетних отпрысков: всё

лучше, чем в яслях. И, конечно, в благодарность за такую услугу

расплачивались – кто чем мог.

 

Так за короткое время сложилась у Кореневых большая дружная семья.

И выяснилось, что совсем неважно, какой ты национальности,

вероисповедания, кто твои родители и где ты вырос. Главное – любить

друг друга, по-супружески уступать в мелочах, ценить того, кто идёт по

жизни рядом, быть открытым и честным. И растить детей своих – на

радость людям. Так уж повелось на Руси испокон веков. Наши предки

делили между собой хорошее и плохое, веселились все вместе, грустили в

дни скорби и траура. В общем, жили по совести и никогда не забывали

народную мудрость: «На миру – и смерть красна!»

 

Этот рассказ - последняя часть трилогии. Первые две части можно

найти на моей страничке под номерами 41 и 96. (Ссылки почему-то не

работают).