ВАЛЕРИЯ

 

— Ненавижу тебя, тварь! Чтоб ты сдохла, сука! — мать орала так, что аж вены на лбу вздулись и побагровели. Облик её каким-то неуловимым образом изменился, красивое лицо с правильными классическими чертами превратилось вдруг в маску ведьмы.

Я сидела скорчившись, скрючившись в узкой щели между диваном и шкафом. Это моё привычное убежище, мать, не ровен час, начнёт лупить чем ни попадя, а отсюда меня не достанешь и не выцарапаешь, по крайней мере, до тех пор, пока не вмешается отчим. Но он был ещё на работе.

— Мразь! — визг продолжался, но я уже не особо-то слушала. Всё, как обычно, я виновата в том, что всю жизнь ей испортила, до инфаркта чуть не довела, взяла кроссовки без спроса или ещё чего накосячила. Во всём всегда виновата только я. Пожалуй, сегодня вовсе не стоит покидать моё насиженное местечко. По алгебре опять двойка, а отчим, не дай Бог, дневник надумает проверить...

Мне скоро пятнадцать. Живу я с мамой, сестрой и отчимом. Хотя, жизнью назвать такое существование сложно... После того, как умерла бабушка, я переехала в квартиру к папе с мамой. Отчима я сразу стала называть «папой», как только они с мамой поженились. К моменту переезда я закончила уже в пятый класс, а сестре Светке было шесть лет. Мама не хотела обо мне заботиться, а я привыкла к почти круглосуточной бабушкиной опеке. Я никогда раньше не думала, что мне надеть, не беспокоилась о чистоте и целости вещей, даже уроки делала под неусыпным контролем бабушки. С мамой пришлось привыкать к самостоятельности, что оказалось очень сложной задачей. Я постоянно забывала постирать одежду, убрать за собой со стола, помыть посуду, за что и получала втык от родительницы. К слову, сама она была далеко не идеальной хозяйкой. Днём обычно спала, а ночи напролёт проводила у компьютера. Единственной страстью матери были кошки. В квартире жили сразу шесть персидских кошек и один красавец-кот. Представляете себе, какой стоял у нас запах? Убирать за животными тоже вменили мне в обязанность, а мама лишь беспрестанно расчёсывала своих питомцев и обрызгивала какими-то специальными дорогими кондиционерами.

В новой школе начались новые проблемы. Я совершенно не понимаю математику. Все эти функции, синусы, теоремы — для меня китайская грамота. Зато я очень люблю литературу и всегда получаю заслуженные пятёрки за сочинения. Читать я тоже обожаю! Жизнь героев за душу берёт, вызывает сочувствие и переживания. Не то, что реальное скучное существование.

Особенно я переживала за Чеховского «Ваньку». Его горемычная судьба казалась мне копией моего незавидного положения. Я, как Ванька, всегда натыкалась лишь на тычки и унижения.

Математичка в новой школе сразу меня невзлюбила. Для неё все ученики чётко делились на «нормальных» и «тупиц». Неудивительно, что я оказалась во второй группе. Кое-как меня переводили из класса в класс, но её придирки становились всё яростнее. Когда меня вызывали к доске, я вся словно съёживалась под строгим взглядом, и сразу забывала даже прописные истины. «Утка» — так мы прозвали математичку из-за её манеры ходить вперевалочку — глумилась надо мной высоким пронзительным голосом, обзывала тупицей и умственно отсталой, а весь класс дружно веселился в ответ на её высказывания.

— Валерия, я вообще не понимаю, как ты доучилась до седьмого класса, — возмущённо говорила мне Утка, — ты же не знаешь элементарных вещей из программы начальной школы!

Да знаю я! Только, когда я у доски, спроси меня, сколько будет дважды два — не отвечу.

Понятно, почему родителей постоянно вызывали в школу. Мать не ходила, сказавшись больной, поэтому с учителями обычно беседовал отчим. После этого он возвращался мрачный, открывал передо мной учебник, брал в руки ремень и садился рядом. Только я не смотрела в книгу, мои глаза невольно косились на орудие наказания, а мысли были абсолютно далеки от точных наук. На вопросы я не отвечала или мычала что-то невразумительное, заикаясь от страха. После нескольких неудачных попыток обучить меня уму-разуму, отчим злился, терял терпение, и ремень в его руках не оставался без работы.

— Не хочешь думать головой, пусть за неё жопа отдувается! — с этими словами отчим стаскивал с меня джинсы, и на моих ягодицах хлёстко появлялись жгучие багровые полоски. Я орала, как недорезанная, вырывалась и брыкалась, умоляла прекратить, обещала исправиться, но что я могла сделать против здоровенного сильного мужика? Похоже, он получал от процесса наказания какое-то извращённое удовольствие, потому что напоследок обязательно несколько раз шлёпал меня ладонью, причём, шлепки его были не больными и продолжительными, как поглаживания. Мать не вмешивалась, а иногда даже подначивала.

— Сколько же ты меня позорить будешь? — говорила она.

В школе у меня практически не было друзей. После публичного унижения перед Уткой, отношение одноклассников ко мне резко изменилось.

— Лерка дура, в лес подула, шишки ела, обалдела! — кричали мне на переменах пацаны. Они-то ладно, очевидно же, что уровень развития их интеллекта отставал, как минимум, на пару лет, но и со стороны девочек я не встретила какого бы то ни было понимания. Одноклассницы одевались ярко, блестели дорогими украшениями и аксессуарами, а я на их фоне выглядела замухрышкой. Денег мне всегда давали только на обед и на дорогу, а мне хотелось тоже выглядеть красивой. Я мечтала, что пойду в магазин и накуплю там себе всего, чего захочу!

А однажды я залезла в карман отчима и стащила немного денег. Никто ничего не заметил, и у меня появились новые блестящие заколки и дешёвый браслетик. После этого я стала запускать руку в чужие карманы всё чаще и чаще. Обычно я тратила наворованное на шоколадки. Обожаю сладкое! А у нас сладости строго по выдаче. Иногда так хотелось шоколадку, что я вставала ночью, втихаря пробиралась к холодильнику и набивала рот остатками бисквитного рулетика или пирога, которые часто оставались на завтрак. Утром поднимался шум и гам.

— Сколько жрать-то можно! — вопила мать из кухни. — И так уже скоро задница шире моей станет! Желудок на ножках!

Но я молчала и не сознавалась. Лучше тихо отсидеться в своём углу или даже получить пару подзатыльников, зато не ходить голодной.

Через какое-то время неизбежно начались подозрения.

— Откуда у тебя эти солнцезащитные очки? — с недоверием спрашивала мама.

— Нашла, — неизменно отвечала я. Впрочем, иногда говорила, что подруга подарила или дала поносить.

Отчим тоже начал что-то подозревать. Он нашёл ворох шоколадных обёрток у меня под кроватью и начал пересчитывать свою мелочь по вечерам. Очень быстро я попалась, и на моей попе появились новые кровавые полоски. Только наказание не отвадило меня от воровства. Я стала осторожнее, и сфера моих интересов переместилась на карманы одноклассников. Я не считала, что поступаю плохо. У них много всего, а у меня нет, почему я не могу взять себе чуть-чуть?

Однажды я стащила у подруги какое-то дешёвое жестяное колечко. Кто-то увидел его у меня, и после уроков меня ждала за школой целая делегация. Самое обидное, что я уже успела потерять украшение. Подруга сказала, что кольцо было золотое. Несколько девиц из нашей, и не только, школы, схватили меня за руки и поставили на колени. Я, конечно, привыкла к унижениям, но такое испытала впервые! На меня плевали, вытирали об меня ноги, заставляли лизать обувь и молить о пощаде. Всё это сопровождалось диким необузданным смехом и снималось на камеру телефона. В конце концов, меня просто отпинали ногами, а я скорчилась в привычной позе эмбриона, уперев в подбородок острые колени и моля Бога о том, чтобы это всё быстрее закончилось. Дома никто ничего не заметил, мне только досталось за испачканную одежду, а вот в школе видео с моим участием обошло всех учеников от мала до велика, пока не попало к учителям. Ох, какой же был скандал! Родителей затаскали по всяким комиссиям, а ко мне навечно приклеилось клеймо изгоя.

— Ненавижу тебя, ты чудовище! — началась привычная истерика дома. — Почему я не сделала аборт в своё время?

«Если ты ненавидишь — значит, тебя победили!» — сказал великий Конфуций бездну веков назад. Это я прочла недавно в одной умной книжке. Выходит, если меня ненавидят, то я победила? Но я что-то совсем не похожа на победительницу...

Летом мы переезжали на дачу, которая досталась нам от деда, забрав с собой всех своих кошек. Мы с сестрой жили на мансарде. Дача наша в красивом месте на берегу реки совсем недалеко от города. В окно детской комнаты заглядывает благоухающая ветка сирени, за которой днём просматривается блестящая гладь реки, а ночью на неё садится отдохнуть нереально красивая полная луна.

Иногда мы ходили на речку с сестрой и отчимом. Было очень здорово! Мы купались, загорали, строили башенки из песка. Как классно ничего не делать! Да, это были весёлые денёчки! Но между ними меня заставляли полоть грядки, мыть полы и убирать кошачий туалет. И это в то время, когда за забором кипит, сияет красками настоящая вольная каникулярная жизнь, полная приключений и весёлых развлечений!

Решение убежать явилось планомерным результатом долгих раздумий. В одну из суббот родители собрались на кошачью выставку. Мама накрасилась, надела лучшую одежду, приготовила, начесала, напудрила трёх кошек. Когда мои свалили на выставку, я выкатила из гаража мамин велосипед, собрала в рюкзачок кое-какие продукты, и уехала в сторону свободы. Телефон я не взяла, а сестре ничего не сказала.

Я каталась по городу, наслаждалась вольным воздухом, сдружилась с какими-то бесшабашными парнями и девчонками, прыгающими из окон заброшенного недостроенного кирпичного здания. Домой совершенно не хотелось, а потом стало страшно возвращаться, ведь мне бы досталось по первое число. Я заигралась и не заметила, что у меня увели велик. После этого путь домой стал вообще заказан.

Я жила на какой-то пустующей даче, воровала припасы, клянчила деньги на рынке. Было горько и трудно, но чем дальше, тем страшнее было возвращаться. Я не объявилась даже после того, как увидела на заборе объявление с моей фотографией и маминой слёзной просьбой вернуться. Я трусиха...

Но зато я встретила Серёжу. Он такой классный! Никого не боится, делает, что хочет, гуляет сам по себе. Мы сидели с ним рядышком у костерка в укромном месте на берегу реки, пекли картошку, смотрели на закат и разговаривали. Он научил меня курить. Благодаря ему появился смысл жизни! Ох, как сладко было ощущать тепло его плеча на своём плече, брать из его рук горячую рассыпчатую картофелину и не думать ни о чём, кроме своего счастья!

Но потом Серёжа куда-то пропал, на дачу, где я жила, приехали хозяева, и мне некуда стало пойти. Я ушла в город и до ночи бродила по улицам, а потом нашла незапертый подъезд и уснула на верхней площадке, завернувшись в свою куртку, словно начинка пельменя в тесто. Там меня и нашли рано утром полицейские.

В полиции я просидела до девяти, пока через школу не вышли на моих родителей. Они примчались, как угорелые. Мама была какая-то серая и еле стояла на ногах. Отчим держал её за талию и почти волочил на себе.

Удивительно, но меня даже не наказали! Какое-то время не было и привычных криков о ненависти. Неужели мать поняла, что ненависть — это поражение?

Я спала два дня, а потом случилось страшное. В начале лета наша молодая кошка Аська принесла всего одного котёнка. Был он страшненький, беспомощный и с каким-то дефектом. Не мог самостоятельно кушать, захлёбывался молоком и сдох бы, если бы мама буквально не вытащила его с того света. Он кормила его с пипетки через каждые три часа, отогревала теплом своего тела, короче, стала ему настоящей мамой и ангелом-хранителем. Котёнок подрос, начал питаться самостоятельно и ничем уже не отличался от обычных наших котят, которых мы вырастили предостаточно.

В тот день я проснулась от страшного крика. Мама кричала дико, надрывно, чудовищно. Кровь стыла в жилах от этого звука. В руках у неё крошечным комочком застыл котёнок с разорванным животом. Аська, глупое животное, по какой-то причине удушила собственного сына и проела ему огромную дырку в животе.

— Мама, мама, успокойся! — я пыталась её обнять и усадить на диван, но она, словно каменная колонна, стала жёсткой и несгибаемой.

Светка в испуге забилась под стол, а мама, сметая на своём пути стулья, на негнущихся ногах выскочила на улицу. Взгляд её стал безумным, широко открытые глаза, казалось, не видели ничего перед собой. Я не заметила, куда она пошла. Мы искали маму по всем дачам, заглядывали за заборы, спрашивали соседей, но она как сквозь землю провалилась. Приехал папа и присоединился к поискам. И тут мама появилась, словно ниоткуда, прямая, как палка, напряжённая и с вытаращенными невидящими глазами.

— Мама! Мамочка! — я бросилась к ней, обняла и заплакала. — Мама, я тебя люблю!

Слова мои были искренни, а слёзы непритворными. В этот момент я поняла, как мне дорога мама на самом деле. И пусть она ругается и ненавидит меня, сколько угодно, я всё равно люблю её!

Как ни удивительно, но меня перевели в восьмой класс. И жизнь вернулась в своё русло. Опять появились двойки, прогулы и наказания. Получала я не только за плохую учёбу, воровство и враньё, но и за сигареты. Как только отчим находил мою заначку, он будто с ума сходил.

— Просто! Не! Кури! — рычал он отрывисто, сопровождая каждое слово обжигающим ударом ремня.

— Ненавижу тебя! — добавляла мать. — Ты генетический урод!

После очередной экзекуции я обычно отлёживалась в своей комнате и думала о Серёже. Я больше не видела его, а лишь только мечтала, что снова смогу прижаться к его мужественному плечу и открыть самые сокровенные тайны. Он обязательно придумает, как меня спасти. Может быть, украдёт и увезёт в тайный лесной домик, где мы будем счастливы до скончания века!

В один прескверный осенний день я отвела Светку на вторую смену и пошла домой. И вот тут я встретила его. Серёжа! Он шёл под руку с какой-то незнакомой девочкой и непринуждённо рассказывал ей что-то смешное, а та заливисто смеялась и подобострастно заглядывала ему в глаза. Мы встретились взглядами. Сердце моё обмерло, а Сергей вздрогнул и смущённо отвёл взор, сделав вид, что меня не узнал. Но я-то видела, как дёрнулась его рука, обнимающая талию глупой спутницы.

Дома спасительная подушка в очередной раз принимала порцию моих горючих слёз. Я сидела, обняв горемычную подушку и смотрела в окно на остывающую природу сквозь мутные струи холодного октябрьского дождя. На душе было так же слякотно и погано, как и на улице. Ненавижу тебя, жизнь! Я ничто! Ничтожество... Прав старичок Конфуций, царство ему небесное или во что они там веруют. Я ненавижу жизнь, свою никчемную, унылую жизнюшку, а значит, она меня победила. Я проигравшая неудачница. Но нет! Есть выход! Я расквитаюсь с тобой, жизнь, я убью тебя!

Вот как распахну сейчас окно и полечу вниз головой с восьмого этажа! Я представила, как расползается на мокром асфальте красное пятно вокруг лопнувшей моей головы, и мне стало страшно. Нет... Врут, что самоубийцы — слабые люди. Нужно быть очень сильным и смелым, чтобы решиться на такой шаг. А я трусиха. Боюсь всего. Боюсь сказать правду и соврать. Боюсь ошибиться в домашней работе и получить ремня за это. Боюсь жить и одновременно боюсь свести счёты с жизнью...

Неужели я вообще ни на что не годная? Как-то совершенно машинально я проглотила горсть маминых успокоительных таблеток и залезла в горячую ванну. Лезвие ножа блеснуло в правой руке. Жизнь меня победила, а я победила маму. Ни то, ни другое меня не устраивает. Сейчас я одним махом ликвидирую две несправедливости. И нахально празднующая победу жизнь захлебнётся моей кровью, а маме некого будет ненавидеть, и горечь поражения больше не будет отравлять ей жизнь. Вот сейчас было совершенно не страшно и очень спокойно. И совсем не больно! Вода быстро розовела, словно в ванну бросили щепотку марганцовки. Я торжествующе улыбалась... Вдруг, почему-то, мне страстно захотелось, чтобы кто-нибудь вошёл прямо сейчас. А ещё хотелось спать. Глаза сами собой закрылись...