Дети маршировали вокруг знамени. Понарошку, играя, совсем не в ногу и с умильно-серьезными лицами. Александр, крепкий мужчина лет сорока, смотрел на них из окна и улыбался, щурясь от яркого солнца. Журчал фонтан, играла музыка, и цветущий сад раскачивался в такт под кристально чистым небом. Пальцами мужчина машинально постукивал по подоконнику, а потом поднес руку к глазам - ни пылинки.

Музыка смолкла, день сменил утро на часах. В дверь приемной ворвался партпсихолог, на бегу переодеваясь, извиняясь и раскладывая бумаги на столе. Александр смутился - молодой человек был ему незнаком - и неуверенно присел на стул.

- Я не ошибся? - спросил он на всякий случай.

Партпсихолог уселся в кресло, выдохнул и улыбнулся.

- Александр Егорович, все в порядке. Кирилл Игнатьевич совсем слег, и меня поставили его подменить. Сергей.

- Нда, жалко, - с досадой ответил Александр, и поерзал на стуле, - хороший мужик. Здоровья ему, привет передавайте.

- Обязательно, - закивал Сергей, - как вы поживаете? Как дети?

Александр помялся слегка, а потом, видимо, решился и вздохнул:

- Да вроде все в порядке. Влад на фронте - ну вы знаете - мы переписываемся. Наум… балбес растет, что с него взять. Может и выйдет толк, не знаю. Но дело-то не в том. Я... Кирилл Игнатьевич надолго заболел, да?

- Увы, - развел руками партпсихолог, - он на море сейчас, лечится. Вы рассказывайте, не смущайтесь. Что-нибудь придумаем.

- Я, - прикрыв глаза, Александр начал выдавливать из себя слова, - испытываю некий упадок... лояльности.

 

* * *

 

Саша сидел и изучал документы, пока Лена хлопотала в детской. Влад спал, укутанный в одеяльце, маленький, сморщенный, совсем не похожий на розовощеких младенцев с картинок. "Может это и есть отпечаток болезни?", подумал Саша, сверяя анализы.

- Так, - считал он вслух, - этого три, норма от двух до шести. Тут альфа-чего-то восемь, а норма...ого. От двадцати. Значит, не ошиблись.

- Саша, собирать ли игрушки? - крикнула Лена, и тут же уронила что-то на пол. Влад и ухом не повел.

- Нет, - ответил Саша, - сказали, там все будет. Если что, пришлем потом.

Он отодвинул в сторону анализы и принялся в который раз перечитывать помятый и красочный буклет "Маленький враг - тоже враг".

- Да, тут написано, что нужен минимум вещей. О нем позаботятся.

Лена вышла из детской, двумя руками волоча увесистую сумку. Из наспех застегнутой молнии торчал кусок пеленки. Ухнув ее посреди комнаты, она посмотрела на мужа с укоризной, а потом на сына – с умилением.

- Бедный, - протянула она, - кто ж виноват, что так получилось? Ничего, тебя вылечат, и мы скоро увидимся. Саш, когда можно будет к нему приехать?

Отец младенца отложил буклет и посмотрел на часы.

- Ты все собрала?

- Да. Саш, когда мы приедем? Через месяц? Нужно будет одежду побольше привезти, он же вырастет.

- Не нужно, - отрезал Саша, - в лагере все будет. Лена, - он поднял руку и жена, уже собравшись что-то возразить, замолчала, - он болен. Дефицит лояльности - это не шутки. Это не простуда. Это может очень плохо кончиться для всех нас. Он должен пройти лечение в лагере, и это не год и не два. До тех пор нам нельзя будет с ним встречаться.

Тикали тихо часики, тик-так. Тяжело больной Влад хныкнул во сне и продолжил сопеть как ни в чем не бывало.

- Это лучшее, что можно сделать, - ответил на немой вопрос Саша, - это шанс прожить достойную жизнь, пойми. Мы должны вытерпеть.

 

* * *

 

- Что заставляет вас думать, что у вас проблемы с лояльностью? Может вам кто-то сказал?

- Нет, - замотал головой Александр, - я просто... Знаете, пришло письмо от Влада, - он стал копаться по карманам брюк и пиджака, пока не извлек пожелтевший лист с аккуратными синими строчками и нежно разгладил его на коленке, - два месяца не было ни весточки, а вот позавчера пришло. Он пишет, они продвинулись в горы. Канонада громыхает, будто гром. Как бы не было обвала. Я тут посчитал, сколько же ему лет. Знаете, сложно, когда не видишь человека рядом. Получилось – двадцать. Прямо как мне было, когда он родился. А он уже там, воюет за нас всех.

- Вы тоже делаете свое дело, - успокоил его Сергей, - все мы делаем свое дело на благо общества. Вы можете гордиться своим сыном.

- Да, тут никаких вопросов, - согласился Александр, чувствуя себя чуть более уверенно, - у соседа моего, Петра Ивановича, тоже сын на фронте. Мы часто сидим, читаем письма друг другу. Ну, выпиваем, конечно.

- Будьте уверены, Влад тоже на привалах вспоминает вас и читает ваши письма, - ободряюще произнес Сергей, делая какие-то пометки в журнале.

- Но почему я не могу его увидеть? – спросил вдруг Александр. Партпсихолог от неожиданности откинулся на стуле и тот опасно покачнулся под ним.

- Ну что за вопросы, Александр Егорович? –медовым голосом начал Сергей, - Не могут же они повернуть назад. Надо добить врага, довести дело до конца.

- Да, да, понимаю. Но фотографии?

- Вы же сами знаете, что фотографировать в боевых условиях запрещено, - покачал головой Сергей, - мало ли кто их увидит. Вы же не хотите, чтобы по этой фотографии потом навели артиллерию?

- Нет, конечно, - ужаснулся Александр, - Я-то ничего в этом не смыслю, им там виднее. Но я подумал, нельзя ли попросить портрет? Набросок?

- Ну до того ли им, Александр Егорович?

- Сейчас, конечно, да. Но пока он был в лагере, в интернате, потом в военном училище. Ну неужели нельзя было что-то сделать? За двадцать лет? Увидеть его хоть раз?

Партпсихолог начал перекладывать карандаши с одной кучи в другую. Александр продолжил делиться сомнениями:

- Почему он пишет про горы? По сводкам мы оставили горы далеко позади, совершив марш-бросок еще два месяца назад. А он пишет так, будто он еще в горах.

- Письмо запоздало? – немедленно отозвался Сергей.

- Отправлено неделю назад.

- Но когда написано? Он мог написать его давно и только сейчас отправить.

- Может быть. Почему он ничего не приписал про это?

Сергей сделал неосторожное движение, и карандаши посыпались на пол, разлетевшись под столом. Всплеснув руками, он вскочил и начал ходить туда-сюда, заламывая руки. Остановился. Вздохнул. Посмотрел на часы. Вздохнул еще раз и громко произнес.

- Стоп.

 

* * *

 

Наум послушно семенил за Александром, держа его за руку. На мгновение он отвлекся на блики в луже – и тут же ощутил резкий рывок.

- Я смотрю у тебя много времени на развлечения? – сердито бросил через плечо Александр.

- Я устал.

В ответ Александр лишь ускорил шаг.

- Твой брат сейчас сидит в окопе, под пулями. Над его головой разрываются снаряды. У него нет ни тепленькой кроватки, ни горячего ужина. Он устал и голоден, но никогда не жаловался. Будь он таким же нытиком, как ты, враг был бы уже здесь.

- Ты говорил, что в армии не голодают, - удивился Наум.

- Само собой не голодают, - ответил Александр, - Шагай быстрее. И надень кепку.

- Зачем? – Наум посмотрел в небо, и увидел серые тяжелые тучи, - солнца нет.

Александр остановился так резко, что Наум больно стукнулся о болтающуюся сумку.

- Над нашим городом всегда светит солнце.

- Я помню, - ответил Наум, - но я его не вижу.

Александр вздохнул.

- Ничего. Пойдешь в школу. Там тебя научат правильно видеть.

 

* * *

 

- Стоп

Александр удивленно поднял бровь.

- Неожиданно.

- Послушайте, - выпалил Сергей, - я человек новый. Мы оба прекрасно знаем, что никакого Влада давно уже нет. Уничтожен. Согласно директиве о поддержке лояльности от февраля...

- Я помню, - спокойно ответил Александр.

- Что вы хотите от меня услышать? Как мне вас убедить?

Александр хмыкнул и достал из кармана портсигар.

- Можно? – спросил он уже с сигаретой в зубах.

- Да ради бога, - махнул рукой Сергей и упал на стул, схватившись за голову. Александр курил, медленно затягиваясь и покачивая ногой, и с каждой затяжкой он то ли просыпался ото сна, то ли погружался в сон. Глаза его замечали, как солнце потускнело, знамя утратило сочность красок, иллюзия осыпалась штукатуркой детских улыбок. Кора и листья деревьев в саду оказались изъедены болезнью, в воздухе заклубились пыль и дым. Письмо соскользнуло на пол и так и осталось там лежать.

- Да, ты совсем «зеленый», - заговорил он, - Смотри, я сомневаюсь. Из-за твоего же, между прочим, прокола. Это вот, - он указал сигаретой на валяющееся письмо, - халтура. Ты меня уже не убедишь словами, понимаешь? Нужно действие.

Сергей потер лоб в задумчивости.

- Может, - неуверенно начал он, - Влада посадят за антилояльность? Он напишет из гарнизонной тюрьмы, что раскаивается. Это вас устыдит?

Затяжка дольше прежних, сигаретный огонек гипнотически разгорается и гаснет.

- Пожалуй. Но так ты не решишь проблему. Отсрочишь. А у меня ребенок, друзья, коллеги. Я могу начать сеять сомнение в них, понимаешь? Нужен другой способ.

Сергей вскочил и стал снова ходить из угла в угол. Александр некоторое время наблюдал за ним, потом закинул ногу на ногу и предложил.

- Давай так. Сын Петра Ивановича напишет письмо, что Влад серьезно ранен. При смерти. Шансов на спасение нет. Я бросаю все и умоляю взять меня добровольцем на фронт, чтобы увидеть сына.

Сергей от радости хлопнул себя по ноге и уселся за стол писать.

- Точно. Вот спасибо, вот выручили! Как я сам не догадался? Вот угораздило Кирилла Игнатьевича слечь ни с того ни с сего. Даже посоветоваться не с кем, иди, говорят, разбирайся сам. А теперь еще и всыплют за прокол. Опыта мало. А вы точно поедете?

- Как миленький.

- Ну, вы же в курсе... что там на самом деле? – снова забеспокоился Сергей.

- Нет, - Александр встал, подошел к столу и затушил сигарету об него, оставив некрасивый след. - Уже нет. И знать не хочу.

Дрогнув рябью, реальность покрылась глянцем и торжеством. Засияло солнце, заискрился фонтан, замазались трещины в стенах. Стол мигнул и спрятал сигаретный ожог, засияв белизной.

За окном играла музыка, и дети маршировали вокруг знамени.