Её душа, покинув тело, кружила долго над столом, Врачебный скальпель резал смело, и руки знали ремесло. Легко скользнула за фрамугу ночного тёмного окна, А там – зима, мороз и вьюга, и снегом улица полна. В чём там была, в том и возникла в пустынной роще и одна. Поняв весь ужас, вмиг поникла, как никнет, пятившись, волна. Здесь было бархатное лето. А может лето здесь всегда? Вопросов – бездна, нет ответов: чей это край? Идти – куда? Отсюда даль казалась садом с густой палитрой цветников, Не то, что цвет канавы рядом – белёсый, будто молоко. Её наполнила услада: до сада – в зелени стезя, Пошла на голос водопада, чьи струи чище, чем слеза. Павлина хвост напомнил веер: зелёно-синие мазки, А под ногами алый клевер и мха поляны вдоль реки. Розарий с мятой нежно-пряной сплелись в немыслимый букет. Сама себе казалась пьяной, с кустов, обламывая цвет. Одна в таком великолепье, среди цветов и дивных птиц… В той жизни же, гремят столетья, камнями скатываясь вниз. Восторг в блаженстве растворился, и тут увидела она Мужчину, что к реке спустился, где вод рокочущих стена. – Ведь, это – рай, он мне подарок? Быть может, это – сказка сна… А в кроны девственных чинаров слетались стаи воронья. И кровь игриво зазвенела, наполнив вялое нутро. Рождалось чувство, что есть тело, и грудь, и пышное бедро. Она метнулась к водопаду, кувшинку в волосы вплела. Плыла и вскоре была рядом, свежа, беспечна и смела. Глаза, как небо, у блондина, по плечи кудри и загар. И не пройти, не глянув, мимо: была огромной сила чар. В нём было всё, и всё кипело, упруго, весело, легко. И было два здоровых тела, и чувство, что двоих влекло. Она его встречала где-то, пила любовный с ним нектар… А может, ей казалось это и бред шальной – фантазий дар? Казалось, хочется влюбиться, как там. А вдруг и это – бред? Но сердце стало чаще биться, как в жизни той, которой нет. Они поплыли к водопаду. Вода по вкусу, как вино, И пена пахла виноградом, скрывая призрачное дно. Амуры медленно летали, касаясь бережно плеча. И были солнечными дали, и била жизнь, как из ключа. Их кровь в соитии стучала, ей – в лоно, а ему – в виски. Им было мало, мало, мало… и сладко, что они близки. Хмельные губы ярче вишни, и у неё, и у него. Но как позволил им Всевышний грешить у дома своего? Вопрос пока что без ответа. Пока – сомнений пелена… Но вот меняет краски лето, пейзаж меняет, имена. Зефира тёплое дыханье затихло. Яростный Эол Обжёг намеренным касаньем и сад, и речки мшистый дол. Сухою сделал всю дубраву, кермек и стебли лебеды, Белела асфодель в канавах, как знак нагрянувшей беды. С чинаров стая вмиг слетела и чёрной тучей – вдоль реки. А женщина от ласки млела, забыв про давние грехи. И тьмы седая паутина закрыла солнца мягкий свет. Серозной стала вдруг долина, река меняла тоже цвет. Мужчины волосы темнели, и шерсть укутала живот, И зубы быстро поредели, отвратным делая весь рот. И эти все метаморфозы пошли тихонько чередой. И стали горестнее прозы, простой, житейской и пустой. Она отпрянула от беса, а может, это был сатир? И ужас был, и было бегство, бежала, сколько хватит сил. Но Цербер, клацая клыками, всегда готовился к еде, Вертел своими головами, держа бунтующих в узде. А воздух пах уже кострами, густел в гортани душный смрад. И толпы с козьими ногами кричали вслед, что это... ад. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
