Русские и малороссы с древних времен жили одной судьбой. В великой стране не было разницы между крестьянином, живущим на Украине и русским. Каждый из них терпел нищету и лишения на протяжении веков. Это рождало бунты и восстания то в одном, то в другом конце страны. В начале ХХ века реформы Столыпина должны были стать толчком к преодолению застойного кризиса. По новому указу крестьянам раздавали свободные земли на Урале и в Сибири. Множество обозов из Европейской части России двинулись к небесной мечте иметь свое собственное хозяйство и свой собственный клочок земли.

Рано утром в мае 1907 года в хуторе Малый Яр, что под Полтавой, малороссы, охваченные веками вынашиваемой мечтой работать на себя, начали прощаться с родным домом. Женщины голосили, цеплялись за занавески на окнах, падали в переднем углу и сгорбленные, на коленях, поджав ноги к животу, долго плакали. Мужчины обходили подворье спокойно, они вглядывались в каждую мелочь: канаву, пустое брошенное ведро, опустившийся плетень, думали об отце и матери, вспоминали свое детство и юность и молча закрывали калитку. Собравшихся было чуть более половины хутора. Основную часть составляли мужчины средних лет со своими женами и детьми. Но некоторые брали с собой и престарелых родителей. Не только забота в этот момент проявлялась в них, но и холодный расчет. По указу царя, на каждую мужскую долю населения выдавалось 15 десятин. Малороссы были не жадны, но нищета заставляла их быть жестокими, поэтому они забирали старых отцов, понимая, что те могут и не вынести дороги. Обоз направлялся в Полтаву на железнодорожный вокзал. Впереди шли пять коров, а за ними пять лошадей, груженых домашней утварью, плотническими инструментами, орудиями для обработки земли и небольшим запасом зерна, выменянного у соседей на вещи, которые и взять в дорогу было нельзя, и оставлять жалко. Дойдя до железнодорожного вокзала в Полтаве, они купили льготные билеты и начали грузиться в столыпинский вагон. Сначала в стойло вагона кое-как загнали пять коров, потом за поводья ввели пять испуганных и встающих на дыбы лошадей. В последнюю очередь в этот грязный товарняк вместе с лошадьми и коровами стали садиться люди, всего вместилось 49 человек. Товарняк был рассчитан только на 40. Пришлось кому-то лечь у двери, кому-то рядом со стойлами. Но это было не так страшно для трудового народа. Путь предстоял долгий, месяц они провели в этом вагоне. На станциях их бесплатно кормили два раза в сутки жидкой похлебкой, остальное время они перебивались, чем придется, в основном, попрошайничали на станциях. Спустя две недели в дороге скончался старик, его сын пять дней вез труп отца, проклиная себя за то, что взял его с собой, оплакивая слезами, надеясь похоронить в обетованных местах Урала. Через пять дней не шевелившийся труп старика увидели хуторяне и с угрозами потребовали снять его с поезда. Так и остался старик на одной из станций неизвестно где и кем похороненный. Но остальные двигались дальше и через месяц увидели землю, к которой направлялись переживая такие лишения.

По слухам, малороссы знали, что на Урале большое количество пустующих целинных земель, дающих хороший урожай, край богат полями с сочной травой, доходящей до пояса так, что во время сенокоса косу надо было точить по три-четыре раза за час, леса в той земле поднимались до облаков и трещали от населяющих их животных. Слухи оказались верными, не веря собственным глазам малороссы увидели нетронутые сохой плодородные луга и бурные многоводные реки. Найдя себе живописный уголок на склоне холма возле небольшой речушки, малороссы остановились, здесь они поселились отдельной деревней. Загудела работа в руках трудолюбивого народа. Встретился крестьянин с землей, истосковался по ней, брал в горсть и целовал.

Разделили малороссы между собой землю под пашни. Чуть ли не голыми руками были готовы переселенцы перерыть землю, разбить каждый комок земли, извести сорняк. Осенью они засеяли озимую рожь, вспахали поле на весну под пшеницу. Начали украинцы обустраивать быт. Наскоро выкопали землянки и расселились по шесть-семь человек, запаслись дичью, выменяли у русских хлеба на макитры и глечики, заготовили дров.

В конце ноября переселенцы наняли русского плотника из соседней деревни Ясылбаево, чтобы тот помог подобрать лес и дал советы по постройке домов. Как собирать хаты на родине каждый из взрослых мужчин знал. Хаты на родной земле они делали из песчаной глины, которую обжигали в кирпич да сверху клали солому. Так и зимовали короткие три месяца. Но уральская зима долгая, морозная с вьюгами и метелями такими, что даже днем не видишь ни зги. Такую зиму в глинобитной хате разве что в кожухе можно пережить.

Плотник возглавил переселенцев и повел их в сосновый бор подыскивать деревья, которые пойдут для бревен. Малороссы в глаза не видели такого леса, как на Урале. На Украине были одни степи да овраги, в редких районах встречались тоненькие березы, дубы, ясень. Но здесь в далеком краю на Урале мощные великаны раскинулись на всю округу, поднимая могучие ветви к небу, они скрипели, будто крепкий мужик разгибался на пахоте.

Лес встретил их тихим завыванием, жухлые высохшие желтые иглы, побеленные инеем, трещали под ногами, серые низкие тучи были видны как в трафарете от сосновых лап. Украинцы все повторяли за плотником. Как и он, мерили деревья в обхват, закидывая голову, постукивали по ним и прикладывали к стволу ухо, послушать гудит ли он. Выбранное дерево они метили топором. После крещенских праздником отправились малороссы валить лес. На работу вышли все переселенцы. Первая уральская зима запомнилась им именно этими днями. В мороз -30, народ, который не привык к такой погоде, был похож на рассыпанных по снегу муравьев, съежившихся, спешащих на своих коротеньких ножках под глубоким ясным январским небом. Они лихо колотили топором по дереву, и звенящий тонкий музыкальный звук разносился на несколько километров. Во время перерыва, разогнув спину, потирая руки, малороссы, оставив топор, приплясывали, чтобы разогнать кровь в затекшей пояснице. После того, как срубленное дерево со стоном валилось, набегала на него кучка малороссов и обрубала ветки. Потом женщины, взвалив на себе стволы вековых сосен, тащили их на пригорок, где уже заранее был расчищен снег. Бережно сложив бревна, они снова торопливо бежали в лес. Холод подгонял малороссов, работа шла быстро.

Переселенцы валили лес четыре дня. Покончив с работой, они, разведя огонь в землянках, начали петь свои песни. По уральской земле разносились их протяжные слова:

«Кидай Петре жінку,

А я чоловіка,

Тай поїдем на Україну

Де весело житии».

«Ой, боюсь Ульяна,

Щоб нас не спіймали,

Щоб нам було рученяток

назад не звертали».

«Не бійся ти Петре,

Не бійся нічого,

А я свого чоловіка

Послала косити».

Василь сіно косить,

Назад поглядає:

«Чужим обід носять,

А мені немає».

Кинув косу в росу,

Сам пішов до дому.

Питається своїх діток:

" Деж нашая мати?"

«Мати рідна, наша,

Пішла по калину.

Забожилась, поклялась,

Що я вас покину.»

 

Холодными вечерами украинцы вспоминали родину, кляли уральскую зиму и ждали весну. До неё оставался один месяц.

***

На пустующей земле стоял переселенец Григорий. Ему было 35 лет, его волосы, густые и вьющееся, падали на лоб, тело, сильное и стройное, привыкло к труду, усы малоросса лихо закручивались вверх. Солдатскую выправку можно было разглядеть сразу. Вокруг него было поле, где только начали пробиваться тонкие светло зеленые травинки, ниже под пригорком слева текла речка, по правую сторону стоял сосновый бор.

Малоросс забил колья, где по его воображению уже стояла хата. Под ногами переселенца были полы из деревянного настила, вокруг стояли крепкие стены, он поднял голову и увидел побеленный потолок, Григорий почувствовал теплый и кислый запах подходящего теста. «Он будет стоять здесь», - сказал себе Григорий. Украинец внимательно осмотрелся, ни вьюги, ни палящее солнце не побеспокоит его в этом доме. Здесь вырастит его сын, его внуки. Через три десятка лет он будет старым сгорбленным стариком сидеть на заваленке со своей старухой Марией, а дети будут ему приносить испить молока. Жилы все напряглись от предвкушения, живот втянулся, ноги превратились в пружину. Григорий выдохнул, ранение в бедро, которое он получил в русско-японскую войну, напомнило о себе притупленной, похожей на движение опарыша под кожей, болью.

Украинец пришел сюда, чтобы начать новую жизнь, быть хозяином, он знал, что вгрызется в каждый клочок земли дикого Урала, она пропахнет его потом и кровью. Григорий загордился, подумав, что будет родоначальником нового поколения малороссов, поселившихся на каменном поясе России. Взглянув вперед, он увидел, как подходит его жинка Мария, а рядом бежит сын.

 

- Что примерился, - спросила его Мария. Она была добротной пышногрудой женщиной 30 лет, хорошей и приветливой хозяйкой и трепетной женой. Половину дороги к Уралу Мария голодала, но последний кусок хлеба отдавала сыну. Жена Григория была его первой помощницей и опорой. Он никогда не унижал её и не бил, пытался один раз проучить, но Мария схватилась за вилы, и чуть было, не пырнула его. С тех пор Григорий немного побаивался жены.

- Да, колья поставил, - ответил Григорий.

- Ну, дай Бог, к осени заселимся. Мы тебе молока, хлеба да лука принесли, - выкладывая из кошика припасы, говорила Мария.

Семья села там, где уже по воображению Григория стоял дом. Прикусывая хлеб, он стал размышлять:

- Лошадь бы нам отыскать. Земли сколько! Без лошади не обойтись. Купить бы.

- Нам денег даже на пол-лошади не хватит, Гриня.

- Знаю, а без лошади никуда. Поднатужиться надо в этом году. Всё у нас здесь будет, Маня. И дом, и лошади, и коровы, и хлеб. Сейчас построимся, радость какая начнется! Нельзя было больше оставаться на Украине, пропали бы там, а здесь мы заживем.

- Гриня, по мамке соскучилась, по батьке. Не увидимся больше в этой жизни видно.

- Старикам одна дорога, а нам с тобой жить надо, детей поднимать.

- Правильно ты говоришь, а сердце ноет. Пойду, Гриня, на огород, работа ждет.

- К вечеру приду, - на прощание сказал Григорий.

Он начал копать яму под столбы для дома. Земля была словно пух, лопата легко входила. «Сплошной чернозем», - подумал Григорий. Он и не заметил, как прокопал пол-аршина, дальше начиналась красная глина, приходилось нажимать на рукоятку лопаты все сильней и сильней. Григорий решил передохнуть. Посмотрев вдаль, он увидел, как на соседней стороне его соплеменники, тоже роют яму. Братья Коляды начали работу раньше, они уже успели поставить два столба. Старший Коляда обещал помочь Григорию через пару дней, а пока ему оставалось работать одному. Мария весь день была занята на огороде. Через неделю она должна закончить с посевом и присоединиться к нему.

Григорий заметил, как со стороны леса верхом на лошади выехал мужчина в красной рубахе, за узду он держал ещё одну лошадь. Всадник направлялся к Григорию. Когда неизвестный подъехал, Григорий признал в нем цыгана. Веселые раскосые глаза наездника хитро посмотрели на Григория, цыган смахнул со лба кудрявые нечесаные волосы.

- Бог в помощь, украинец. Лошадь нужна? – раскатисто бросил он.

- Почем просишь? – спросил он.

- Три рубля.

«Три рубля – да это же за бесценок», - метнулась мысль в голове Григория. Он не мог сдержать своего чувства радости, неужели Бог услышал его мольбу. Лошадь сама пришла ему в руки. Может, еще удастся сторговаться на двух с половиной рублях. Он подошел к лошади похлопал по бокам, посмотрел зубы, подогнул ей ногу и оглядел копыто, она была подкована.

- Поди, лошадь у тебя ворованная, - сказал Григорий.

- Обижаешь. Если я цыган, еще не значит, что вор. Табор уходит, а эта лошадь лишняя, деваться некуда, продаем.

- Соглашайся на два с половиной рубля, и я возьму у тебя лошадь.

- Идет, брат.

- Сейчас за деньгами схожу.

Григорий со всех ног помчался в землянку. Там в закопанном под топчаном мешке лежали последние пять рублей. По дороге он встретил Марию:

- Ты куда спешишь?

- Лошадь покупаю за два с половиной рубля.

- У кого?

- У цыгана.

- Да ты с ума сошел. У цыгана брать, она же наверняка ворованная. Заявится хозяин, что будешь делать? Горя с этой лошадью не оберешься.

- Не суй нос. Сказал: покупаю, значит все.

Григорий прибежал в землянку, отрыл мешок, отсчитал два с половиной рубля и понес их цыгану.

- Бери.

- Пользуйся, украинец.

Григорий напоил лошадь, опустил узду и привязал к дереву. «Убежит ещё», - подумал он. Остаток дня малоросс провел, напевая себе под нос украинские песни. Переселенец за день выкопал ямы под шесть столбов. По его подсчетам оставалось сделать еще шесть. На следующий день он покончил с этой работой. На лошади Григорий приволок бревна из леса и обтесал их.

Настала пора строить хату, Григорий взял на руки сына, подвел его к первой яме и сказал:

- Вот тебе сынок копейка, брось её в яму.

- Зачем, батька?

- Поверье есть такое. На эту копейку мы поставим первый столб, чтобы дом наш не знал бедности и был крепок, как металл.

Сын с гордостью взял копейку и бросил её в яму. Она перевернулась налету и упала в уральскую землю. Мария перекрестилась:

- Поможет нам Бог.

Помогать строить хату пришли братья Коляды. Русский плотник навещал их, давал советы по подгону и укладке бревен, и уходил. Ох, и весело было эти дни. Работа легче кажется под дружеские голоса соплеменников, когда ты не один, а с такими же бездомными веселыми товарищами, которые и работу свою бросили и надрывают свои жилы, чтобы помочь тебе. Старший Коляда подгонял бревна, а Григорий с младшим братом устанавливали их. Сруб получался золоченый, бревна издавали приятный томный аромат, гладкие стволы скользили в руках. Изба поднималась выше и выше. На седьмой день закончили четвертый венец. Теперь старший Коляда и Григорий поднялись наверх и принимали бревна, а на подхвате был младший брат и Мария.

Старший Коляда шутил:

- Гринька, а что ты нам на стол накроешь, когда соберем хату, горилка будет?

- Будет, и борщом накормлю, милый. Помощь такую не забуду.

- А сало заготовил?

- Да откуда ж у нас сало?! Уже век не ели.

- Лошадь-то вон нашел денег купить, поди, и сало ешь.

За две недели дом собрали, и он стал возвышаться на холмистой местности древних отрогов Урала. Вместе с домом Григория, то там, то здесь, как грибы, росли прочные избы соплеменников. Григорию осталось покрыть крышу. Но за неё он решил взяться после того, как поможет братьям Колядам.

По окончанию строительства Мария решила приготовить на вечер борща. Она обратилась к Григорию:

- Поезжай на базар в Ясылбаево, привези хлеба да мяса.

На следующий день сутра Григорий сел на лошадь и поехал в соседнюю деревню, где проживали русские и башкиры. Базар находился в центре возле церкви и мечети. Люди сновали в разные стороны с корзинами и мешками. Мужчины в тюбетейках с низким покатым лбом и миндалевидными глазами важно расхаживали. Прилавков не было. Продавцы, преимущественно женщины, держали все на руках или клали на землю. Григорий спустился с коня, взял под уздцы и пошел вдоль выстроившихся в ряды женщин. На базаре продавали мед, чак-чак, шали, платки, леденцы, бусы из самоцветов. Поискав свинины и так не найдя её, Григорий несильно расстроился. Он уже привык к тому, что в здешних местах свинину недолюбливают, но украинский вкус было не изменить. Ничего не оставалось делать, как купить говядину, - это был компромисс между желанием Григория и тем, что предлагалось на базаре. Конину наш переселенец терпеть не мог. Отыскав жирную говядину, он сторговался и купил всю заднюю ляшку. Привязав мешок с мясом к седлу лошади, Григорий направился к выходу. Вдруг сзади он услышал корявую русскую речь:

- Так это мой лошадь. Где ты её взяла? Ах, ты варюга хохляцкая. Какой шайтан принес вас сюда, - еле выговаривая русские слова, клял Григория башкир.

- Я из Украины пригнал сюда эту лошадь, свинья узкоглазая, - закричал малоросс. Вокруг них стали толпиться люди, на помощь башкиру подбежали его односеляне.

- А ну, давай сюда мой лошадь, пока живой, - сказал башкир угрожающе и достал нож.

- Чем докажешь, что лошадь твоя? – спросил Григорий.

- У неё метка на левом копыте на передней нога на подкове, - ответил башкир

Один мужчина из толпы загнул копыто лошади, на левом копыте действительно была метка.

- Вор, - крикнул мужчина, показывая на Григория пальцем.

Переселенца начали окружать, башкир с выставленным вперед ножом кинулся на него. Отбив атаку, Григорий махнул на лошадь, натянул поводья и на всей прыти помчался к своим. Он слышал, что за ним была погоня, но не оглядывался, гнал вперед. Погоню то ли прекратили, то ли башкиры отстали, но в тихом березовом леске Григорий остановился, огляделся: никого не было. «Что теперь делать?» – был один вопрос у Григория. Может, обойдется, побоятся сунуться к нему башкиры, знают, что украинцев много приехало. Рассказать своим о том, что он купил краденую лошадь, было стыдно, начнут упрекать, лошадь отберут и отдадут хозяину и пропали тогда его два с половиной рубля. «Что Бог даст», - подумал Григорий.

Вернувшись домой, он отдал мешок с мясом Марии, сгрузил хлеб и в ожидании начал бродить по землянке. К вечеру его жена наготовила борщ, за столом сели братья Коляды и Григорий. Братья шутили о том, какая ладная хата получилась у переселенца, что за последние две недели Григорий вытянул из них все жилы и как они будут над ним измываться, когда тот будет помогать строить их хату. Но переселенец был ко всему безучастный. Закончив с ужином, Григорий сказал:

- Сегодня буду ночевать возле нашей хаты, - он взял с собой нож, вилы и отправился к только что выстроенному дому.

Малоросс вошел в хату, лег на землю, и перед ним разлилась уральская ночь. «Звезды здесь выше»,- подумал Григорий. Пусть сунуться к нему только башкиры, японцев гнал, а этих вытравит отсюда. Он лег и погрузился в глубокий сон. Посреди ночи Григорий услышал стук копыт, гогот и не славянскую речь. «Пришли все-таки басурмане. Идут прямо к дому, что делать будут?» - размышлял Григорий. Он увидел, что башкиры несли факелы, вероятно, чтобы поджечь хату. «Ах, вашу мать, божьи уроды, перебью всех!» - бесился Григорий. Он вышел им навстречу:

- Забирайте лошадь и уходите, - сказал Григорий коротко.

- Мы лошадь и так заберем, а уйдешь отсюда ты, хохол, мы не терпим воровства. Твой дом сожжем.

Один из башкир с факелом стал подходить к хате Григория. Переселенец кинулся на него и огрел рукояткой вил. Челюсть Григория задрожала, руки затряслись, изба сзади него под мерцанием звезд золотилась.

- Не посмеете, - крикнул он башкирам, расставил ноги, выставил вперед вилы и принял устрашающее положение. Башкиры кинулись на него толпой, Григорий махал вилами, вилы у него выбили, он почувствовал, как его подминают к земле. Уже какая-то нечеловеческая сила гнула его вниз, в глазах застыли слезы, он поднял руку вверх, чтобы схватиться за воображаемый шест, но и рука упала, живот сотрясался от пинков, спина трещала, а в глазах его стоял только что выстроенный дом. Сознание Григория меркло.

Он очнулся лежа на кровати в землянке. Жена суетилась вокруг него, рядом стоял староста.

- Больно побили, Грина? – спросил он отечески.

- Отойду, - ответил малоросс.

- Вот так кашу ты заварил, Гриня. Зачем ты эту лошадь купил? Вчера мы отбили тебя и твою хату, выгнали башкир с нашего поселения. Но нам теперь здесь жить и нельзя никак портить дружбу между нами, русскими и башкирами. Сейчас собираюсь в Ясынбаево, отведу лошадь, попытаюсь дело замять. Денег за лошадь тебе уже никто не вернет, придется о них забыть. Согласен?

- Да

- И вот ещё что Григорий. Мы живем здесь одной семьей, подставляешься сам, помни, подставляешь других. Думай в следующий раз, что делаешь, Григорий. Парень и теперь червонец стоит, а как бока намнут, то и два дадут . Запомни народную мудрость и так больше не поступай.

- Хорошо.

Лошадь староста отвел в Ясынбаево, отнес самогона, поговорил со старожилами, ссылаясь на то, что Григорий пока молод. Разговор был долгий. Староста не оправдывал Григория, но обещал, что больше такого не повторится. Башкиры ругались, размахивали руками, но извинения приняли. Жить теперь народам приходилось вместе, бок о бок растить детей, строить дома. Вера, традиции, кровь – все было разное. Но они оставались людьми, сохранившими от предков порядочность и открытость.

Через несколько дней Григорий встал на ноги и отправился к хате. Хата стояла на месте. Прикидывая, как теперь крыть крышу, кого звать на помощь, Григорий сел на уральскую землю, и хрустальные льдинки замерцали в его глазах. «Все будет, все будет здесь», - думал Григорий, - «главное уцепиться, пустить корни».

… Все надежды Григория исполнились и через несколько десятков лет в доме, который он построил, за одним столом сидят он, Братья Коляды и башкир, лошадь которого купил Григорий у цыгана. Они горячо спорят о том, какой колхозный выпас отдать под лошадей, а какой под коров.

Башкир, разведя руками, доказывает:

- Лошадям нужно поле под Веселовском и кончено.

- Да что же мы коров прогоним в такую даль?

- Ваши коровы у Епаркина леса могут пастись.

- Дык сколько до Епаркина их гнать, ты думаешь? Лошади будут пастись возле Епаркина, а коровы под Веселовском.

Они ругаются, спорят о том, что никак не может быть по-другому. Старший Коляда предлагает им выпить за дружбу, которая у них крепкая, как прозрачные капли первяка. Все дружно чокуются гранеными стаканами, выпивают и морщатся, башкир закусывает салом.

- Ладно, ваша взяла. Пусть коровы под Веселовском пасутся, - соглашается башкир. Закусим что ли?

Мария подает на стол горячие беляши, гости и хозяин дома быстро их разбирают. А хозяйка, ловко управляясь у печи, уже готовит новую сковороду.

 

***

Прошли годы. Были на Урале голод, неурожай, Гражданская война, а потом все население трудилось на благо фронта во время Великой Отечественной. Деревня украинцев выстояла и получила название от протекающей рядом реки - Бальза. Постепенно здесь стали появляться дома русских, татар, башкир. Многим полюбилось место, находящееся на плавных очертаниях холмов, окруженное богатыми лесами. Через век дом, который построил Григорий, продолжал стоять. Вдоль улицы к нему подъехала машина. Из машины вышли две женщины, мужчина и мальчик пяти лет.

- Вот и наш дом, - сказал Александр Наседкин, обняв свою супругу Наталью. Конечно, Ольга, первое время вам придется трудно вместе с сыном, - продолжил он. Но это не то, что в осажденном Донецке. Ну, ничего-ничего-ничего. В Бальзе мы заживем. Знаете, это ведь украинская деревня, её основали такие же, как и вы, переселенцы.

- Вот как, - удивилась Ольга.

- Да, вначале прошлого века приехали на Урал и поселились. Этот дом Наташе по наследству достался. Сам я работаю в городе на заводе, а Наталья курочек развела, огород садит. Это хорошо, что у вас сын есть. Так хотя бы у вас есть смысл жить, несмотря на то, что мужа убили. Это большая потеря. Но ваш муж не прятался, а сражался за родину. Это достойно уважения.

Наталья, милая, приветливая девушка, взяла под руку Ольгу и её сына Степочку и повела в дом:

- Сейчас я все вам расскажу и покажу. Вот здесь наш садик. Мы выращиваем вишню, малину, яблочки. Но это все потом, потом… Саша, подбрось дровишек в баню для Степочки и Оленьки. Наверное, остыла уже банька. Ну, пойдемте же скорее в дом.

Ольга со Степочкой вошла в дом за Натальей и увидела аккуратно прибранную кухню, откуда вели двери в две комнаты: зал и спальню.

- Вы будете жить в зале, - сказала Наталья. Здесь только один диван. Придется спать вместе с сыном.

- Хорошо, - ответила Ольга.

В зале находился шифоньер, два кресла, телевизор и диван, на стенах висели фотографии. Фотографии были очень старые, сделанные еще в то время, когда заезжий фотограф приезжал в деревню, и вся семья одевалась празднично, рассиживалась по местам и принимала монументальные позы. Тогда фотограф наклонялся над фотоаппаратом, накрывался черной тканью и запечатлевал их лица и позы.

Ольга остановилась у портрета мужчины. На фотографии был изображен широкоплечий украинец с высоким лбом, волнистым чубом. Его широко расставленные глаза напомнили ей сына. Степан был его маленькой копией: такое же открытое лицо, прямой нос и прямоугольный подбородок.

- Кто это? – спросила Ольга.

- Мой прадед. Мы не снимаем фотографии. Они вносят уют, складывается такое ощущение, что охраняют дом.

Ольга перекрестилась:

- Надо же, как на твоего прадеда Степочка похож.

- Действительно, есть что-то общее в чертах лица, - подтвердила Наталья. Берите чистую одежду и быстрее в баньку, а я подогрею обед. Степочка, наверное, уже сильно проголодался. Правда, Степан?

- Правда, титочка.

- Тогда бегом-бегом. Вот вам одежда, наш районный соцобес выдал пока, идите купайтесь.

Ольга взяла полотенце, чистые вещи и направилась в баню. Баня была устроена по-белому, также строили на Украине. Ольга намыла Степочку, посадила его в предбаннике, накупалась сама после долгой дороги. Когда они вышли, щечки Степочки румянились, глаза поблескивали, он весь распаренный пытался снять с себя полотенце.

- Тише, тише, Степан, не балуй, - успокаивала его Ольга.

Они вошли в дом, на столе уже стоял обед.

- Садитесь, будем с вами знакомиться, - задорно говорила Наталья. Расскажите, как там у вас на Украине?

- Да никак. Все уезжают в Польшу, Испанию на европейцев работать. По большей степени в качестве прислуги, производство все рушится. А после Майдана совсем жить не выносимо стало.

- Я тоже украинка, мой муж русский, - рассказывала Наталья. Я никак не могу понять: почему украинцы русских считают оккупантами?

- Потому что это выгодно для Европы. У нас на Украине говорят: «Народ — за мир, за войну — банкир». Мы же для них бесплатная рабочая сила. Весь Майдан поддержали Европа и Америка, хотят нас с Россией совсем рассорить.

- Да, сейчас бы всем славянам вместе держаться надо. Но как на вашей земле мог возродиться фашизм? Ведь вы же были в оккупации. Много украинцев погибло от немцев.

- На самом деле у националистов просто застилает глаза пелена. Жаль, что это прежде всего молодежь. Но по большей степени у нас в стране население, которое фашизм не поддерживает. Мой муж, царствие ему небесное, не выдержав политики Майдана, вступил в ряды ополченцев и был убит.

- Оленька, как тебе с сыном удалось выбраться из Донецка?

- Чудом. В два часа ночи к нам в дом пришел сослуживец мужа, Максим Калуцкий, и сказал срочно выходить. Никаких вещей я не успела взять. Времени хватило только кинуть в карман золотые сережки и одеть сына. Когда Максим вел нас к старенькому ИКАРУСУ, раздалась пулеметная очередь. Максим взял на руки Степу и побежал за остановку. Я бросилась за ними, впопыхах неудобные босоножки слетели у меня с ног, я побежала в укрытие босиком. Когда мы ехали, стреляли по автобусу, осколки стекол сыпались на пол, мы, склонив голову к коленям, молились всю дорогу. Только когда пересекли границу с Россией, мы подняли голову. Здесь нас долго не задерживали. Пограничники посмотрели, что в автобусе одни женщины и дети, открыли шлагбаум и пропустили автобус. К обеду нас привезли в Ростов-на-Дону в пункт временного размещения. Вот так мы уехали из Украины.

- А что же дальше? – расспрашивала Наталья.

- В пункте временного содержания мы пробыли три дня. Кормили сносно четыре раза, каждый день сынок проходил осмотр у врача. Постоянно прибывали новые сотни беженцев, расселялись, рассказывали об ужасах войны. Поэтому не хватало мыла, вещей, одежды и обуви. Я так и проходила три дня босая, но главное сынок был одет и накормлен. На четвертый день нас и ещё двадцать женщин собрали и сказали, что отправляют на Урал в Уфу, где власти помогут устроиться на работу и получить гражданство. Раньше про Уфу я слышала только на уроке географии. Всех посадили в самолет «Ростов-на-Дону – Уфа». Я летать-то на самолете боюсь. А здесь весь страх куда-то исчез. Страшно было за будущее. Уверенность вселил Степан, хохотал на весь самолет, когда он опускался, и перехватывало дыханье. После того, как приземлились, я вышла на трап вместе с сыном. Пока я босая спускалась, тут же принесли тапочки. Всех нас усадили в автобус, отвезли в общежитие училища и разместили там. Оттуда вы меня со Степаном и забрали. Вот такая история. Как вы живете в России?

- По-всякому. В деревне, если работать, то почти не платят, выгоднее свое фермерское хозяйство держать. Сейчас в России более-менее установилась власть и порядок, но везде своих бед хватает. Заработная плата, конечно, маленькая, налоги, платежи большие. Правительство обещает, что постепенно все наладится. Надеюсь, что у вас на Украине будет мир, мы этого всем сердцем желаем.

- Даст Бог, фашистскую нечисть изгонят из страны. Фашистам же Америка помогает, она всем сейчас на Украине заправляет.

Женщины ещё о многом говорили на кухне: о Степане, хозяйстве, родине. Наталья познакомила Ольгу с новым пристанищем. Всё у Ольги вызывало интерес: и как картошку сажают, и как за вишней ухаживают, и чем помидоры поливают. Приходилось много узнавать о местных особенностях, на Украине все-таки климат другой, мягче, теплее. За неделю Ольга освоилась с хозяйством. Первое время ей было очень тяжело в деревне, всё-таки она городской житель. Поэтому на работу она устроилась в город бухгалтером и каждый день ездила с Александром. Со Степочкой оставалась Наталья, даря ему так необходимое домашнее тепло. Степочке приходилось труднее всего, друзей у него не было.

Соседские мальчишки, когда он выходил на улицу кричали ему:

- Хохол, хохол насрал на стол.

Но Степочка тоже был не промах и в ответ летело:

- Бежал кацап, рукой цап.

Бывало, он сходился с деревенскими мальчишками, и тогда они смеялись над его говором: смешным произношением звука «г», выражением «а шо». На это Степочка становился в боевую стойку и бил своих новых соседей. Мальчишеские драки скоро прекратились, и на смену им пришла товарищеская дружба. Через месяц Степочка уже ходил в гости к своим новым друзьям, лазил с ними в соседний огород за малиной и баловался на всю мальчишескую мощь.

Так подошла зима. На новом месте Ольга и Степочка вместе с Александром и Натальей встретили 2015 год, загадали желание, вручили друг другу подарки. Настали долгожданные зимние каникулы. Ольга и Наталья длинными зимними вечерами смотрели новости об Украине, пели песни, вязали и рассказывали друг другу о себе.

На Рождество Степочка отпросился у матери идти поздравлять деревенских с праздником. Он взял пакет, что побольше, и с ватагой мальчишек пошел по деревне. Везде им давали конфеты, печенья, пряники. Мальчишки радовались, с хрустом раскусывая карамель. Впереди был дом старой бабки Коляды, которая, по рассказам мальчишек, всегда уж больно вкусные конфеты давала - шоколадные. Мальчишки зашли к ней в дом.

- Здравствуйте. С праздником вас, - зашумели они.

- Здравствуйте, ребята. Кто меня колядкой порадует?

Мальчишки застеснялись, никто не знал колядки. Бабка Коляда обратилась к одному:

- Вася, ты же Ищенко, украинец, а колядки не знаешь.

- Я знаю, - выступил вперед Степочка и громко запел.

Щедрики-ведрики,

Дайте вареники,

Дайте сало, мама сказала,

Дайте ковбасу, я додому понесу.

 

- Вот какой молодец, - обрадовалась бабка Коляда. Ты чей такой будешь?

- Я Степан Голенко. Мы с матерью беженцы, приехали из Украины.

- Дай-ка я на тебя хорошенько посмотрю, - заинтересовалась бабка Коляда.

Степочка подошел к ней, она закинула его лицо и посмотрела в глаза.

- Ой, да как ты на покойного Григория Ефимоча похож. Вылитый. Ты у кого живешь.

- У Наседкиных.

- Надо же и живешь в доме, который он построил. Ой, свят, свят. Ну, идите с Богом.

Конфет в тот день набрали полные пакеты. Степочка пришел домой и начал их по порядку раскладывать, вкусные – в один мешок, не больно вкусные - в другой. В это время Наталья показывала Ольге семейные фотографии, беседовала с ней и рассказывала о своих родственниках. Наталья взяла в руки старую фотографию. На ней стоял её прадед Григорий в окружении других мужчин, Ольга обратила внимание на фотографию.

- На этой фотографии мой прадед. Вот он, - указывая на одного из мужчин, сказала Ольга. В доме моей бабуси была такая же фотография. Откуда у вас она? – спросила она.

- Здесь мой прадед Григорий. Вот он, стоит рядом с твоим - показывая пальцем, сказала Наталья.

- Неужели наши прадеды были знакомы? – спросила Ольга.

- Даже не знаю.

Вмешался Степан:

- Сегодня бабка Коляда сказала, что я на какого-то Григория Ефимоча похож.

- Григорий Ефимоч – это мой прадед. Оля, пошли к бабке Коляде, может, она нам что-нибудь расскажет.

Ольга с Натальей засуетилась, накинули платки, надели валенки, взяли фотографию и пошли к старой украинке. Войдя в дом, Наталья поприветствовала хозяйку:

- Здравствуй, бабуся. Помнишь меня, я Наталья Наседкина, а это Ольга Голенко, она беженка из Украины, приехала с сыном.

- Здравствуйте. Чем вам помочь?

- Бабуся, ты уже давно живешь, много чего знаешь. Сегодня смотрели семейные фотографии и увидели наших прадедов вместе. Ты отца моего знала, может, и Ольгиного прадеда видела? Вот он, - показывая фотографию, говорила Наталья.

- Да, у меня тоже есть этот снимок. Вот отец мой, старший Коляда, это его брат, - указывая пальцем, говорила украинка. Это Григорий Ефимоч, твой прадед, Наташа. А рядом с Григорием Ефимочем стоит его родной брат Николай, - показывая на Ольгиного прадеда, сказала бабка.

- Мой прадед родной брат твоего прадеда! - удивилась Ольга. Но как так получилось, что Николай жил на Украине, а Григорий Ефимович - на Урале?

- Знаю, что, когда наши украинцы переселились в здешние края, Николай остался в Полтаве, не захотел покидать родной дом. В конце 30-х Николай приезжал сюда, тогда и была сделана эта фотография. Мне в то время было 7 лет, но я Николая хорошо запомнила. Потом началась Великая Отечественная война и Николай, словно сгинул. Сколько после войны не искал его Григорий Ефимоч, так и пропал твой прадед без следа, не удалось найти его семью.

- Моего прадеда фашисты отправили в концлагерь в первые дни войны. Тогда прабабка чуть уберегла мою бабушку и других детей. Получается мы с Натальей сестры?

- Получается, что так, дорогие мои, - сказала бабка Коляда.

- Спасибо тебе, бабуся, - поблагодарила Наталья.

Ольга и Наталья вышли на улицу.

- Я сразу почувствовала в тебе и Степане что-то родное, близкое сердцу, - сказала Наталья.

Сестры обнялись и пошли домой, снег хрустел у них под ногами, золотой серп повис над деревней.